Десять Царей больше не были одни. Неизвестно как выбравшийся из лабиринта галерей ученый джентльмен стоял вместе с ними у огромного алтаря, на котором покоилось мертвое тело черного быка. Храмовый дворик был до отказа набит людьми. Судя по всему, они принадлежали к самым различным классам местного общества, но все они как один махали руками и кричали:

— Море! Море!

— Успокойтесь! — возгласил самый высокий и осанистый из Десяти Царей. — Великий Город по-прежнему неподвластен буйству воздушных и морских стихий!

— Я хочу домой! — заскулил Псаммиад.

— Мы не можем вернуться без него, — твердо отвечала Антея.

— Джимми! Джимми! — закричала она, призывно махая рукой. Он услышал ее и принялся протискиваться сквозь толпу по направлению к балкону.

В этот момент дети увидали знакомого им капитана. Он тоже изо всех сил протискивался сквозь толпу, и лицо его было белым, как мел.

— Все на холмы! На холмы! — кричал он, и голос его был громок и страшен. Но еще громче и страшнее был другой голос, нараставший в отдалении. То был голос моря.

Дети посмотрели в направлении пристани.

По гладкой, беззаботно сверкающей на солнце поверхности океана в направлении города быстро неслась какая-то огромная черная стена. То была волна — если, конечно, стофутовой высоты чудовище с грозово клубящейся вершиной можно назвать волной, — и эта волна вздымалась все выше и выше, а потом вдруг разломилась на две половины, одна из которых устремилась обратно в море, а другая…

— О Господи! — воскликнула Антея. — Бедный город! Бедные, бедные люди!

— Да ведь все это было много тысяч лет тому назад, — попытался успокоить ее Роберт, но голос его при этом явственно дрожал. На мгновение дети прикрыли глаза. Они не осмеливались смотреть вниз, ибо огромная волна уже накрыла собой первые подступы к городу, начисто слизнув с лица земли причалы и доки и стерев в порошок склады и мастерские. Она вырывала огромные камни из крепостных стен и мостов и наподобие ядер швыряла их в лица храмов и дворцов, она с легкостью подхватывала большие корабли и обрушивала их на крыши домов, а потом размазывала и то и другое по опоясывавшим склоны холмов садам и фермам. Она распыляла на атомы все золотое, серебряное и орихальковое великолепие Атлантиды.

А затем наступила передышка. Волна немного помедлила и устремилась обратно к морю.

— Я хочу домой! — что было сил вопил Псаммиад.

— Конечно, конечно! — сказала Джейн, вытаскивая амулет. Все были готовы, но ученый джентльмен все не появлялся.

Наконец они услыхали, как тот несется по внутренней галерее, спотыкаясь и крича на ходу:

— Я должен досмотреть сон до конца!

Не переставая спотыкаться и кричать, он пронесся мимо балконной двери и скрылся в недрах верхней галереи. Остальные последовали за ним, и вскоре очутились на небольшой, закрытой сверху башенке. При любых других обстоятельствах открывавшийся с нее вид на город можно было бы назвать чудесным.

Ученый джентльмен стоял, опершись на парапет и вглядываясь вдаль абсолютно безумным взором. Едва дети успели присоединиться к нему, как по острову ударила вторая волна. Она была гораздо выше первой — и разрушила больше половины острова.

— Бежим скорее домой! — закричал Псаммиад. — Вон та волна будет последней! Поверьте мне, уж я-то знаю! — И он указал дрожащим когтем в направлении океана.

— Ну, давайте же! — воскликнула Джейн, подымая амулет.

— Я хочу досмотреть сон до конца! — возопил совершенно очумевший ученый джентльмен.

— Клянусь вам, это будет последний сон в вашей жизни, — попытался урезонить его Сирил.

— Ну же, Джимми! — умоляла Антея. — Если вы сейчас же не бросите ваши шутки, я больше никогда не возьму вас с собой!

— У тебя никогда не будет возможности исполнить свою угрозу, если вы сейчас же не пройдете через амулет! — сказал Псаммиад.

— Я хочу досмотреть до конца, — упрямо повторил ученый джентльмен.

