Он уговорил матушку взять дочь торпаря на службу в господскую усадьбу. Однако же, когда госпожа предложила это торпарю, он ответил, что без Малин ему не справиться. Ведь все цветы на торпе растут только благодаря ей.
«Неужто мне не перемолвиться с девочкой хоть словечком?» — подумал Сикстен. И вот, встретив однажды на дороге неподалеку от торпа точильщика, он обменялся с ним платьем и хорошенько заплатил ему за то, что тот на минутку одолжил ему точильный камень.
Когда он явился на торп, Малин вместе с младшими братьями и сестрами собирала яблоки со старой, поросшей мхом яблони на дворе у дома. Солнце освещало цветочки в ее волосах, и Сикстен думал, что прекрасней этой картины он ничего не видел.
— Не нужно ли вам что-нибудь наточить? — спросил он.
— Нет, отец сам точит ножи и ножницы. Но отдохни малость и выпей стакан молока, — сказала Малин, подойдя к точильщику.
И тогда он тихим голосом сказал:
— Не бойся меня, Лина, и не убегай. Ведь я не желаю тебе зла. Ответь мне только на один вопрос. Это ты плясала прошлым летом у ручья в глухом лесу?
— Да, — дрожа, ответила Малин. — Но никакая я не лесовица. Я плясала только для того, чтобы высохли волосы.
— У тебя такие красивые цветочки в волосах, — сказал Сикстен. — Откуда они у тебя?
— Как ты можешь видеть мои цветочки? — спросила Малин. — Ведь эльфа сделала их невидимыми.
— Какая эльфа? — удивился Сикстен.
— Я не смею говорить тебе об этом, — призналась Малин. — Если я скажу, ты тоже подумаешь, что я — заколдована.
— Расскажи мне обо всем, — попросил Сикстен. — Меня тебе бояться нечего.
И тут Малин рассказала ему обо всем. А когда она упомянула о том, что эльфа сказала, будто ее цветочки останутся невидимы для всех, кроме одного, Сикстен воскликнул:
— Это, верно, речь шла обо мне!
— О тебе? — переспросила Малин.
— Да, ведь только я их вижу, — сказал Сикстен. — И потому ты должна обручиться только со мной. Неужто ты этого не понимаешь?
Да, Малин это понимала. Но она понимала также и то, что никогда сыну помещика не жениться на дочери торпаря. И если Сикстен поведет об этом речь со своими родителями, они наверняка прогонят торпаря и его семью с торпа. И тогда конец всем отцовским радостям. Не будет у них ни цветов, ни новых теплиц, ни оранжереи, о которых он мечтал. Поэтому Малин попросила Сикстена, чтобы он подождал и не говорил о ней с родителями. Сикстен обещал.
Назавтра Малин сказала отцу с матерью, что она хочет поискать себе новое место на зиму. На дворе ведь уже осень, а какая же работа для нее зимой в саду. Родители пытались уговорить ее остаться. Но все было напрасно. Уложила она свои платья в маленький узелок и отправилась в путь. Стоял прекрасный осенний день, и деревья сверкали золотом. Малин подумала, что ей все равно придется пройти через лес, где она прошлым летом пасла коров. Что если удастся еще раз увидеть Белоцвету!
Подойдя к прогалинке в лесу, она остановилась и огляделась.
— Прощай, милая Белоцвета. Ухожу куда глаза глядят.
Зашелестели тут желтые листья березы, и оттуда высунулась голова маленькой эльфы.
— Куда ты идешь? — спросила она. — Будешь искать того, кто может увидеть твои цветочки?
— Его я уже нашла, — сказала Малин. — Оттого-то я и отправляюсь странствовать по белу свету.
— Да, люди такие странные! — снова сказала Белоцвета. — Никогда нам, эльфам, не понять людей!
Малин попыталась объяснить Белоцвете, почему ей теперь нужно уйти из дому.
— Там в дуплистом пне есть золото и серебро, — внезапно произнесла эльфа. — Люди любят золото. Может, твой отец сможет откупить торп за это золото.
Подбежав к старому дуплистому пню, эльфа стала сгребать листву, прикрывавшую дупло. И к своему великому удивлению, Малин увидела, что в дупле засверкало и золото, и серебро.
— Оно лежит здесь уже давным-давно, со времен бабушки моей прабабушки. Оно попало сюда во время одной из войн, которые время от времени ведут люди. И тогда они кое-что здесь спрятали. Теперь ты можешь все это взять.
Малин страшно обрадовалась:
— Спасибо тебе, Белоцвета! Я готова плясать от счастья!
И вместе с Белоцветой они радостно пустились в пляс. И плясали до тех пор, пока Белоцвета снова не исчезла в березовой листве.
