– Э-ээ… ну…

Таня была уверена, что не вспомнит. Все воспоминания, связанные с Ванькой, полетами и драконболом, остались у двойника. Ими двойник не делился. Они составляли для него самое сокровенное. Но… произошло чудо. Со дна памяти, точно бочка с палубы утонувшего корабля, всплыла яркая картинка.

– А, да! Мы смотрели: попадет газета под колеса или проскочит!

– И загадали: если проскочит, мы будем вместе! – обрадованно закончил Ванька. – А теперь скажи мне одну вещь. Она меня давно волнует. Это ты перенесла по воздуху тот рыжий дамский автомобильчик?

– Я думала, ты. Я не Гуня, чтобы машины таскать…

Ванька улыбнулся.

– Если честно, я не уверен. Я только понял, что автомобильчик оторвался метра на два, а потом бережно опустился на асфальт. Помню: женщина после выскочила, стала бегать вокруг машины, оглядывать асфальт, колеса.

– Но ее машина едва не задавила нашу газету! – сказала Таня.

– Да, едва не задавила! – повторил Ванька.

Танька насторожилась. Голос Валялкина показался ей возмутительно счастливым. Еще возомнит невесть что. На всякий случай она взяла левее, пропустив между ними полоску песка.

– Ну хорошо. Газету мы спасли. И куда ты клонишь? Чего ты хочешь?

Ванька остановился.

– Чтобы ты пошла за мной. Однажды поверила бы и никогда не оглядывалась бы назад. Никогда не пожалела бы об этом. Ни сейчас, ни в зрелости, ни в старости.

Таня присела на корточки, разглядывая бурлящий воздухом песок. Таких слов она никогда прежде не слышала. Глеб сказал бы иначе. Что-нибудь про страсть. Про старость он вообще не упоминал бы. Старость и смерть – некозырные темы.

– Может, тебе еще и душу в газетку завернуть? – предложила она.

Валялкин не стал отказываться.

– Да. В ту, что мы пускали через шоссе.

Таня долго молчала. Потом вспомнила, что ищет гусениц по приказу Бейбарсова, которого вообще-то непоследовательно ненавидит.

– В тибидохском парке есть черный цветок. Как-нибудь я тебе его покажу. Если хочешь, поговорим о любви там.

К полудню они добрались до перешейка, где Ванька планировал искать полосатых гусениц. Песок постепенно переходил в потрескавшуюся землю, лежавшую на каменном языке скал. Здесь рос колючий кустарник с мелкими яркими цветами. По цветам деловито ползали черные, мелкие, сердитые жуки.

– Гусеницы тут? – спросила Таня.

Ванька поднес палец к губам и показал на низкие растения с мясистым стеблем и маленькими листьями. Их обратную сторону покрывал нежный персиковый пушок. Поняв, где следует искать гусениц, Таня присела перед растениями на корточки, но Ванька жестом показал, что трогать их не надо. Деловито оглядевшись, он сорвал один из взрослых стеблей и принялся искать по карманам нож. Таня провела пальцем сверху вниз, ножом-невидимкой отсекая листья и лишние побеги.

Ванька удивленно оглянулся на нее (со стороны казалось, что она режет согнутым пальцем) и достал свой нож. Таня бы на него не позарилась. Это был складной нож с петлей для туристического крепления и с пятнами ржавчины на истончившемся от многократного затачивания лезвием.

– Я опасаюсь новых предметов, – буркнул Ванька, правильно истолковав Танин взгляд. – К хорошему легко привыкаешь. Сам не заметишь, как станешь рабом какой-нибудь дряни вместо того, чтобы быть ее хозяином.

– А старье?

– К нему не привязываешься. Старые предметы учат терпению.

Истончившимся ножом Ванька действовал ловко. Через минуту стебель исчез, а в руках у Валялкина появилась короткая свирель. Он поднес ее к губам. Ничего не произошло. Ванька пожал плечами и, осмотрев свирель, поправил что-то ножом.

На сей раз Таня различила тонкий повторяющийся свист. Продолжая играть, Ванька глазами показал Тане, куда надо смотреть. Таня увидела, что у маленького, наклонившегося к самой земле растения дрожит нижний лист. Не касаясь его, она щекой легла на теплую землю и заглянула снизу.

На персиковом пушке возникли сразу три полосатые упитанные гусеницы. Неведомым образом прилипнув, гусеницы непрерывно шевелились, точно танцевали, откликаясь звукам Ванькиной свирели. Ванька перестал играть, и гусеницы моментально исчезли. Поднес свирель к губам – и вновь появились.

Гусениц становилось все больше. Теперь они возникали не только на самом маленьком растении, но по меньшей мере еще на трех. И все синхронно делали волнообразные движения.

