— Посмотри, детка, посмотри. Только тебя это нисколько не касается. Ты — девочка, еще маленькая. А там мужики такие тяжести ужасные поднимают — во сне увидишь — испугаешься.

— Не испугаюсь… — небрежно сказала Катя.

И по широкой лестнице поднялась в зрительный зал.

Можно подумать, что весь город собрался сегодня здесь, в зале, чтобы посмотреть соревнования сильнейших силачей-штангистов.

Все места были заняты, сесть было некуда, и Катя остановилась в боковом проходе, прижавшись к стенке. Отсюда все было хорошо видно: и сцена, и зал. Катя могла одновременно наблюдать, что происходило на сцене и что делали зрители в зале.

На сцене был сооружен невысокий деревянный помост, и на нем лежала тяжеленная стальная штанга. В глубине сцены загорались цифры, показывавшие сколько сейчас весит штанга.

И если спортсмен поднимал ее удачно, вспыхивала яркая надпись: «Вес взят!»

Перед сценой за длинным столом сидели строгие судьи. Они внимательно следили за тем, чтобы каждый спортсмен поднимал штангу по правилам.

Часто судьи советовались о чем-то друг с другом, кивали головами и важно, строго смотрели на участников соревнований.

Штанга лежала себе на помосте, как барыня. Она гордилась собой — ведь без нее не было бы этих соревнований и никто не пришел бы сегодня днем во Дворец культуры.

На нее были направлены лучи прожекторов.

Силачи подходили к ней осторожно, вежливо кланялись ей и, нагнувшись, нежно обхватывали ее могучими пальцами.

Некоторые поднимали ее молча, а некоторые вначале что-то долго шептали ей, а потом с коротким криком вскидывали вверх и держали над головой, на вытянутых руках, пока не загорались буквы: «Вес взят!»

Штанга с грохотом плюхалась на помост. А зрители оглушительно хлопали в ладоши, и кто-то басом кричал по слогам: «Мо-ло-дец!», а кто-то тут же бежал на сцену с цветами.

Силач улыбался, махал зрителям огромной рукой и уходил за кулисы в раскачку, как моряк — будто шел не по твердой сцене, а по мокрой качающейся палубе. Силача окружали люди с записными книжками, с фотоаппаратами и кинокамерами. И все было весело, празднично, как в кино.

Главный судья объявил в микрофон:

— На помост вызывается чемпион нашего города, мастер спорта Жорик Сафьян!

Ах, какой красавец, Жорик выбежал из-за кулис! Курчавая голова на широких плечах, могучая грудь, крепкие ноги. Черные глаза смотрели уверенно и победительно. Еще бы! Жорик знал, что он здесь самый сильный — еще никто в городе не смог победить его!

Жорик был в ярко-красном трико, и широкий белый пояс сверкал под лучами прожекторов.

В зале оглушительно захлопали, когда Жорик шел к помосту. В зале хором кричали «Молодец!», хотя Жорик еще и не взглянул на барыню-штангу. Но вот он нагнулся над нею, что-то ей прошептал, присел, широко раздвинул колени и легко кинул штангу себе на грудь.

— Ах, пожалуйста, не уроните ее, дорогой Жорик! — раздался в зале тревожный женский крик, и Катя сразу же узнала Эвелину Сидоровну — учительницу физики в старших классах.

От волнения Эвелина Сидоровна вся вытянулась и наклонилась вперед, словно хотела помочь Жорику…

А он, напрягая все силы, распрямился, поднял штангу над своей курчавой головой и держал ее так до тех пор, пока главный судья не зажег надпись: «Вес взят!»

— Новый рекорд! — крикнула раньше всех Эвелина Сидоровна. — Он установил новый рекорд!

И все закричали: «Рекорд!.. Рекорд!..»

Кате тоже захотелось крикнуть «Рекорд!», но в этот момент она услышала совсем рядышком тоненький голосок:

— Ну, это еще не рекорд. Рекорд впереди… О-хо-хо-хо-хо-хохонюшки!..

Катя оглянулась, посмотрела вверх, вниз, но никого не увидела.

Мимо нее по боковому проходу бежали на сцену десятки людей. Они толкали друг друга и кричали: «Жорик, автограф! Просим автограф!..»

Катя не знала, что такое автограф, и ничего не могла понять, потому что росточком была еще невелика, а взрослые дяди и тети совсем притиснули ее к стене, и ей ничего не было видно…

А там, на сцене, замечательный силач Жорик держал в огромной руке перо и быстро писал свою фамилию на разных бумажках, которые протягивали ему восторженные люди. «Сафьян…», «Сафьян…», «Сафьян…» — писал Жорик на память людям, чтобы они запомнили эту минуту и его самого — сильного и красивого.

