Покуда Тонино предавался этим размышлениям, чей-то голос послышался у него за спиной:

— Разве ты не знаешь, что нельзя сидеть на клумбе? Вот дворник увидит и отругает тебя как следует.

Тонино не сразу обернулся.

«Это мне говорят? — подумал он рассеянно. — Ведь со мной нельзя разговаривать, потому что меня никто не видит».

Но голос продолжал настаивать:

— Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь? На этот раз Тонино обернулся.

Девочка с огромным красным шарфом, повязанным вокруг шеи, смотрела на него так пристально, словно видела его на самом деле.

— Это ты мне говоришь? — спросил не слишком обнадеженный Тонино.

— А кому же еще? — засмеялась девочка, откинув за плечи две черных косы. — Ведь здесь нет никого, кроме тебя. И ты знаешь, что на клумбе сидеть запрещено.

— Дворнику меня не увидеть.

— Ну да! Ведь я тебя вижу. Ты спрятался за дерево, но все-таки тебя видно.

Тонино пожал плечами. Девочка обошла вокруг клумбы и теперь остановилась прямо перед ним.

— Что, не уходишь? Значит, ты на самом деле храбрый. Вот и я здесь сяду. Что нам может сделать дворник? Накричит, и только. А я тогда удеру, вот и все. Тебя как звать?

— Тонино.

— А меня Паола. Вот уже неделя, как я здесь живу, а еще никого не знаю. Я живу на пятом этаже, а ты?

— На втором.

Тонино отвечал нерешительно, словно боясь, что не сможет договорить до конца: ведь с той минуты, как он стал невидимкой, ему впервые представилась возможность перекинуться с кем-нибудь парой слов.

— А ты можешь видеть меня? — спросил он неуверенно.

— Еще бы! — рассмеялась Паола. — Ведь я не слепая! Конечно, я тебя вижу. Я увидела, что ты один и ни с кем не играешь. Разве и ты никого здесь не знаешь? Здесь ребята какие-то неприятные. Проходят мимо и смотрят на меня, как на муравья. Ни разу никто и словечка не сказал. А девочек здесь совсем нет. Какой странный двор: я ведь, знаешь, здесь единственная девочка! Все остальные — мальчишки. Может быть, у вас такое правило?

Но Тонино не отвечал: он думал.

«Если Паола видит меня, значит, я перестал быть невидимкой. Значит, я снова такой, как все. А может, меня видит только она? Почему? Разве может быть так, чтоб меня видела только Паола, а другие не видели? Нужно это проверить!»

Он в два прыжка очутился рядом со своими старыми приятелями, но ребята, повернувшись к нему спиной, продолжали разговаривать друг с другом. Огорченный Тонино вернулся к девочке, которая уселась на краю клумбы.

— Значит, ты мальчик-невидимка? — сказала Паола.

— Увы! — вздохнул Тонино в ответ.

— Отчего ты так говоришь? Ведь это, должно быть, очень интересно. Будь я невидимкой, я бы стала делать все, что взрослые запрещают, и никто не смог бы меня отругать.

— Я больше ничего не хочу делать. Целое утро я был невидимкой, — ответил Тонино. — Я теперь только хочу стать таким, как все. Хочу вернуться домой, но у меня ничего не получается. То есть я вернулся, но никто меня не увидел.

— Если они тебя увидят, то отругают за опоздание; уж найдут, за что тебя отругать, взрослые сто причин выдумают…

— Не может этого быть, да мне это теперь и неважно. Я только поскорей хочу обнять свою маму.

Паола замолчала, но потом новая мысль забралась ей в голову, прямо под косы.

— Если ты невидимка, как же мне удается тебя видеть?

— Сам не знаю. А ты что думаешь?

— Может, потому, что я всегда одна. Никто со мной не водится, никто со мной не играет, у меня нет друзей. Ребята меня вроде и не замечают, значит, я почти невидимка.

Тонино задумался над этим странным объяснением. Все же у Паолы был дом и была мама.

— Кто знает, — продолжала Паола и, задумавшись, сама дергала себя за косы, — кто знает, сколько невидимок живет на свете? Но как же узнать про них, раз они невидимки?

Тонино стало не по себе. От такого разговора может голова разболеться: какая-то девочка с косами вдруг берется рассуждать о таких сложных делах!

«Вот и на самом деле разболелась голова, — подумал Тонино, — но, может, это оттого, что я не поел».

Как бы угадав его мысли, Паола спросила:

— А ты обедал?

— Нет.

— Ну и ну! Так ты скоро и впрямь станешь невидимкой: не будешь есть — ноги протянешь. Разве ты об этом не знаешь?

— Ну и ладно. Где же я могу теперь поесть?

— Пойдем ко мне. Никто тебя не увидит. А я притворюсь, будто проголодалась, и возьму себе на кухне булочку.

