Вождь не захотел даже прикоснуться к леопарду, он не захотел даже видеть его. Он велел закрыть его листьями мулембы. В эту ночь никто не ел мяса, принесенного с последней охоты. А на следующий день, когда солнце поднялось над опечаленным селением, вождь приказал похоронить леопарда. Его положили на носилки, застланные ветками, покрыли листвой, украсили перьями священной птицы, и охотники понесли носилки на плечах к могиле у края дороги. А когда охотники вернулись в селение, чтобы танцевать батуке смерти, прославляя Думбу-иа-Квило, старый Матембеле ушел в святилище, чтобы замолить свой грех. Старик думал избежать таким образом кары богов и спасти душу Думбы-иа-Квило. Пусть она наконец успокоится под защитой богов охоты!

Люди шли спиной к солнцу, возвращаясь домой. Селения еще не было видно. Но они знали, что знакомые хижины с остроконечными крышами уже скоро появятся, возвышаясь над краем пропасти. Впереди шли охотники, широкими шагами меряя дорогу. За ними гуськом двигались носильщики, неся на плечах длинные шесты и согнувшись под тяжестью окровавленных туш антилоп. Следом за ними бежали мальчишки с корзинами и кувшинами на головах.

И на дороге, вьющейся среди высокой травы, оставались свежие кровавые следы, которые быстро осушал своим горячим дыханием вечерний ветер.

Вдалеке, в той стороне, откуда они шли, там, где дорога терялась за еле видимой линией горизонта, солнце пылало последним огнем, поджигая небо. А перед людьми на красной дороге ложились длинные тени.

Голос охотника, шедшего во главе, прорезал глубокое молчание, нависшее над степью. Все подняли головы и с надеждой посмотрели вперед. Они увидели поднимающийся столб дыма, который застилал небо. И люди ускорили шаг. Они должны дойти до селения раньше, чем на землю опустится мрак. Им нельзя оставаться ночью в степи. Никто не хотел делиться своей добычей со львами и гиенами.

Эти люди шли с далеких берегов реки Шикапы. Там, на лесных полянах, возле реки они хорошо поохотились этим утром. Их копья встречали животных прямо на водопое. И радостные крики людей сливались со стонами умирающих жертв.

А закончив охоту, они разожгли костры и уселись вокруг огня. Они ели чуть прижаренное на костре мясо, еще совсем сырое, а от этого руки и лица их были в крови, пили воду, черпая ее ладонями из реки, и курили одну трубку. Затем они говорили о женщинах, об охоте и смеялись, сытые и радостные. Пели, рассказывая всем четырем ветрам, что они, храбрые киоки, отважные охотники, которые не боятся смерти, прячутся сейчас в лесу, а потом зашагают снова по желтой равнине, сожженной из конца в конец пылающим солнцем…

К родному селению люди подошли перед самым наступлением ночи, сообщая воинственными песнями об охотничьих подвигах. И народ приветствовал охотников, которые принесли мясо для великого праздника посева.

Гуло, самый молодой охотник, недавний раб вождя, был признан товарищами самым храбрым и ловким из всех. Люди обращались к нему с приветствиями и похвалой. А Гуло улыбался им широко и радостно, и глаза его возбужденно сверкали.

Женщины встали вокруг него и запели, прославляя молодого и храброго охотника, который не побоялся сегодня ни льва, ни леопарда.

Среди женщин, приветствовавших охотников, Гуло увидел Самбу. Она давно была обещана ему, и теперь девушка улыбалась храбрецу. Ее влажные глаза, полные желания, призывно блестели. А когда народ разошелся, он обнял девушку и позвал ее на праздник посева.

Во мраке, спустившемся на равнину, селение озарилось кострами. Они горели вокруг площадки, вытоптанной перед дверями хижин.

В свете пламени мелькали фигуры людей, озаренные красными языками.

Сидя вокруг костра, киоки рассказывали истории, мрачные, как их собственная судьба. Один старый охотник вспоминал свои былые подвиги, как он выиграл схватку с леопардом, пожелавшим отнять у него газель, убитую на берегу реки, показывал оставшиеся на спине следы от когтей хищника. Кто-то рассказывал про охотника, которого утащил лев, — от бедняги не осталось и следа. А лодочник вспоминал страшную грозовую ночь, когда Замби-иа-Мейа, бог воды и одновременно бог несчастья, появился на реке Шикапе и погубил всех, кто был застигнут врасплох на берегах реки и на лодках.

