– Все в порядке, Милли. Я просто немного запутался во всех этих сдвигах. А остальное все нормально. Все хорошо!

А за ними на фоне темного неба вырисовывалась цыганская кибитка, запряженная белой лошадью. За дергающимися ушами и размахивающим хвостом явно недовольной лошади я различил мужчину на козлах. Кожа у него была такая темная, что я его почти не видел. Разглядеть можно было только глаза, он переводил их с меня на Милли. А вот белую собачку, сидевшую с ним рядом, было видно вполне отчетливо. Последними я разглядел лица женщины и двоих ребятишек, высунувшихся из-за спины мужчины.

Тут белая собачка вдруг решила, что я здесь совсем лишний, и опять растявкалась. Чемп, сидевший рядом со мной на земле, счел это смертельным оскорблением и решил ответить. Они долго еще переругивались, причем так, что разбудили бы и мертвого.

– Да заткни ты их! – заорал я, пытаясь перекричать лай. – Тут полное поместье юристов и полиции!

– И Габриэль тоже здесь! – крикнула Милли.

Видимо, все эти опасности и на нее подействовали. Ее била дрожь.

Кристофер сказал псам: «Молчать!» – и они тут же заткнулись.

– Я знаю, что он здесь, – сказал он. – Габриэль и его славное воинство вчера целый день носились по башням и заброшенным замкам, рассматривая все эти перемены. Нелегко было от них скрываться.

– Нужно бежать отсюда, – напомнила Милли.

– Знаю, – ответил Кристофер и посмотрел на цыгана, сидевшего на козлах. – Вы не могли бы отвезти нас еще немного подальше? – осведомился он.

Цыган что-то пробормотал, обернулся и заговорил с женщиной. Говорили они быстро и на языке, которого я раньше никогда не слышал. Обернувшись снова, цыган сказал:

– До города внизу мы вас довезем, но не дальше. У нас сразу после рассвета важная встреча.

– Там мы, наверное, сможем сесть на поезд, – сказал Кристофер. – Вот и отлично. Спасибо.

А женщина сказала:

– Давайте залезайте назад.

Мы все полезли в кибитку, а Чемп остался грустной черной кучей сидеть посреди парка; цыган цыкнул лошади, и мы двинулись в путь.

Странно было в этой кибитке. Толком я ее так и не рассмотрел, потому что там было ужасно темно, но внутри оказалось куда просторнее, чем можно было подумать. Там было тепло – вернее, мне казалось, что тепло, Милли же все дрожала – и витали разные теплые запахи: ткань, лук, специи – и еще какой-то металлический, оловянный запах. На стенах постоянно позванивали и бренчали неразличимые в темноте вещи. Там вроде нашлись скамейки, туда мы с Кристофером и сели, а Милли посадили в середину, чтобы ей было теплее, и смотрели на двух ребятишек, которые поспешно перебрались внутрь и таращились на нас в полумраке, как будто мы были вообще невесть что. Говорить с нами они отказывались, хотя мы и пытались.

– Опять застеснялись. Не обращайте внимания, – сказал Кристофер. – А ты-то с какой радости сбежал из Столлери, Грант?

– Я убийца, – ответил я и рассказал ему про призрак и фотоаппарат.

– Да ну! – хладнокровно сказал Кристофер. А через некоторое время добавил: – Иногда мне начинается казаться, что у тебя действительно дурная карма, Грант, хотя на самом деле это не так. А вот удача не спешит тебе улыбаться. Может, тут дело в волшебстве – ты хоть знаешь, что, когда мы с тобой встретились, ты был просто опутан заклинаниями? Может, среди них было и смертное заклятие. Правда, мне казалось, что я их все снял, пока мы шли через парк.

Тут настал мой черед говорить «да ну!». После чего я объяснил довольно сердито:

– Одно из этих заклятий было наложено для того, чтобы мистер Амос взял меня на работу.

– Знаю, – сказал Кристофер. – Именно поэтому я тебя и расколдовал. Я ведь сам хотел получить эту работу. А что Габриэль делает в Столлери – в смысле, помимо того, что ищет нас с Милли?

– Арестовывает мистера Амоса, – сказал я. – Ты, кстати, знал, что он мой дядя?

– Не может Габриэль быть твоим дядей, – воспротивился Кристофер. – Он же из Двенадцатых.

– Да не он, дурачина, а мистер Амос, – объяснил я. – Мама утверждает, что она была замужем за братом мистера Амоса.

– В таком случае он, скорее всего, действительно твой дядя, – согласился Кристофер.

– А мистер Амос на самом деле – граф Столлери, – сказал я. – А граф Роберт – нет. Его отец был актером по имени мистер Браун. И герцогиня на деле – обычная миссис Браун.

Кристофер пришел в восторг:

– Давай рассказывай все, Грант, – распорядился он.

