— Ничего, хозяин, — ответил конь. — Была бы голова здорова, а напастей на неё всегда хватит с лихвой. Может, тебе приказали ободрать мельничный жёрнов, а шкуру доставить в казну?

— Нет, конёк, ещё того хуже, — вздохнул Белый Арап.

— Брось горевать, хозяин, справимся и с этим, — подбодрил его конь. — Ты не падай духом, знаю я все козни плешивого. Захотел бы я, так давно бы его обуздал, да пусть ещё порезвится. А как ты думаешь? Иногда и такие черти кое к чему пригодны: учат добрых людей уму-разуму… Ты же себе в утешение подумай, что искупаешь грехи какие-нибудь прадедовские… Знаешь, как говорят—отец кислый виноград ест, а у сына — оскомина. Ну, не кручинься больше, не раздумывай, садись-ка верхом на меня и надейся на бога, он всемогущ—вскоре положит конец и нашим страданиям. Что поделаешь? От судьбы не уйдёшь. Но господь бог велик, минует и эта беда.

Вскочил Белый Арап на коня, и тот поплёлся шажком, пока не убрался с глаз долой подальше, где их никто уж приметить не мог. Здесь собрался он с силами, встряхнулся по-богатырски и вновь показал, что сделать может.

— Держись хорошенько, хозяин, — сказал конь,—

Проговорил это конь и взвился с Белым Арапом вместе

И понёсся поперёк земли, приговаривая:

а потом опустился тихонько, как ветерок,

Ветер сразу спал — конь к святой Думинике прискакал. Святая дома была и, как увидела Белого Арапа у своего порога, ласково его приняла.

— Что, Белый Арап, видно, опять какая-нибудь беда привела тебя ко мне?

— Так оно и есть, матушка, — печально ответил королевич, а сам бледный как мертвец. — Порешил плешивый погубить меня во что бы то ни стало. Хоть бы смерть уж быстрее пришла и избавила меня от всех этих напастей и мук. Чем так жить, в тысячу раз лучше помереть.

— Вот это уж совсем никуда не годится, Белый Арап! — вздохнула святая. — Даже не думала я, что ты такой слабодушный, но, видать, ты трусливее женщины. Довольно, не будь мокрой курицей. Оставайся здесь на ночь, а я уж тебе помогу. Велик господь. Не даст он Плешивому козни свои Выполнить. А ты, сынок, потерпи ещё, много тебе пришлось выстрадать, теперь меньше осталось. Трудно тебе до сих пор было, да и впредь не легче будет, пока не избавишься ты от службы у плешивого. Много ещё от него горя хлебнёшь, но выйдешь из всех бед цел-невредим, потому что счастье на твоей стороне.

— Может, оно и так, матушка, — отозвался Белый Арап, — да слишком уж много невзгод и напастей сразу на мою голову свалилось.

— А на это уж божья воля. Так тебе суждено, некого в этом винить. Человек предполагает, а бог располагает. Когда и ты над другими власть получишь, старайся во всём хорошенько разбираться, будешь теперь верить беднякам и подневольным, потому что сам горе изведал. Цока же, Белый Арап, потерпи ещё, твоё терпенье для плешивого нож острый.

На это нечего было Белому Арапу ответить. Поблагодарил он господа бога и за милосердие и за испытания, а святой Думинике спасибо сказал за привет, за ласку и за обещанную помощь.

— Вот это другое дело, сынок! Что бы ни толкова — вали, а раз уж суждено с бедой встретиться, то ничего не поможет — ежели она впереди, старайся её догнать, а ежели позади — остановись и подожди. Чему быть, тому не миновать. Тут ничего не поделаешь. Таков уж белый свет, и как бы ты ни бился, как бы ни старался, он всё таким же останется. Силой его не повернёшь, хоть на голову становись. Одно слово — таков свет, и больше сказать нечего. Но довольно про это, подумаем-ка лучше, как тебе к оленю подступиться, а то плешивый, наверно, тебя ждёт не дождётся. Он же хозяин, и ты должен ему повиноваться. Знаешь, как говорится: коня привязал, куда хозяин приказал.

Достала откуда-то святая Думиника забрало и меч карлика Стату-Палмэ-Барбэ-Кот,[5] дала их Белому Арапу и сказала:

— Вот держи, они тебе очень пригодятся в том месте, куда мы пойдём. А теперь не будем мешкать, пошли! Покончим и с этой работёнкой.

Как запели петухи, отправились святая Думиника и Белый Арап прямо в олений лес. Пришли они туда и вырыли яму глубокую, в человеческий рост, около ручья, куда всегда в полдень приходил олень. Там он пил воду, а потом ложился и спал, как турецкий бей, до самого заката. Выспавшись досыта, вставал и убегал. Возвращался олень туда только на следующий день, тоже в самый полдень.

