«Ну как хочешь, так и делай, а непременно сходи и узнай про моего батюшку; не то мой меч — твоя голова с плеч!» Тарабанов воротился домой, повесил свою буйную голову ниже могучих плеч и сильно запечалился; спрашивает его жена: «О чем приуныл, любезный друг? Скажи мне сущую правду». Он ей рассказал все по порядку. «Ничего, не печалься! Ложись-ка спать; утро вечера мудренее».

На другой день поутру только проснулся солдат, посылает его жена: «Ступай к государю и проси себе в товарищи того самого генерала, который на тебя короля наущает». Тарабанов оделся, приходит к королю и просит: «Ваше королевское величество! Дайте мне генерала в товарищи; пусть он будет свидетелем, что я взаправду на том свете побываю и про вашего родителя безо всякого обману проведаю». — «Хорошо, братец! Ступай домой, собирайся; я его к тебе пришлю». Тарабанов воротился домой и начал в дорогу собираться; а король потребовал к себе генерала. «Ступай, — говорит, — и ты с солдатом; а то ему одному поверить нельзя». Генерал струхнул, да делать нечего — королевского слова нельзя ослушаться: нехотя побрел он на солдатскую квартиру.

Тарабанов наклал сухарей в ранец, налил воды в манерку, попрощался с своей женою, взял у нее колечко и говорит генералу: «Ну, теперь с богом в путь!» Вышли они на двор: у крыльца стоит дорожная коляска — четверней запряжена. «Это кому?» — спрашивает солдат. «Как кому? Мы поедем». — «Нет, ваше превосходительство! Коляски нам не потребуется: на тот свет надо пешком идти». Кольцо впереди катится, за кольцом солдат идет, а за ним генерал тащится. Путь далекий, захочется солдату есть — вынет из ранца сухарик, помочит в воде и кушает; а товарищ его только посматривает да зубами пощелкивает. Коли даст ему солдат сухарик — так и ладно, а не даст — и так идет.

Близко ли, далеко ли, скоро ли, коротко ли — не так скоро дело делается, как скоро сказка сказывается — пришли они в густой, дремучий лес и спустились в глубокий-глубокий овраг. Тут кольцо остановилося. Солдат с генералом сели наземь и принялись сухари глодать; не успели покушать, как глядь — мимо их на старом короле два черта дрова везут — большущий воз! — и погоняют его дубинками: один с правого боку, а другой с левого. «Смотрите, ваше превосходительство! Никак это старый король?» — «Да, твоя правда! — говорит генерал. — Это он самый дрова везет». — «Эй, господа нечистые! — закричал солдат. — Ослободите мне этого покойника хоть на малое время; нужно кой о чем его расспросить». — «Да, есть нам время дожидаться! Пока ты будешь с ним разговаривать, мы за него дрова не потащим». — «Зачем самим трудиться! Вот возьмите у меня свежего человека на смену».

Черти мигом отпрягли старого короля, а на его место заложили в телегу генерала и давай с обеих сторон нажаривать; тот гнется, а везет. Солдат спросил старого короля про его житье-бытье на том свете. «Ах, служивый! Плохое мое житье. Поклонись от меня сыну да попроси, чтобы служил по моей душе панихиды; авось господь меня помилует — освободит от вечной муки. Да накрепко ему моим именем закажи, чтобы не обижал он ни черни, ни войска; не то бог заплатить!» — «Да ведь он, пожалуй, веры не даст моему слову; дай мне какой-нибудь знак». — «Вот тебе ключ! Как увидит его — всему поверит». Только успели он разговор покончить, как уж черти назад едут. Солдат попрощался с старым королем, взял у чертей генерала и отправился вместе с ним в обратный путь.

Приходят они в свое королевство, являются во дворец. «Ваше величество! — говорит солдат королю. — Видел вашего покойного родителя — плохое ему на том свете житье. Кланяется он вам и просит служить по его душе панихиды, чтобы бог помиловал — освободил его от вечной муки; да велел заказать вам накрепко: пусть-де сынок не обижает ни черни, ни войска! Господь тяжко за то наказывает». — «Да взаправду ли вы на тот свет ходили, взаправду ли моего отца видели?» Генерал говорит: «На моей спине и теперь знаки видны, как меня черти дубинками погоняли». А солдат ключ подает; король глянул: «Ах, ведь это тот самый ключ от тайного кабинета, что как хоронили батюшку, так позабыли у него из кармана вынуть!» Тут король уверился, что солдат сущую правду говорил, произвел его в генералы и перестал думать об его жене-красавице.

Жил-был некоторый купец, весьма богат: имел при себе сына на возрасте. Вскоре купец помер. Оставался сын с матерью, стал торговать, и пошли его дела худо: ни в чем-то ему счастья не было; что отец три года наживал, то он в три дня терял, совсем проторговался, только и осталось от всего богатства — один старый дом. Знать уж такой бездольный уродился! Видит добрый мо́лодец, что жить и питаться стало нечем, сел под окном на лавочке, расчесал буйну голову и думает: «Чем мне кормить будет свою голову и родную матушку?» Посидел немного и стал просить у матери благословения. «Пойду, — говорит, — наймусь к богатому мужику в казаки[165]». Купчиха его отпустила.