Склоны соседних холмов почернели от людей, бросивших свои деревни и пытавшихся найти спасение на вершине Большой Горы. Но не успели они пробежать и половину пути, как из венчавшего ее заснеженного пика показалась тоненькая струйка дыма, вслед за которой выскочила совсем безобидная на вид искорка белого пламени. А потом вся верхушка пика вдруг превратилась в бурое пылевое облако, и огромный вулкан принялся изрыгать из себя свое огненное содержимое. Земля содрогалась до основания, в воздухе носились тучи пепла и серы, по растрескавшейся и разом высохшей почве немилосердно колотил дождь из пемзы и кусков остывающей лавы. Волосатые слоны вырвались из оград и бросились в горы, а огромные зеленые ящерицы (не менее тридцати ярдов длиной, нужно вам сказать), напротив, устремились по направлению к морю. Прилегающие к вершине снега растаяли и обрушились вниз сначала робкими тоненькими струйками, а затем — ревущими, клокочущими, сметающими все на своем пути потоками. Выплевываемые вулканом куски скал отлетали далеко в море и падали там, вздымая огромные водяные столбы.

— Господи, какой ужас! — сказал Антея. — Пойдемте же домой, домой, домой!

— Конец золотого сна! — сдавленно произнес ученый джентльмен.

— Подымайте же скорее амулет! — отчаянно завопил Псаммиад.

Площадка, на которой они стояли, теперь была настолько забита народом, что дети были буквально вжаты в каменный парапет. Пол башенки ходил ходуном у них под ногами. А между тем третья — последняя — волна уже захлестнула золотую стену храма.

Джейн подняла амулет над головой.

— А теперь, — верещал Псаммиад, — произнесите слово!

Как только слово было произнесено, Псаммиад выскочил из «адовой авоськи» и с наслаждением вцепился в руку ученому джентльмену, и в то же самое мгновение Сирил с Робертом втолкнули их обоих в арку.

В последний раз оглянувшись назад, ученый джентльмен увидел в резном проеме арки одни лишь бурлящие воды океана да возвышающийся над ними пик вулкана, изрыгающий в небеса накопившуюся в нем за тысячелетия ярость.

Ученый джентльмен обессиленно повалился в кресло.

— Господи, какой ужасный сон! — пробормотал он. — О, вы здесь, мои… э-э-э, милые? — встрепенулся он, заметив стоявших вокруг него детей. — Чем я могу вам помочь?

— Вы поранили руку, — мягко произнесла Антея. — Давайте я вам ее перебинтую.

Правая рука джентльмена сильно кровоточила.

Псаммиад незаметно спрятался в «адовой авоське». Все четверо детей были ужасно бледными.

— Никогда, — бушевал позднее Псаммиад, — никогда в жизни я больше не отправлюсь в прошлое ни с одним взрослым! А вы тоже хороши! Почему вы никогда не делаете того, что я вам говорю?!

— Но мы же пытались найти амулет! — робко оправдывалась Антея.

— Тоже мне, нашли где искать! Никакого амулета там и в помине не было. В Атлантиде был всего лишь камень, из которого его сделали. Этот камень был отброшен взрывом на несколько десятков миль и упал на палубу корабля, направлявшегося в Египет. Я бы мог рассказать вам об этом, не выходя из этой комнаты!

— О Господи! — произнесла Антея все еще дрожащим от пережитого испуга голосом. — Почему же не рассказал?

— А вы не спрашивали! — сварливо ответил Псаммиад. — Я, знаете ли, не из тех проныр, которые суют свой нос, куда не следует.

— Да, — задумчиво протянул Сирил, когда мальчики ложились спать, — теперь у друга нашего мистера Джи-джимми будет чего понаписать в своей статье.

— Ничего он не напишет, — сонным голосом возразил Роберт. — Ученый Джи-джимми наверняка подумал, что это был сон, и я готов поставить сто против одного, что он ничего никому не скажет.

И в том, и в другом случае Роберт оказался прав. Ученый джентльмен именно так и подумал. И ничего никому не сказал.

Согласитесь, что великолепный город, сметенный с лица земли разбушевавшимся океаном, и цветущая страна, до основания разрушенная извержением вулкана, не относятся к числу вещей, которые можно увидеть по два раза на дню. Но уж если вам довелось узреть нечто подобное, то, клянусь, сколько бы чудес вы не повидали за свою жизнь, это зрелище наверняка вызовет у вас временное помутнение рассудка. Во всяком случае, рассудки наших четырех приятелей уж точно немного помутнились, после того как им довелось лицезреть гибель Атлантиды.

Это легкое помутнение, к счастью, длилось у них всего лишь несколько дней. Что же до ученого джентльмена, то с некоторых пор про него вообще нельзя было с уверенностью сказать, что он обладал ясным рассудком, но все же в его сумеречном, мечтательном состоянии иногда наступали явные просветления, и тогда он с упоением принимался рассказывать Антее о своем замечательном сне. «Вряд ли ты сможешь в это поверить, — говорил он, — но то, что я видел, было абсолютно реальным».