Явившись на заседание, он проходил в Пусковую камеру, усаживался в своё кресло и, опустив жетончик в щёлку автомата, покрепче вцеплялся в ручки кресла. Раздавалось лёгкое чмоканье, кресло всасывалось в трубу и тотчас, со свистом пролетев двести сорок один этаж, оказывалось на крыше.

Тут его подхватывал реактивный вертолёт и, пронёсшись над городом, опускал посреди морского залива, где уже поджидала подводная лодка. Она ныряла вместе с креслом и, повернув обратно к берегу, входила под водой в туннель, находившийся прямо под Домом заседаний, и там высаживала кресло в лифт, который поднимался вверх. Слегка обалдевший заседатель, сам того не зная, оказывался в десяти шагах от того места, откуда начал путешествие, собственно говоря, попросту в соседней комнате, в Тайном зале. Всё это было, возможно, несколько сложно, но зато уж секретно, дальше ехать некуда!

Зал заседаний назывался Стёганым, потому что, хотя стены его были сложены из толстенных броневых плит, изнутри он от пола до потолка весь был обит стёгаными подушками, матрасами и пуховиками, чтобы ни один секретный звук не мог проникнуть наружу.

Освещалась комната витыми восковыми свечами, и Секретный Секретарь вёл протокол, макая гусиное перо в четырёхлитровую серебряную чернильницу.

Только какой-нибудь чудак мог бы удивиться, что тайные советники, среди которых было так много сторонников всеобщей повальной автоматизации, сами заседали в такой обстановке. Но дело в том, что господа тайные советники были убеждены, что автоматизация всей жизни штука полезная, необходимая и даже благодетельная, но только для рядовых, безэтажных и малоэтажных жителей города.

И вот однажды Председатель совета многоэтажников, пробираясь по мягким пуховикам, как по сугробам снега, к своему председательскому креслу, с изумлением обнаружил, что кресло кем-то занято. Он осведомился у сидящего, кто позволил ему занять чужое место.

— Сам! — свирепо рявкнул человек в ответ.

Тогда председатель подошёл поближе и спокойным, величавым жестом взял незнакомца за шиворот, но тут же с пронзительным визгом отскочил и, шлёпнувшись среди пуховиков, долго, испуганно, непонимающе моргал, глядя на свирепого незнакомца.

Тогда человек, занявший его место, выпрямился во весь рост и произнёс, вернее, выпалил, выпустил, как пулемётную очередь, речь.

В первые минуты она показалась многим грубоватой и нахальной, слегка бессмысленной и похожей на лай собаки со скверным характером.

— Я требую! — орал он, выпучив глазищи. — Немедленно и сейчас же автоматизировать! Добиться всеобщей механизации! Срочно! Всех до одного! Поголовно и повально! Тут же! Быстро! Что? Кто не согласен?..

Тут его речь перестала быть похожей на лай и стала похожа скорее на злобный визг собаки, которая уже вцепилась кому-то в ногу. В конце концов он всё-таки выпустил изо рта ногу воображаемого противника и внятно пролаял:

— Кто не согласен — всех пустить на чучела! Выпотрошить! Набить опилками! Очучелить всех до одного! Не допущу! Автоматизировать всех!

И тут сторонники полной, и повальной, и поголовной автоматизации поняли, что получили мощную поддержку, и стали издавать приветственные клики, подскакивая на пуховиках. Особенно радостно подпрыгивал и издавал особенно восторженные крики один очень влиятельный член Тайного совета, носивший громкий титул Почётного Ростовщика Республики.

Для тех, кто не совсем ясно представляет себе, что может означать такой титул, поясним: ростовщик — это одна из худших разновидностей банкира, а что такое банкир, лучше всего определил долго живший среди банкиров писатель Марк Твен: «Это человек, одалживающий вам зонтик, когда ярко светит солнце, и отбирающий его в тот самый момент, когда начинается дождь».

С тех пор каждое заседание Тайного совета многоэтажников открывалось (и закрывалось) речью своего Председателя. Речь была всегда одна и та же (что, как известно, служит вернейшим признаком великого человека), и уже на десятом заседании все поняли, что перед ними Историческая Личность.

Люди, хоть немного знакомые с историей, знают, как один древний римлянин завоевал себе такое почётное звание. Когда соседи ему говорили: «Доброе утро!», он в ответ рявкал: «А Карфаген должен быть разрушен!» Обсуждался вопрос о починке городской мостовой или о строительстве новой бани, а он долбил своё: «А Карфаген должен быть разрушен!» Его просили не лезть без очереди за финиками или оливковым маслом, а он, не обращая ни на кого внимания, бубнил своё: «Карфаген…», и так далее. Наконец этим бедным римлянам, его согражданам, просто житья не стало, так он допек всех своим Карфагеном. Чтоб положить этому конец, им не оставалось ничего, кроме как пойти и разрушить этот несчастный Карфаген.

Наверное, у них в Риме мостовые так и остались непочиненными, в банях не стало горячей воды, а Карфаген был очень красивым городом, куда, наверное, гораздо приятнее было бы ездить в гости или с туристской путёвкой, и среди жителей было много симпатичных ребят, но всё это для истории не играет никакой роли. Настырный римлянин, как известно, своей долбёжкой добился местечка в списке великих исторических личностей…

Члены совета многоэтажников, вероятно, хорошо знали римскую историю и, убедившись, что среди них завелась самая настоящая Историческая Личность, не хуже римской, присвоили ей звание Генерал-Кибернатора.

С этих пор все споры прекратились и вопросы на заседаниях стали решаться очень быстро. Секретный Секретарь только называл вопросы:

— Как следует поступить со школами? И Генерал-Кибернатор рычал:

— Автоматизировать!.. Механизировать!.. Всех!.. Срочно!

— Решено. Учителей?

— Автоматизировать!

— Записано. Зоопарк?..

— Автоматизировать! Очучелить! Всех на чучела!

Так началась эпоха окончательной автоматизации и повальной механизации в городе.

Для малолетних граждан создавались Курсы по скоростному переводу во взрослых полуавтоматизированных граждан, минуя устарелый, никому не нужный период детства со всеми его отжившими нелепостями: сказками, игрушками, цирковыми пантомимами, куклами и домашними зверьками.

Почётный Ростовщик Республики, ближайший советник Генерал-Кибернатора, получив грандиозный государственный заказ, построил мощный, полностью механизированный Комбинат по производству чучел и автоматических заменителей домашних животных.

Начинался Новый Порядок!

овый Порядок набирал силу. Из всех школ убрали живых учителей, и там стали преподавать специальные обучательные автоматы, до такой степени битком набитые научными программами, что их нередко приходилось стягивать всё новыми стальными обручами с заклёпками, чтобы они не лопнули от распиравших их знаний.

Обыкновенному мальчишке и думать нечего было пытаться заглянуть в шпаргалку или спрятаться под парту от такого учителя! Только детишки очень почтенных родителей из многоэтажников могли приобретать себе портативные шпаргальные аппаратики, которые легко было спрятать в ухе. Они стоили очень дорого, но их выпускала та же фирма, которая изготовляла и преподавателей, поэтому они без ошибки подсказывали точные ответы на любые вопросы обучателей. Да так быстро и ловко, что никто углядеть не успевал, как все знания влетали ученику в одно ухо и тут же вылетали в другое… Вообще вся жизнь необыкновенно стройно автоматизировалась.

С каждым днём в Зоопарке всё меньше оставалось устарелых, ныне запрещённых, живых животных: механические слоны, помахивая хоботами, вежливо кланялись, подхватывая хоботом и глотая капроновые булки, которыми их кормили дети. Жирафы, вытягивая шеи, срывали и прожёвывали нейлоновые листья, прохаживаясь взад и вперёд под лёгкое жужжание моторчиков у них в животах, а автоматические мартышки качались на ветвях искусственных пальм, дёргая друг друга за резиновые хвосты.

Что касается нестандартных и нецелесообразных, негигиеничных домашних животных, то их забирали по всему городу приёмщики Чучельномеханического комбината и взамен через некоторое время возвращали за особую плату отличных заводных котов, собачек и морских свинок…

И вот собранные из всех домов, домиков и домищ своего района дети сидели и слушали Инструкцию.

— Дети! — рявкнул голос Инструктора через двадцать усилителей. Сидевший в задних рядах Малыш вздрогнул, оттого что сигнальная лампочка контрольного аппарата замигала, и аппарат погрозил ему пальцем — он на минуту стал невнимательно слушать. Малыш подтолкнул локтем сидевшего рядом Ломтика, и оба, вытаращив глаза, принялись слушать изо всех сил.

— Дети! Вы стыдитесь того, что вы всё ещё дети? — рявкнул Инструктор.

— Стыдимся! — отчаянно запищали по всему залу детские голоса.