Малин захватила с собой из дупла столько золота и серебра, сколько смогла унести, и пошла домой к отцу. Он вернулся с ней обратно в лес и захватил остаток клада в свои заплечный мешок. Потом отец отправился в господскую усадьбу и спросил, не может ли он откупить торп. И ему, ясное дело, продали торп.
И всего лишь часть золота и серебра из его мешка понадобилась на это дело.
Потом торпарь построил новый красивый дом и большую чудесную оранжерею и так благоустроил свой торп, что его просто нельзя было узнать.
Сикстен же приходил туда каждый день и во всем помогал торпарю. А родителям он сказал, что поскольку они желают, чтобы когда-нибудь он стал хозяином усадьбы, то теперь самое время обучиться ему садовничать. А лучшего учителя, чем этот торпарь, ему не найти. Родителям Сикстена показались разумными его речи. И они очень радовались, что он выказал такое рвение. Никогда раньше за ним этого не замечали.
Когда же Сикстен под конец явился рука об руку с Малин к родителям, они тотчас поняли, почему он хотел научиться садовничать. И они иначе и не думали, ведь Сикстен сделал хороший выбор, хотя невеста была всего-навсего дочерью простого торпаря.
И вот начали готовиться к свадьбе. Малин вся сияла от радости и была так счастлива, так приветлива со всеми. Только одно происшествие чуть не омрачило ее счастья в день свадьбы. Когда невесте надо было надевать свадебный наряд, к ней пришла цирюльница с горячими щипцами и хотела уложить ее волосы большими буклями, как тогда носили. Тут Малин вскочила и закричала:
— Вы что, ума решились! Хотите сжечь мои цветочки!
Цирюльница от испуга так и выронила горячие щипцы из рук. Они упали на ковер и прожгли там дыру. А цирюльница решила, что Малин не в себе.
Но Малин ласково сказала:
— Простите меня!
И сама надела миртовый венец себе на голову. А невесты красивее Цветолюбицы Лины никто никогда не видел. Но один только жених видел мелкие, нежные, благоухающие цветочки в волосах своей невесты.
Яльмар Бергман
До чего ж люди трусливы!
Анне-Лисе было уже целых семь лет, но ее и близко не подпускали к отцовскому и материнскому садику. Видишь ли, неподалеку жил большой медведь, которого все боялись, даже мама, хотя она вообще-то была не из трусливых.
Есть на свете медведи добрые: едят только ягоды, орехи и мед. Но этот медведь был не такой. Он задирал и коров, и овец, и коз, а мог задрать и человека, если тот, на свою беду, вдруг повстречается с ним. Может, он не всегда был такой жестокий, может, это люди сделали медведя злым, травя его копьями и ружьями, рогатинами и волчьими ямами. Кто его знает! Но правда лишь то, что из-за этого медведя Анна-Лиса вынуждена была, как паинька, сидеть дома. И потому, знай же, она была жутко зла на Мишку.
— А какое оно с виду, это страшилище? — спросила она маму.
— У медведя длинные, острые зубы и косматая шерсть, а хвост и на хвост не похож — какой-то маленький огрызок вместо хвоста. У него четыре лапы, но иногда он ходит только на двух. Пасть у него красная, а сам он черный, каким бывает углежог, пока не смоет с себя сажу.
— Ух ты! — удивилась Анна-Лиса.
Она видела, какой приходит из лесу, где жгут в яме уголь, ее отец: черный, страшный и совершенно неузнаваемый. Но стоило отцу, бывало, умыться, и он снова становился красивым и родным — лучшим другом мамы и Анны-Лисы.
И потому она спросила:
— Почему же тогда этот Мишка не моется?
— Да представь себе, он моется. Но это не помогает, от этого он красивее не становится. И все из-за того, что он злой.
«Ой, ой, — подумала Анна-Лиса, — хоть бы мне никогда не повстречаться с Мишкой». И она стала расспрашивать маму, есть ли в лесу добрые звери.
— Ясное дело, есть, — ответила мама.
И стала рассказывать дочке о всех крошечных насекомых в лесу и о червяках, которых нельзя обижать, если хочешь быть добрым.
— Правда? — спросила Анна-Лиса. — Тогда я не стану их обижать.
Мама рассказала ей и о птицах, которые так прекрасно поют, и о веселой белочке, которая радостно машет своим пушистым хвостиком. Но если дернуть белочку за хвостик, она тотчас очень сильно опечалится.
— Правда? — повторила Анна-Лиса. — Тогда я не стану дергать ее за хвостик.
Мама рассказала ей и о Миккеле-Лисе, который так нагло и высокомерно держится с зайцем, а людей боится. И о зайце, таком шустром, проворном и таком вкусном, когда он попадает в котел.