– Это поэтому они поющие? – спросила Таня.

Ванька опустил свирель, и гусениц вновь не стало.

– Не совсем. Если прислушаться, они свистят, но очень тихо. А материализуются, или когда играешь на свирели, или когда дует западный ветер, тогда ворсинки на листьях сами начинают издавать звуки, привлекающие гусениц.

Ванька помолчал, ощипывая ногтями оставшиеся на свирели почки.

– И знаешь, что самое забавное? Всякий раз, как я делал это раньше, прилетала мелкая серая птичка и начинала склевывать гусениц. Даже пылесос мой ее не пугал, а ведь я его не глушил!

Забыв о ноже-невидимке, Таня резко поднесла руку к лицу и ощутила укол.

– Мелкая птичка? – переспросила она.

– Забавная такая! Суетливая, как воробей. Клюв загнутый, красно-розовый. Но последние три месяца она не прилетала. Сам не пойму почему, – закончил Ванька. – Слушай, а у тебя на щеке кровь!

Таня провела пальцем по порезу и, полюбовавшись красной дрожащей каплей, сунула палец в рот. Ей уже ясно было, что птица не прилетит. Все же она набрала полный коробок поющих гусениц. Ванька позволил ей это сделать, а потом перестал играть на свирели, и гусеницы исчезли.

– Эй! Играй!

Ванька заиграл. Таня обнаружила, что коробок опустел, а поющие гусеницы вновь кривляются на листьях, приклеившись к ним хвостами.

– А если я нарву листьев с собой?

Ванька оглядел свирель. Стебель, из которого она была вырезана, засыхал и съеживался.

– Как-то я пытался. Через двадцать минут от них остается одна пыль. Выкапывать тоже бесполезно. Гибнет мгновенно. Видимо, все их корни под землей связаны в единую систему. Теперь ты понимаешь, почему единственное место, где обитают гусеницы, – побережье Буяна?

На обратном пути Таня, раздосадованная неудачей с полосатыми гусеницами, повторяла Ваньке:

– Валялкин! Я тебя ненавижу!

– А я тебя навижу! – хладнокровно отвечал Ванька.

Таня пыталась взять себя в руки. Ей ужасно хотелось сказать гадость. Гадость шевелилась внутри и барабанила в грудную клетку маленькими ручками. И Таня не выдерживала.

– Валялкин! Я! Тебя! Ненавижу!

– А я тебя навижу! – отзывался Ванька.

Это уже становилось своеобразной игрой, которая грозила превратиться в сценарий. Правда, ту же игру Таня прокручивала и с Глебом.

Еще издали по радостно возбужденным голосам, по звону передвигаемой посуды, по стуку ложек о тарелки, по молодцеватому гарканью молодцев из ларца можно было догадаться, что они успели вовремя. Обед в Зале Двух Стихий только начинается.

Таня с Ванькой торопливо привели себя в порядок заклинанием Пылесоссимо, известным как заклинание чистоты и экстренного наведения порядка. Правда, порядок с его помощью наводили редко. Заклинание упорно расставляло все вещи так, как желало само, и после невозможно было ничего найти. Действовало заклинание по принципу компактности. Например, сережки оно легко могло засунуть внутрь тюбика с зубной пастой, а чай ссыпать в одну емкость со стиральным порошком, опять же, чтобы они занимали меньше места.

Прошмыгнув в Зал Двух Стихий незамеченными, Таня с Ванькой сели за один стол с Ягуном. Столовая постепенно заполнялась. Одной из последних появилась припозднившаяся Лиза Зализина. Всех знакомых она спрашивала: «Что у тебя плохого?» Спрашивать «что у тебя хорошего?» было ей неинтересно.

Знакомые это хорошо понимали и вываливали ей все ужасы из своей жизни. Если у кого-то ужасов не было, они раздували ужасы из пустяков. Это был единственный способ удовлетворить зализинское любопытство и заслужить ее одобрение.

Таня толкнула Ягуна локтем.

– Нас кто-нибудь искал?

– А разве вы куда-то уходили, мамочка моя бабуся? – удивился играющий комментатор.

Таня была разочарована. Человеку, только что вернувшемуся, всегда кажется, что его кто-то ищет.

Ягуну было не до них. Он рассказывал Лотковой об их общем знакомом – Шурике Чпурикове. Когда-то этот Чпуриков был влюблен в Катю, и Ягуну хотелось по этому случаю немного попрыгать на его репутации. Покинув Тибидохс, в лопухоидном мире Шурик устроился неплохо. А все потому, что имел способность наводить на людей стихийную магию забвения. Действовало это так. Он покупал в магазине банку сгущенки и забывал ее взять. Возвращался и говорил: