— Да нет же,- сказал тогда с досадой Волька.- Совсем наоборот: я боюсь, что мы уйдём, а парикмахерскую обворуют.

— И пусть обворуют,- жёстко ответил Хоттабыч,- так этим смешливым бездельникам и надо.

— Фу-ты, чепуха какая! — вконец возмутился Волька.- Парикмахерская ведь государственная, старый ты балда!

— Да позволено будет мне узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? — осведомился с любопытством старик Хоттабыч.

Волька от смущения покраснел, как помидор.

— Понимаешь ли… как тебе сказать… э-э-э… ну, в общем, слово «балда» означает «мудрец».

Тогда Хоттабыч запомнил это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре.

А Волька решительно защёлкнул дверь парикмахерской на английский замок, предварительно заперев кассу и убрав на место валявшиеся инструменты. А в окошке он повесил первую попавшуюся под руку табличку. На табличке было написано: ЗАКРЫТО НА ОБЕД.

Как раз в это время стадо баранов, подгоняемое озабоченными дворниками, потянулось по направлению к научно-исследовательскому институту овцеводства. Уличная пробка немедленно стала рассасываться, и несколько десятков автобусов, грузовиков, легковых машин, трамваев и троллейбусов сразу тронулись с места. Зажглись притушенные фары, сердито зафыркали и запыхтели моторы, загудели сирены, раздражённо задребезжали трамвайные звонки. Тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко возопил:

— О горе мне, слабому и несчастному джинну! Джирджис, могучий и беспощадный царь шайтанов и ифритов, не забыл нашей старинной вражды! И вот он наслал на меня страшнейших своих чудовищ!

С этими словами он стремительно отделился от тротуара, уже где-то высоко, на уровне третьего или четвёртого этажа, снял свою соломенную шляпу, помахал ею Вольке и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощание:

— Я постараюсь разыскать тебя, о Волька ибн Алёша! Пока!

Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезновению старика. Было не до него. У Вольки буквально подкашивались ноги при одной мысли, что ему сейчас предстоит возвратиться домой.

На новой квартире дым стоял коромыслом. Мебель была расставлена кое-как, на диване лежала куча всякой одежды, которая почему-то никак не влезала в шкаф. Столовая была загромождена ящиками с книгами и всякой домашней утварью. Бабушка стряпала вместе с матерью ужин для отца, который только недавно вернулся с работы и с места в карьер принялся вколачивать в стенки гвозди для портретов. Словом, у взрослых было столько забот, что они не имели никакой возможности присмотреться к тому, как выглядят Волькины щёки. Наспех отругав его за полуночничание, они вновь занялись своими делами. А Волька, которому пережитое за день основательно отшибло аппетит, отказался от ужина и, сказавшись усталым, завалился спать.

Он лежал один в своей тёмной комнате. Время от времени он щупал свои бритые щёки и горестно стонал. А в это время было слышно, как за стеной отец, развесив наконец портреты, начал распаковывать ящики с книгами. Потом донеслись голоса бабушки и матери, звон посуды, ножей и вилок, прекратился стук молотка и скрежет открываемых ящиков: родители сели ужинать.

— Воля! — крикнула сыну мать из столовой.- Может быть, всё-таки придёшь поужинать?

— Нет, мамочка, мне что-то не хочется,- скорбно ответил Волька и вдруг почувствовал, что ему очень хочется кушать. Терзаемый голодом, он ворочался с боку на бок, пока в квартире не погасили свет и не затихли разговоры. Прождав ещё некоторое время и убедившись, что старшие действительно уснули, он осторожно слез с кровати и босиком, на цыпочках пробрался в столовую. Его привыкшие к темноте глаза уже различили в синем полумраке заветную дверцу буфета, когда вдруг тишину квартиры прорезала дробная трель телефонного звонка.

Проклиная телефон и его изобретателя, Волька опрометью бросился в свою комнату и, осторожно улёгшись на кровати, стал выжидать того счастливого момента, когда он сможет беспрепятственно добраться до буфета.

— Да, это я,- донёсся в это время заспанный голос Алексея Алексеевича, подошедшего к телефону.- Да… Здравствуйте, Николай Никандрович… Что?… Нет, нету… Да, дома… Пожалуйста. До свиданья, Николай Никандрович.