Я и рассказал.

Милли спросила, стуча зубами:

– А эту ведьму, леди Мэри, они тоже арестуют?

– Вряд ли, – сказал я. – Зато они, может быть, арестуют мистера Сейли.

– Очень жаль, – сказала Милли. – Леди Мэри следовало бы арестовать. Она пользуется волшебством, чтобы творить зло. Правда… Нет, Кристофер, заткнись. Хватит с нас твоих умных замечаний, лучше расскажи, что случилось с тобой. Как ты оказался у цыган?

– Поработав мозгами, – ответил Кристофер, – наконец-то. Пока они не сгнили и не вывалились из головы. Должен признаться, что я действительно крепко застрял во всех этих пустых башнях и поместьях. Каждый раз, как происходил сдвиг – а они происходили все время, – я оказывался дальше и дальше от Столлери, а в половине случаев вообще никуда не было дороги, даже если я выходил наружу. Я совсем устал, проголодался и запутался. А потом я оказался в огромном здании из чистого стекла, и тут откуда ни возьмись набежали люди Габриэля. Вам когда-нибудь приходилось прятаться в стеклянном здании? Не пробуйте. Это невозможно. А еще они перегородили мне путь на крышу, так что я не мог забраться туда и дожидаться очередного сдвига. Я запаниковал. И тут подумал: должен же быть другой способ! Вспомнил про Чемпа. Чемпа ведь не впускали в дом…

– С мистером Авенлохом и Смедли произошло то же самое! – сообразил я. – Значит, и в парке сдвиги происходили тоже!

– Вот именно, Грант, – подтвердил Кристофер. – У вероятностной аномалии два конца, но один из них расположен неведомо где, поэтому его никто не замечает. Как только я это сообразил, я выскочил из этого чертова парника и помчался по пустоши искать другой конец. Правда, не уверен, что я бы его нашел, но примерно тогда, когда я до него добрался, туда же подъехали цыгане. Они меня накормили, и я попросил отвезти меня в Столлери – я очень надеялся, Милли, что ты уже там, – и поначалу они ни за что не соглашались. Они сказали, что тогда мы окажемся в самом центре парка. А я сказал, что выведу их через ворота, на том мы и порешили.

– А как мы окажемся за воротами? – спросил я.

Едва я закрыл рот, как цокот копыт прекратился. Цыган свесился с козел и сказал:

– Вот и ворота.

– Ясно. – Кристофер встал и перебрался в передний конец кибитки.

Понятия не имею, что он там сделал. Лошадь опять пошла, и через секунду внутри стало так темно, что сидевшие напротив детишки заверещали от страха. А потом я обнаружил, что смотрю через заднюю дверцу на арку, а ворота широко открыты, а лошадь уже поворачивает на дорогу. Я услышал, как звякнули и проскользнули копыта на трамвайных путях; тут вернулся Кристофер, а потом лошадь, видимо, приладилась идти между рельсами, потому что дальше опять раздавалось размеренное цоканье.

– Как ты это сделал? – спросила Милли.

То был вопрос профессиональной чародейки, хотя зубы у нее стучали по-прежнему.

– Привратника на месте не было, – ответил Кристофер, – так что снять защиту оказалось проще простого. Его, видимо, тоже арестовали.

Путь до Столчестера был неблизкий, а лошадь по скорости сильно уступала трамваю. Неспешное цоканье копыт раздавалось очень размеренно, а в кибитке было тепло, так что я уснул, и мне снились сны с запахом металла и гвоздики. Время от времени я просыпался – как правило, на крутых участках, где лошадь шла уж совсем медленно, а цыган с долгим, гнетущим завыванием тормозил кибитку и что-то говорил лошади на своем непонятном языке. А потом я засыпал снова.

Окончательно я проснулся, когда в кибитку с обеих сторон начал вливаться утренний свет. Цокот копыт сделался громче и более гулким. Я выпрямился и увидел, что мимо задней стены кибитки очень медленно проплывает Столчестерский собор.

Через минуту цыган нагнулся и сказал:

– Здесь мы вас высаживаем.

Кристофер тут же подскочил и сказал:

– А. Конечно. Спасибо.

Милли же, похоже, так и не проснулась, пока мы не оказались на улице, – кибитка устремилась дальше, бренча и позванивая: лошадь пошла неплохой рысью.

Милли опять задрожала. Ничего удивительного. Ее полосатая форма была совсем легкой – да и моя, если подумать, тоже. На мокрой, слегка затянутой туманом улице выглядели мы крайне странно. Что до Кристофера, одежда его переменилась при каком-то сдвиге. На нем был широкий мешковатый балахон из холстины – в нем он выглядел еще нелепее, чем мы с Милли.

– Ты в порядке? – спросил он у Милли.