– Все это здорово, Ург! Я просто счастлива. А если бы я была страшная, как Лайда, только без богатого папочки, тогда как? Не было бы благородных поступков и слов? Взял футляр под мышку, отдал ручкой честь, и всего хорошего? – спросила Таня.

– Все это бред! – крикнул Ург. – Бред!

– Нет, не бред! По мне люди или говорят правду с самого начала, или не говорят. И вообще, если все связано с обстоятельствами, в которых ты меня увидел, то это не любовь, это нечто другое. Оставайся в Тыре. Мы доберемся в Арапс и без тебя! Кстати, Лайда все еще на дороге. Думаю, тебе не поздно вернуться.

Ург оглянулся:

– Я не вернусь к ней. Ты напрасно надеешься.

– Я ни на что не надеюсь. Мне все равно. Это твоя жизнь, не моя. Прощай, Ург!.. Ягуни, ты там заснул?

– Пытался. Но вы ужасно громко шумели, – сказал маг и фокусник, неохотно поднимаясь с травки.

Цепляя за колени футляром, Таня кинулась к лесу. Больше она не оборачивалась.

– Думаешь, я тебе навязываться буду, унижаться? Не хочешь – не надо! Если собираешься погибнуть по дороге – пожалуйста! Пускай Ягуни спасает тебе жизнь, если сумеет! – крикнул ей вслед Ург и, перескочив через низкий забор, огородами скатился к реке.

Там он долго лежал в камышах на спине, глядел на их шевелящиеся верхушки и кусал губы. Потом рывком сел.

– Хватит! Вычеркнули ее, все, хватит! Нужна она мне тысячу лет!.. Жизнь продолжается!

Он встал и решительно направился к Тыру. Внезапно что-то толкнуло Урга по бедру. Чаша в сумке. Она все еще оставалась у него…

Таня и Ягуни молча шли по лесной дороге, рассчитывая вырваться на равнину у Арапса прежде, чем стемнеет. День был уже где-то на середине и постепенно, не очень уверенно начинал клониться к вечеру.

– Дороже психического здоровья только сами психи. Они наше национальное достояние, – вдруг сказал Ягуни.

– Ты о ком? – спросила Таня.

– Ясно о ком. О вас с Ургом. Он же тебе нравится.

– ОН? – вспылила Таня. – Этот тип со сломанным носом? Карманник? Лгун? Нравится мне? Еще одно предположение в этом духе, и я отправлюсь в Арапс одна.

– Угу. Назло кондуктору возьму билет, пойду пешком! – насмешливо прокомментировал Ягуни.

– Все. Мое терпение лопнуло! Возвращайся к своему любимому Ургу. Откроете в Тыре лавочку фальшивых монет и краденых драгоценностей и поставите Лайду за прилавок! – велела Таня.

– Это неблагородно. Ты не только засовываешь палец прямо в рану, но еще и ковыряешь, – с обидой сказал Ягуни.

– Quod erat demonstrandum![11] – внезапно подал голос медальон, слегка восстановивший силы.

Таня не совсем поняла, что он имеет в виду, но тон у талисмана был такой, словно он поддерживал Ягуни. Однако Тане это было уже не так важно. Медальон заговорил! Нужно было попытаться узнать у него главное, пока он не растратил свои силы попусту. Но узнать осторожно, потому что медальон мог и заупрямиться.

– Что-то тебя последнее время зациклило на «Quo», «qui», «quod»! Переверни страницу, киса! – насмешливо сказала Таня.

– Interdum stultus opportuna loquitur![12] – огрызнулся медальон.

– Так я и думала. Ты все забыл. Даже русский язык.

– Parva componere magnis![13] Я Феофил Гроттер, и мне известно все на свете! – не очень уверенно сказал медальон.

– Но только не то, кто за мной охотится.

– По-твоему, я могу забыть этого чокнутого Стихиария? Да его вообще забыть невозможно! – огрызнулся медальон.

– Почему? – быстро спросила Таня, умоляюще косясь на Ягуни, чтобы он ни в коем случае не встревал.

Телепат и фокусник затаил дыхание. Глупое недоразумение между ними было забыто.

– Потому что я ему не заплатил, – захихикал медальон.

– Ты ему не заплатил?

– Ну да! А как ты хотела? Он нагло увеличил плату. Мы договаривались о мешке жемчуга, но он забраковал его и потребовал кровь моей новорожденной дочери. Всю, до последней капли. Я был в шоке.

– Как он мог потребовать кровь вместо жемчуга? Разве магические договоренности можно изменить?