Вот он пошел и нанялся к богатому мужику — на все лето порядился за пятьдесят рублев; стал работать — охоты хоть много, да ничего не умеет: что топоров, что кос приломал, привел хозяина в убыток рублев на тридцать. Мужик насилу додержал его до половины лета и отказал. Пришел добрый мо́лодец домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и горько заплакал: «Чем же мне кормить будет свою голову и матушкину?» Мать спрашивает: «О чем, дитя мое, плачешь?» — «Как мне не плакать, матушка, коли нет ни в чем счастья? Дай мне благословение; пойду, где-нибудь в пастухи наймусь». Мать отпустила его.

Вот он нанялся в одной деревне стадо пасти и рядился на лето за сто рублев; не дожил и до половины лета, а уж больше десятка коров растерял; и тут ему отказали. Пришел опять домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и заплакал горько; поплакал-поплакал и стал просить у матери благословения. «Пойду, — говорит, — куда голова понесет!» Мать насушила ему сухарей, наклала в мешок и благословила сына идти на все четыре стороны. Он взял мешок и пошел — куда глаза глядят; близко ли, далеко ли — дошел до другого царства. Увидал его царь той земли и стал спрашивать: «Откуда и куда путь держишь?» — «Иду работы искать; все равно — какая б ни попалася, за всякую рад взяться». — «Наймись у меня на винном заводе работать; твое дело будет дрова таскать да под котлы подкладывать».

Купеческий сын и тому рад и срядился с царем за полтораста рублев в год. До половины года не дожил, а почти весь завод сжег. Призвал его царь к себе и стал допытываться: «Как это сделалось, что у тебя завод сгорел?» Купеческий сын рассказал, как прожил он отцовское имение и как ни в чем таки ему счастья нет: «Где ни наймусь, дальше половины срока не удается мне выжить!» Царь пожалел его, не стал за вину наказывать; назвал его Бездольным, велел приложить ему в самый лоб печать, ни подати, ни пошлины с него не спрашивать, и куда бы он ни явился — накормить его, напоить, на ночлег пустить, но больше одних суток нигде не держать. Тотчас по царскому приказу приложили купеческому сыну печать ко лбу; отпустил его царь. «Ступай, — говорит, — куда знаешь! Никто тебя не захватит, ничего с тебя не спросят, а сыт будешь». Пошел Бездольный путем-дорогою; куда ни явится — никто у него ни билета, ни пашпорта не спрашивает, напоят, накормят, дадут ночь переночевать, а наутро со двора в шею гонят.

Долго ли, коротко ли бродил он по белу свету, случилось ему в темный лес зайти; в том лесу избушка стоит, в избушке старуха живет. Приходит к старухе; она его накормила-напоила и добру научила: «Ступай-ка ты по этой дорожке, дойдешь до синя моря — увидишь большой дом; зайди в него и сделай вот так-то и так-то». По сказанному, как по писаному, пустился купеческий сын по той дорожке, добрался до синя моря, увидал славный большой дом; входит в переднюю комнату — в той комнате стол накрыт, на столе краюха белого хлеба лежит. Он взял нож, отрезал ломоть хлеба и закусил немножко; потом взлез на печь, заклался дровами, сидит — вечера дожидается.

Только вечереть стало — приходят туда тридцать три девицы, родные сестрицы, все в один рост, все в одинаковых платьях и все равно хороши. Большая сестра впереди выступает, на краюху поглядывает. «Кажись, — говорит, — здесь русский дух побывал?» А меньшая назади отзывается: «Что ты, сестрица! Это мы по Руси ходили да русского духу и нахватались». Сели девицы за стол, поужинали, побеседовали и разошлись по разным покоям; в передней комнате осталась одна меньшая, тотчас она разделась, легла на постель и уснула крепким сном. Тем временем унес у нее добрый мо́лодец платье.

Рано поутру встала девица, ищет — во что бы одеться: и туда и сюда бросится — нет нигде платья. Прочие сестры уж давно оделись, обернулись голубками и улетели на сине море, а ее одну покинули. Говорит она громким голосом: «Кто взял мое платье, отзовись, не бойся! Если ты старый старичок — будь мой дедушка, если старая старушка — будь моя бабушка, если пожилой мужичок — будь мой дядюшка, если пожилая женщина — будь моя тетушка, если же молодой молодец — будь мой суженый». Купеческий сын, слез с печки и подал ей платье; она тотчас оделась, взяла его за руку, поцеловала в уста и промолвила: «Ну, сердечный друг! Не время нам здесь сидеть, пора в путь-дорогу собираться, своим домком заводиться».