— Это кто звонил? — заинтересовалась Волькина мать из спальни, и Алексей Алексеевич ответил:

— Это отец Жени Богорада. Волнуется, что Женя до сих пор не вернулся домой. Спрашивал, не у нас ли Женя и дома ли Волька…

— В мои годы,- вмешалась в разговор бабушка,- так поздно возвращались домой только гусары… Но чтобы ребёнок…

Минут десять прошло, пока, судя по всем признакам, старшие наконец уснули, и тогда Волька с теми же мерами предосторожности опять отправился в свою тайную экспедицию за съестным. Вот он благополучно добрался до самого буфета и уже раскрыл дверцу, когда снова раздался оглушительный телефонный звонок. И снова Волька вынужден был, голодный и злой, позорно бежать из столовой.

На этот раз звонила Татьяна Ивановна, мать Серёжи Кружкина. Она тоже справлялась, не у них ли засиделся её сын и нельзя ли в крайнем случае узнать о нём у Вольки.

— Пожалуйста,- любезно согласился Алексей Алексеевич и, приоткрыв дверь Волькиной комнаты, окликнул сына.

Тут немедленно вмешалась бабушка:

— Как тебе не стыдно, Алёша! Ребёнок устал после экзаменов, а ты его будишь!

— Хорош ребёнок,- проворчал Алексей Алексеевич.- У этого ребёнка скоро борода начнёт расти.

И он вернулся к телефону, не подозревая даже, насколько близок он был к истине, когда говорил насчёт бороды.

Долго, очень долго ждал Волька, когда прекратятся наконец разговоры старших насчёт Жени и Серёжи, и, так и не дождавшись, незаметно заснул сам.

Поздно ночью пошёл дождь. Он весело стучал в окна, лихо шумел в густой листве деревьев, деловито журчал в водосточных трубах. Временами он затихал, и тогда слышно было, как крупные дождевые капли солидно и увесисто падали с карнизов в бочку, стоявшую под окном. Потом, как бы набравшись сил, дождь снова начинал лить густыми потоками. Под такой дождь очень приятно спать, он действует убаюкивающе даже на людей, страдающих бессонницей, а Волька никогда не жаловался на бессонницу.

К утру, когда небо почти прояснилось от туч, кто-то осторожно тронул несколько раз нашего крепко спавшего героя за плечо. Но Волька продолжал спать. И тогда тот, кто тщетно пытался разбудить Вольку, печально вздохнул, что-то пробормотал себе под нос и, шаркая туфлями, направился в уголок комнаты, где на специальной тумбочке стоял Волькин аквариум с золотыми рыбками. Затем раздался еле слышный всплеск воды, и снова воцарилась сонная тишина.

Утро наступило чудесное, солнечное.

В половине седьмого бабушка, тихо приоткрыв дверь, прошла на цыпочках к окну и распахнула его настежь. В комнату сразу ворвался бодрящий, прохладный воздух и вместе с ним радостный хор птиц, автомобилей и человеческих голосов. Начиналось городское утро, шумное, весёлое и хлопотливое. Но Волька не проснулся бы, если бы одеяло не соскользнуло с него на пол.

— Батюшки,- заволновался он, посмотрев на будильник, стоявший рядом на столике,- опоздал! Ей-богу, опоздал! Серёжка уже добрый час ждёт меня на реке удить рыбу.

Волька огорчённо шлепнул себя по щеке и, наколовшись на выросшую за ночь щетину, сразу вспомнил про вчерашние события и понял, что находится в совершенно безвыходном положении. Тогда он снова забрался под одеяло и начал, уныло похныкивая, думать, что ему делать.

— Воля, а Воля! Ты уже встал? — услышал он донёсшийся из столовой голос отца, но решил лучше не отвечать.- Воля, ну вставай же, пора завтракать,- продолжал отец.- Не понимаю, как можно спать, когда на дворе такое замечательное утро.

Он говорил это, очевидно, бабушке, потому что в ответ раздался её сварливый голос:

— Вот заставить бы тебя самого, Алёша, сдавать экзамены да потом разбудить бы тебя ни свет ни заря.

Бабушка всё время вела примиренческую линию по отношению к своему единственному внуку.

— Ну и пускай его спит! — пробурчал отец, принимаясь за завтрак.- Небось захочет есть, сразу проснётся.

Каково Вольке было слышать эти слова! Он буквально изнемогал от голода и иногда ловил себя на том, что яичница с куском чёрного хлеба его сейчас волнует больше, чем рыжая щетина на его щеках. Но здравый смысл взял всё-таки верх над чувством голода, и Волька пролежал в постели до тех пор, пока отец не ушёл на работу, а мать не отправилась с кошёлкой на рынок.

Прошло два часа, а Волька так и не придумал выхода из своего трагического положения.

«Была не была! — решил он тогда.- Расскажу всё бабушке. Авось вместе что-нибудь изобретём».