Хоттабыч, поражённый странным поведением кондуктора, с интересом посмотрел ему вслед, а потом, когда тот скрылся за поворотом, где стоял задержанный Волькой автобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в машину раньше кондуктора.
Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хоттабыч, наклонившись к своим друзьям, зашептал им, неодобрительно поглядывая на всё ещё не пришедшего в себя кондуктора:
— Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего мне своё общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! — закончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.
— Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, — попытался Волька разъяснить старику. — Он сказал тебе «давайте останемся» в том смысле, что останешься только ты, а он уедет.
Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.
Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жёстко сказал:
— Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только странный, но и очень неискренний человек.
XLII. РАССКАЗ ПРОВОДНИКА МЕЖДУНАРОДНОГО ВАГОНА СКОРОГО ПОЕЗДА МОСКВА-ОДЕССА О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ПЕРЕГОНЕ НАРА-МАЛЫЙ ЯРОСЛАВЕЦ
— Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошёл в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращай внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нём двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То есть ну ни-ни!
А тут ещё один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:
«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан».
Я отвечаю.
«К сожалению, нет у нас в поезде вагон-ресторана, но можно будет утречком предложить вам чаю с сухарями».
Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдёмся, раз нет вагон-ресторана».
Интересно, думаю, как это вы до самой Одессы обойдётесь без моего чая. И ухожу в наше купе, но дверь только прикрываю, чтобы оставалась щёлочка.
А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе пассажиры третьи сны видят, и только в седьмом купе всё шу-шу, шу-шу-разговаривают. Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определённо слышно, что о чём-то разговаривают.
Потом вдруг открывается дверь, и из неё высовывается тот самый старичок; не замечает, что я за ним слежу, снимает с головы свою дореволюционную шляпу… И что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает? Слово даю, не вру! Рвёт из своей бороды клок волос. Пропади я на этом месте, ежели вру!
Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло! Привалило сумасшедшего аккурат в моё дежурство. Молчу и жду, что будет дальше.
А дальше, оказывается, старик рвёт этот самый клок волос на многие части, кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я всё больше убеждаюсь, что этот пожилой пассажир — ненормальный и не миновать того, чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним не оберёшься! Может быть, он даже сию минуту начнёт кидаться на людей, стёкла бить.
Смотрю — нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормотав малость, уходит в своё купе.
И вдруг слышу — кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошёл в вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время движения всегда заперт.
Посмотрел я назад и… честное тебе, Кузьма Егорыч, благородное слово — не вру… вижу — идут с площадки четыре молодца, загорелые, что твои курортники, и притом совершенно голые. Только и есть на них одежонки, что тряпочки на бёдрах. Босые.
Поджарые-преподжарые! Каждое рёбрышко просвечивает.
Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:
«Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это граждане, международный, и у нас тут все купе заняты».
А они хором:
«Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идём! Нам как раз сюда и нужно, куда мы идём».
Тогда я им говорю:
«В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики».
Они мне опять хором:
«Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и господину!»
Я говорю:
«Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я — советский гражданин и нахожусь в своей родной стране. Это раз. А во-вторых, у нас господ нет с самой Октябрьской революции. Это, говорю, два».
Их старший говорит:
«Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься».
Тут я замечаю, что все четыре голых гражданина сверх всякой меры нагружены разной снедью. Один держит тяжёлое блюдо, а на блюде — жареный барашек с рисом. У другого — громадная корзина с яблоками, грушами, абрикосами и виноградом, хотя — обращаю твоё внимание, Кузьма Егорыч! — ещё до фруктового сезона не меньше месяца осталось. Третий на голове держит посудину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то плещется. По запаху чувствую — какое-то вино. Типа рислинг. У четвёртого в обеих руках по блюду с пирогами и пирожными. Я, признаюсь, даже рот разинул. А их старший говорит:
«Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое купе, потому что мы должны поскорее выполнить наше задание».
Я тогда начинаю догадываться и спрашиваю:
«Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бородкой?»
Они говорят:
«Он самый. Это тот, кому мы служим».
Я их веду к седьмому купе, по дороге говорю:
«Придётся с вашего хозяина взыскать штраф за то, что вы без билета ездите. Давно вы у него служите?»
Старший отвечает:
«Мы ему служим три тысячи пятьсот лет».
Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:
«Сколько, говорите, лет?»
Он отвечает:
«Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет».
Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит.
«Батюшки, думаю, не хватало мне одного сумасшедшего — ещё четырёх подвалило!»
Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю:
«Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!»
Старший отвечает:
«Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое».
Я тогда говорю:
«Странно слышать подобное от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживаете?»
Тот отвечает:
«Мы сейчас из древней Аравии».
Я говорю:
«Тогда мне всё понятно. Вот седьмое купе. Постучите».
Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его сотрудники падают на коленки и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и говорю:
«Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?»
Старик говорит:
«Да, мои».
Тогда я ему говорю:
«Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, согласны уплатить?»
Старик говорит:
«Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это такое — штраф?»
Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шёпотом ему объясняю:
«Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит, что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошёл с ума».
Старик отвечает:
«Не могу согласиться, поскольку он не врёт. Да, верно, три тысячи пятьсот лет. Даже немного больше, поскольку мне, говорит, было лет двести — двести тридцать, когда я стал повелевать ими».
Я тогда старику заявляю:
«Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции! И вообще вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь».
Старик спрашивает:
«Это что такое — багаж?»
Я отвечаю:
«Ну, узлы, чемоданы и так далее».
Старик смеётся.
«Что же ты, говорит, о проводник, выдумываешь, что у меня нет багажа? Посмотри-ка полки!»
Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел — ничего не было. И вдруг — на тебе! — масса чемоданов, уйма узлов.