Ты покуда подождешь в прихожей — я там всегда играю в куклы, — а потом спокойненько поешь.

Словом, все выглядело заманчиво.

Они, перескакивая через ступеньки, поднялись по лестнице. По дороге им повстречалась синьора, которая сказала: «Здравствуй, Паола!» — а Тонино не мог удержаться от смеха: ведь синьора шла прямо на него.

Паола, к большому удивлению своей мамы, отправилась на кухню и взяла там булочку.

Тонино услышал, как ее мама со смехом сказала:

— Что это ты сегодня так проголодалась?

Покуда Паола делала вид, будто играет в куклы, Тонино с жадностью съел булочку вместе с куском швейцарского сыра (ну что за странная штука этот швейцарский сыр: почти весь в дырах, словно и он хочет стать невидимкой!) Эта булочка показалась ему вкусней всех, которые он когда-либо ел: не прошло и двух секунд, как она исчезла. В ту самую минуту, когда он доедал последний кусочек, в прихожую вошла мама Паолы. Тонино прижался к стенке. Но эта предосторожность была напрасной: мама Паолы не могла его увидеть.

— Что ты здесь делаешь одна? — спросила она у Паолы.

Тонино в ожидании ответа вздрогнул.

— А я здесь не одна, — ответила Паола, подмигнув мальчику, который пристально глядел на нее, подняв палец ко рту в знак того, что она должна молчать.

— Ты не одна?

— Нет, я здесь со своими куклами. Разве ты не видишь? Вот Элизабета, а вот Мария-Тереза, а вот черный-черный бедняжка Бонго-Бонго.

Когда Тонино покончил с едой, Паола уселась за столик и стала готовить уроки.

— Хоть ты и будешь скучать, уроки мне все равно нужно приготовить.

— Ты занимайся. Что вам задали?

— Да вот глупая задачка: «Торговец купил 2 347 метров сукна по 45 лир за метр, а перепродал по цене 177 879 лир за метр. Сколько он заработал?»

— Но ведь это же очень легко, — сказал Тонино с таким увлечением, словно ему уже сто лет не приходилось заниматься арифметикой. Задачка ему даже показалась интересной, а прежняя нелюбовь к математике была так от него далека, словно это не он, а кто-то другой раньше не любил решать задачи.

— Задачка легкая, но глупая, — заявила Паола. — Ну, скажи, разве ты когда-нибудь видел торговца, который сразу закупает почти два с половиной километра ткани одного и того же сорта? Ведь ему никогда не удастся ее продать. Не могут же люди шить себе одежду только из ткани одного цвета! Ну, а потом что это за цена — 45 лир за метр? Где ты найдешь теперь такой дешевый материал? Скажи мне, если знаешь, я тотчас же туда сбегаю. В какой стране живет синьор, который придумал такую задачу? Я помогаю маме вести счета и знаю, что сколько стоит. Вообще, я тебе скажу, ты нигде не найдешь таких глупостей, как в задачах, которые мы решаем в школе.

Тонино взглянул на нее с восхищением. Для него арифметика всегда была только арифметикой и ничем больше, а решение задач — скучным делом, которое приходится выполнять поневоле, чтобы не получить плохую отметку, — только и всего. Паола доказала ему, что и задачка может быть интересной, не менее интересной, чем споры папы с мамой в конце месяца, когда они подсчитывают, что истрачено, и решают, что можно купить в следующем месяце.

Тонино сидел и поглядывал на Паолу, решавшую эту задачу, которая показалась ей легкой, глупой и бесполезной. Ему по-настоящему захотелось решать большие и важные задачи, похожие на те, что решают его родители в конце каждого месяца, а может быть, и каждый день.

Подходит к концу история Тонино. Вот мне и пришлось в начале этой главы поставить слово «эпилог», что, собственно, значит конец и завершение.

Тонино и в самом деле уже несколько часов, как перестал быть настоящим невидимкой: Паола видит его, разговаривает с ним, дает ему есть, просит его помочь ей решить задачу.

Нам при этих обстоятельствах пришлось бы изменить название рассказа, назвать его, скажем, «Тонино — невидимка для всех, кроме Паолы». Но такое название будет слишком длинным.

Что испытывает мальчик, который вначале превратился, в невидимку, когда он опять становится видимым? Может быть, это похоже на удар электрического тока? Может, дрожь пробежит у него по спине? А может быть, ему лишь становится слегка не по себе?

Никто не сможет ответить на эти вопросы: ведь еще никому не приходилось испытывать ничего подобного. Только Тонино мог бы рассказать нам об этом, если бы запомнил. Но он помнит лишь о радости, которая охватила его, когда, взглянув в зеркало, он увидел в нем отражение мальчика, глядевшего прямо на него.