Остальные киоки ожидали своей очереди, чтобы поведать слушателям что-нибудь интересное. Но вот, с трудом переставляя дрожащие ноги и опираясь на посох, к огню подошел вождь Календенде. Он поглядел на собравшихся подслеповатыми глазами, и все смолкли. Тогда заговорил старый вождь, тихо-тихо, еле слышно, как будто on молился. Но на самом деле он, как обычно, укорял своих подданных во множестве грехов, бранил их за дурные дела. И люди опустили головы, чтобы на их лицах вождь не увидел недовольства. Гуло стиснул зубы и сжал рукоятку ножа, висящего на поясе. Всегда, когда Гуло видел старого вождя, слышал его голос, у него будто открывались раны от ударов кнута, которыми еще недавно вождь приказывал наказать своего раба. Но юноша тогда ни в чем не был виноват, и поэтому при каждом воспоминании об этом случае он дрожал от ярости. Теперь, когда вождь заговорил, у молодого охотника было такое чувство, будто каждое слово старика бьет его по голове, как камень. Невероятным усилием юноша сжал руки за спиной, чтобы не вскочить и не вонзить нож в спину старика. Вождь продолжал говорить, и Гуло не смотрел на него.

«Сегодня я сделаю это», — сказал он про себя и закусил губы до крови. Старый вождь Календенде высказал все упреки и наконец, пожелав подданным хорошо провести эту ночь, пошел, потому что сам он был уже так стар, что не мог идти в поля со своими женами, чтобы справить праздник плодородия.

Старый вождь пошел, еле переставляя ноги, в свою хижину.

Люди провожали его злорадными усмешками, но молчали, побаиваясь недоброго старика.

Гуло не улыбался вождю вслед. Он сидел, устремив мрачный взгляд во тьму, прислушиваясь к далекому шуму воды. За селением, в глубине пропасти, дна которой не достигал человеческий взгляд, мчалась по каменному руслу река Шиже. На отвесных берегах пропасти стоял лес, доходивший до далеких равнин.

Но вот голос барабанов разнесся над селением, и люди вскочили на ноги. Еще выше поднялись языки пламени костров, возвещая начало батуке. Эта ночь была священной в селении старого вождя киоков Календенде.

И хотя темное небо стало еще мрачнее от нависших туч, народ пел и танцевал. Гуло последним вошел в круг и запел песню, которая была больше похожа на крик ненависти и злобного торжества. Самба смотрела на него испуганно, не узнавая веселого охотника.

А когда луна, прорвав тучи, посеребрила дороги, голоса барабанов замолкли и люди, взяв факелы, обняли женщин и пошли вместе с ними на возделанные поля.

И Самба отправилась туда вместе с Гуло, с отважным и стройным охотником.

Когда небо чуть посветлело, люди проснулись от грохота барабанов. Они подняли головы, вслушиваясь в тревожные звуки. И со всех с то рои раздался крик: «Убили вождя!»

Люди побежал в в селение.

Самба проснулась, испуганная грохотом барабанов. Гуло не было рядом с ней. Сердце ее сжалось от ужаса, и она побежала разыскивать своего возлюбленного. Она спрашивала о нем всех, кто бежал рядом с ней, но никто его не видел.

Люди бежали в селение, пораженные страшной вестью. Только Гуло не было среди них.

Старый вождь лежал на циновке, посередине вытоптанной площадки, недалеко от своей хижины. Горло его было перерезано, широко открытые глаза неподвижно смотрели в небо. Рядом с ним валялся нож — символ власти вождей киоков, и лезвие его уже потемнело от крови.

Женщины заливались слезами, мужчины кричали от негодования, забыв о том, что никто не любил старого вождя.

По всем дорогам бродила Самба, разыскивая Гуло, и везде ее встречал грохот тревожных барабанов. Но Гуло нигде не было. Он пропал. Только одна она заметила его отсутствие.

Вдруг неожиданный порыв ветра нагнал на солнце тучу, которая все росла, широкая и мрачная, на голубом небе. Сразу потемнело, будто ночь пришла. Загремел гром вдали. Ветер пригнал еще громады туч, и огненные стрелы прорезали тьму.

Люди, забыв обо всем, бросились в хижины. Дождь, как кнут, хлестал их спины, пока они искали укрытия. Только Самба бродила под дождем, разыскивая своего Гуло.

Старый вождь Календенде все так же лежал на циновке, но на лезвии ножа крови уже не было видно. Дождь смыл ее.

Гроза мчалась по черной равнине неба, время от времени озаряя ее яростными вспышками молний.

Но вот огненная стрела поразила высокое дерево, одиноко возвышавшееся на краю селения, и Самба в ужасе бросилась в другую сторону. Ее крики сливались с воплями других женщин и мужчин, которые в отчаянии цеплялись за шатающиеся столбы, подпирающие крыши хижин. Жестокий ветер с ненавистью и упорством разрушал постройки. А Самба бежала как безумная, уже не слыша ни людских криков, ни раскатов грома. Она слышала только голос, который доносился к ней издалека, оттуда, со дна пропасти, где протекала река Шиже. Самба знала, что там, в грозных волнах реки, живет бог Замой-иа-Мейа. Она знала, что в грозовую ночь он призывает людей в уводит их в свое царство… А сейчас он звал девушку голосом! Гуло, звал ее, обещая желанную встречу.