— Девочка! А ты что тут делаешь? — Перед Катей возвышалась счастливая Эвелина Сидоровна. — Ты ведь, кажется, наша школьница? Твоя фамилия, кажется, Конфеткина? Ты видела, как он поднял штангу? Нет никого сильнее его!.. Посмотри, Конфеткина, какой автограф оставил мне на память наш чемпион! — И она гордо протянула Кате блокнот, где через всю страницу громадными буквами было нацарапано: «Сафьян». — Не правда ли, какая прелесть? Ах, как я обожаю сильных людей!

— Я не Конфеткина, а Карамелькина, — серьезно сказала Катя. — Я тоже могу оставить вам автограф. И напишу аккуратнее, чем Жорик. Хотите?

— Может быть, ты и штангу сможешь поднять? — засмеялась Эвелина Сидоровна. — Глупенькая девочка, ничего ты не понимаешь!

Ох, напрасно Эвелина Сидоровна опять назвала Катю глупенькой. Не любила Катя, когда ее так называли. Она рассердилась и, расталкивая взрослых, побежала к сцене.

Ее худенькие ножки быстро топали: топ-топ-топ! Ранец шлепал по спине: хлоп-хлоп-хлоп! А в ранце постукивал пенал: тум-тум-тум!

И опять неизвестно откуда услышала Карамелькина скрипучий голосок:

— А ну, Катька, покажи-ка им нечистую силушку! Покажи-ка им рекордик!

— Девочка, ты куда? — закричал главный судья, увидев, что Катя мчится к помосту, где лежала барыня-штанга.

Но замечательный силач Жорик Сафьян подхватил Катю подмышки, подбросил в воздух и засмеялся:

— Какая легонькая! Хочешь автограф!

Но Карамелькина прищурилась и вдруг неизвестно почему подмигнула Жорику, словно он сидел рядом с нею в одном классе.

— А можно мне потрогать вашу штангу? — спросила она.

— Почему нельзя, дорогая? Трогай сколько желаешь!

Тут Катя быстренько раскрыла ранец, вынула оттуда пенал, достала желтый стебелек успех-травы, моментально разжевала и проглотила его.

Силач Жорик Сафьян смотрел на нее с удивлением, он не понимал зачем эта незнакомая девочка жует какую-то травку.

— Ребенок проголодался, — сказал он. — Надо отвести ребенка в буфет.

— Отведите кто-нибудь ребенка в буфет! — крикнули судьи.

— Не хочу в буфет, — ответила Катя. — Хочу потрогать штангу!

Она спокойно взошла на помост, взялась обеими руками за штангу, присела, как это делал Жорик и прошептала:

И вдруг легко кинула тяжеленную штангу себе на грудь.

Потом медленно, как это делал Жорик, распрямилась, поставила ноги вместе и без всяких усилий подняла штангу над головой.

Все замерли.

Все онемели.

Никто ничего не мог понять. Тишина стояла во Дворце культуры такая, что слышно было, как поскрипывает помост под Катиными ногами.

— Ну! — крикнула судьям Катя Карамелькина. — Вес взят или еще не взят?

— Ах, простите, я позабыл… — главный судья покраснел и немедленно зажег яркую надпись: «Вес взят!»

— То-то!.. — сказала Катя и бросила штангу на помост.

Штанга громыхнула так, словно с неба свалилась. А Катя спрыгнула с помоста, подхватила свой ранец и зашагала по сцене враскачку, как моряк по мокрой палубе корабля.

Что тут началось!

Щелкали фотоаппараты, жужжали кинокамеры. Зрители бросились на сцену, оттолкнув несчастного Жорика Сафьяна, который смотрел, смотрел и вдруг заплакал…

— Ну, кому автограф? — деловито спросила Катя. — Только поскорее, а то мне от мамы попадет, если домой опоздаю.

Свою фамилию она сначала писала медленно, аккуратно выводя буковку за буковкой: «К-а-р-а-м-е-л-ь-к-и-н-а»…

Но тут же сообразила, что все это можно делать гораздо быстрее — достаточно написать только одну букву «К»: зрители и так будут довольны, и так запомнят ее.

Вокруг Кати шумела толпа.

Но сквозь этот шум Катя отчетливо слышала, как смеялась, как заливалась смехом тетка Кикимора. Уж она-то была особенно довольна!

А на краю сцены учительница физики Эвелина Сидоровна душистым платком утирала крупные слезы, которые градом катились из черных глаз Жорика Сафьяна.

Разрешите вас спросить, почему из глаз Жорика Сафьяна катились слезы? Почему этот сильный человек плакал?..

Все вокруг удивлялись, радовались, хлопали в ладоши, старались получить Катин автограф… и только Жорик — сильный, могучий чемпион города — так сильно плакал, что даже сам не мог утереть себе слезы? В чем тут дело? В чем секрет?