— Ну, вот так! Яма готова, — сказала святая Думиника. — Ты, Белый Арап, останься здесь на весь день, одень забрало как полагается, а меч ни на миг не выпускай из рук. В полдень же, когда придёт олень воду пить, а потом, как всегда, уляжется спать и уснёт, ты, как услышишь, что он захрапел, вылезай потихонечку из ямы и так изловчись, чтобы одним махом отрубить ему голову. Как срубишь, сразу же бросайся в яму и сиди там до захода солнца. Голова оленя всё время звать тебя будет по имени, чтобы тебя увидеть, только ты ни за что не поддавайся на его уговоры да просьбы и не смотри на него. У него один глаз ядовитый, и если он на тебя тем глазом глянет, сразу умрёшь. А после захода солнца олень околеет. Вот тогда выходи без всякого страха, сдирай с него шкуру, а голову забирай целиком и приходи сюда ко мне.

Сказала святая Думиника такие слова и пошла себе домой, а Белый Арап остался подстерегать оленя в яме. Вот к полудню раздался глухой рёв — олень бежит. Подбежал он к ручью и начал жадно пить студёную воду, потом опять заревел и опять воды выпил и так несколько раз кряду ревел и пил, пока не насытился. Стал он потом не хуже быка землю рогами рыть, ударил три раза копытом и улёгся на поляне. Пожевал малость жвачку и скоро уснул да захрапел что есть мочи.

Услышал Белый Арап олений храп, вылез тихонько из ямы да так рубанул оленя мечом по шее, что голова далеко откатилась от тела; сам же бросился он стремглав в яму, как ему святая Думиника присоветовала. Хлынула кровь оленья, забулькала, разлилась во все стороны, и в яму столько натекло, что Белый Арап чуть не утоп. А голова оленья задёргалась в судорогах, да и застонала жалобно-прежалобно:

— Белый Арап, Белый Арап! Имя твоё мне известно, наслышан я о нём, но видеть тебя никогда не видел. Покажись хоть на миг, дай разок взглянуть на тебя, посмотреть, достоин ли ты моих сокровищ. Посмотрю только, да и умру спокойно, мой дорогой.

Но Белый Арап ни слова не отвечает, а сам с трудом ноги вытаскивает из загустевшей крови, что всю яму чуть не залила.

Долго ещё звала его оленья голова, пока не затихла, а Белый Арап всё молчал, словно в рот воды набрал, и не показывался. После захода солнца вылез Белый Арап из ямы, осторожно содрал с оленя шкуру, чтобы ни один драгоценный камень с места не стронуть, взял голову всю целиком и пошёл к святой Думинике.

— Ну, как, Белый Арап, — сказала та, — видишь, что мы и с этим делом управились?

— Управились. С божьей и твоей помощью, — ответил Белый Арап, — сумели мы, матушка, вновь угодить плешивому, будь Он трижды и четырежды проклят, не видать бы мне его во веки веков, как летошнего снега, да и потом не надо, очень уж он мне осточертел.

— Бог и ним, найдётся и на плешивого управа. Что посеешь, то и пожнёшь, — утешила королевича святая Думиника. — Поезжай — отвези ему всё это добро, подавится он им когда-нибудь.

Поблагодарил Белый Арап святую Думинику, поцеловал ей руку, сел на коня и пустился в путь к дядюшкиному царству, дай нам сил, творец, не близок сказки конец… И где бы он ни проезжал, народ к нему со всех сторон бежал и дивился, потому что самый большой самоцвет у оленя во лбу так сверкал и сиял, словно Белый Арап вёз с собой солнце ясное.

Много королей и царей выходили Белому Арапу навстречу и наперебой просили продать им его сокровища, предлагали они ему кто денег, сколько он сам запросит, кто дочь и половину царства, а кто дочь и всё царство в придачу.

Но Белый Арап и слушать их не желал, дальше путь держал, вёз каменья драгоценные своему хозяину.

Как-то вечером сидел плешивый со своим дядей и двоюродными сёстрами наверху на башенке, и вдруг видят они, далеко словно огонёк загорелся, засверкал и к ним приближается. Чем больше приближался, тем становился он ярче и ярче, так что глазам больно стало, смотреть невмоготу. Люди засуетились, заметались, никак не поймут, что случилось, и сбежались со всех сторон посмотреть, что там за чудо объявилось. А это Белый Арап шажком едет, шкуру и голову оленью с собой везёт. Тут же он плешивому их и отдал.