– Qui tacet – consentire videtur![14] Видишь ли, стихиарии – хитрые и бессердечные бестии, обладающие чудовищной магической силой. Они живут в бесконечно далеком от нас отражении. Условия оплаты с ними надо оговаривать заранее. Один раз и очень жестко, потребовав все мыслимые и немыслимые клятвы. Я так и сделал, но забыл взять со Стихиария клятву, что тот вернется к себе в отражение, когда закончит работу. Он отказался и стал требовать кровь моей дочери за возвращение. Мне пришлось надуть его. Я создал двойника и налил в его чашу кровь альбатроса с добавлением разрыв-травы и цветов папоротника. Это гремучая смесь. Когда она попала на руны чаши, чаша взбунтовалась и отправила Стихиария в мир-отражение. Я оказал этому миру скверную услугу, я знаю, но отсюда ему не выбраться. С ним вместе я заслал магический артефакт, с которым даже он не может ничего поделать. Если б ты видела, что произошло, когда он взял чашу! Такая воронка открылась, что sta viator![15] Зато в свое отражение Стихиарий вернуться не сможет, пока… э-э… не помню, что точно должно произойти…

Речь медальона становилась невнятной. Он холодел и погружался в дрему. Паузы между словами становились длинными. Таня спохватилась, что что-то в речи медальона зацепило ее. «Альбатрос… – вспомнила она. – Птица, которая висела над костром всю ночь… Совпадение?»

– А что за сделка была у вас со Стихиарием? – спросила она.

– Я уже не помню. Что-то мне было от него нужно, это точно… Что-то важное. Жизнь сплошная нелепость. В том мире я был человеком, потом перстнем… А здесь, в этом отражении, я дурацкая медалька на шнурке.

– Неужели ты не помнишь? Ну пожалуйста!

– Да, да, да. Ты узнала мою страшную тайну. У меня скле… – начал медальон и вдруг осекся.

– Что «скле…», что «скле…»? – безнадежно спросила Таня, минуту прождав ответа.

– …роз, – закончил медальон и окончательно стал холодным.

Ягуни потрогал медальон пальцем и отдернул его.

– Я чуть инеем не покрылся. Давай подогреем этого любителя роз. Есть отличные заклинания, вроде Кипятильникус, – предложил он.

– Не думаю, что будет толк. Я уже поняла. Он разговаривает только несколько минут в день, и никакая магия тут не поможет. Магия на магию – это как заплатка на заплатку – держаться не будет, – сказала Таня.

Ягуни невесело кивнул.

– Значит, мы не из этого мира, – проговорил он. – Мы в том отражении, куда твой медальон… то есть Феофил… заслал Стихиария. Хорошенькую мину он подложил этому отражению, нечего сказать. Твой предок был колоритной личностью.

– Он спасал свой мир. И свою дочь. Но, похоже, только отсрочил расплату. В том, что мы здесь, наверняка замешан Стихиарий. Он не сумел сам покинуть этот мир, зато нашел способ перенести сюда меня и тебя. А возможно, еще кого-то с многоцветной аурой. И стер нам всем память. Меньше знаешь – крепче спишь, – сказала Таня, думая о чаше, оставшейся – как она только что сообразила – у Урга. Не та ли это чаша, в которую вместо крови девушки брызнула кровь альбатроса?

– Ага, я тоже думаю, что посуда та же самая. Стихиарию нужна эта чаша. Он связан с ней и с ее рунами, – произнес Ягуни, и Таня сообразила, что ее приятель начисто забыл о своем обещании не подзеркаливать. – Кажется, я понял! – продолжал Ягуни. – Феофил Гроттер… Стихиарий требовал кровь его дочери. Наверняка дочери его давно нет на свете, и единственная его наследница по женской линии – ты. Он бы мог сделать это и раньше, сто или двести лет назад, но в роду Гроттеров, видно, рождались только сыновья. И вот Стихиарий дождался своего часа. В роду Гроттеров появилась девочка.

– Лучше бы я не появлялась. Все у меня наперекосяк, – грустно сказала Таня.

Она уже не помнила, как у нее все было раньше, пока на ее память не опустился черный туман, но сдавалось ей, что тоже далеко от идеала.

Гробулия Склеппи лежала на холме под сломанной сосной, когда что-то вдруг закрыло солнце. Гробулия слегка приоткрыла один глаз, досадуя на тучку, которая мешает ей избавиться от крошечного прыщика на правой щеке, а в следующий миг ее дикий вопль штопором вонзился в небеса. Одновременно Гробулия пожалела, что в роду у нее не было кротов и она не может за считаные секунды закопаться на пять метров под землю. Еще бы – не каждый день видишь, как на тебя опускается большой каменный остров с башней.

Гробулия вскочила и хотела скатиться с холма, но браслет внезапно требовательно обжег ей запястье, приказывая остаться на месте.

– Ша! Никто никуда не бежит! Все уже везде успели! – сказала Гробулия, дуя на браслет. Она внезапно сообразила, что каменный остров с башней – это и есть пикирующая крепость, которая должна доставить ее к Арапсу.

Вскоре Склеппи уже стояла между И-Ваном, Шурасино и Мардонием и, скользя взглядом от одного к другому, пыталась сообразить, чего от них можно ожидать. Больше всего опасений у нее вызывал мрачный кентавр Мардоний. Про И-Вана она подумала, что он ничего, но не в ее вкусе, Шурасино же показался ей надутым занудой, которым можно вертеть как угодно.