А по лесу треск, шум. Мопопа ломится. Передал Орешек Малаше мышку да и был таков.
Привёл Мопопа невесту в деревню. Встал посреди улицы. Малаша — по левую руку, по правую — женихова родня: Анчутка, Чертовка, ведьма косматенькая.
Солдат Орешек в копёшку сена забрался, наблюдение ведёт. Сабля наготове, и кот рядом. Видит солдат, Банника среди Мопопиных родственников нет. Обрадовался:
— Не всякий и ведьмак с тобой дружбу водит, Мешок! Да и гостей что-то нет.
Только барин с барыней перед Мопопой вьются, как мухи.
Мопопа поглядел, поглядел да как рявкнет:
— Гнать гостей на пир!
Барин, словно петушок на жёрдочке, заскакал, кинулся на слуг, слуги — по избам, мужиков да баб в шею — свадьбу гулять. Бредут люди понурясь, кто в чём, неумыты, непричёсаны.
Говорит кот Орешку:
— Моя пора приспела.
Малаша-милаша стоит ни жива ни мертва, мышку в руке держит, а как пустить её Мопопе в дырочку, не ведает. Мопопа с Малаши глаз не сводит: один-то глаз у него с колесо, другой с копеечку.
Вдруг птичка — синие пёрышки! Вьётся над Мопопой так и этак, а он на птичку не глядит, упёрся глазищами на Малашу — и хоть пропади.
Поняла птичка, что до красоты её Мопопе дела нет, и уронила на него капельку. Что тут поднялось! Вся сатанинская дружина завопила, завизжала, кинулась птичку ловить, а Мопопа поднял свою руку-мешок и утёрся. Вот тут-то Малаша и сунула в прореху мышку. Завозилась мышка в Мопопиных нутрях, зашебуршила.
Услышал кот мышку — спину выгнул, когти выпустил, сиганул Мопопе на грудь, а мешок-то гнилой оказался, затрещал да и разъехался надвое. Посыпалась на землю всякая труха, ухнул Мопопа наземь и стал себе, кем был, — мешком негодным.
Нечистая рать взбеленилась было, да явился перед нею солдат Орешек. Табакерочку — подарок Банника — открыл.
— Пожалуйте! — говорит.
Народ честной встрепенулся, туда-сюда колыхнулся да и всем миром:
— А-а! Аа-пчхи!
Для нечистого племени человечий чох — всё равно что крик петушиный. Так и сдуло всех!
Тут и самого Орешка табачок пробрал, повело ему нос на сторону, да и — апчхи! — с Малашей разом!
Поклонились люди солдату-избавителю и сказали:
— Здоровьице вам, Орешек Иванович! Будьте и вы здравы, Маланья Лукинишна!
Рассыпались люди по избам, умылись, нарядились и вышли на широкую улицу весёлую свадьбу играть. Чего ж откладывать-то, коли столы готовы, жених с невестою вот они: жених — молодец, невеста — красавица. Орешек с Малашей матушке поклонились, а она их благословила.
Удалась свадьба на славу, и особая честь на ней была коту.
Тут бы сказке конец, да не всё сказано.
Последняя сказка
Отпуск солдата невелик, пришла пора в обратную дорогу собираться.
Малаша-милаша и говорит:
— Я с тобой пойду, Орешек. В чужих краях, может, и лихо, да только в разлуке жить не хочу, и родителям моим поклониться нам нужно.
Орешек — лёгкий человек.
— Пошли, — говорит. — Мне ещё три года служить. С милой женой три года за год сойдут.
Попрощались они с матушкой, с соседями, с котом. Кота за его подвиг в деревне все почитают, каждый день ему как масленица.
Долго ли коротко, пришли Орешек и Малаша на хуторок. Выбежали из дома батюшка с матушкой и ну дочку обнимать, слезами поливать: навсегда прощались, а дочка вернулась, да не одна, с мужем. Тут сестрички из дому выпорхнули, как ласточки. Сколько их, и не сосчитать по пальцам.
Избавителю все рады, повели в дом, за стол посадили, угощали наперебой. Девицы хоровод водить пошли. Да только как покатилось солнце за леса, так и веселье кончилось.
Тут бы постель стелить, а все стали из дому собираться.
— Что за притча? — спрашивает Орешек.
— Такая уж у нас доля, — говорят. — Завелась в избе нечистая сила. Днём спокойно, а ночью и единой минуты не усидишь.
— Всё неймётся ей! — говорит Орешек. — Негоже хозяевам на ночь глядя из дома бежать, под кустами по-звериному сидеть. В доме лягу.
— Слово зятя — тестю заповедь, — говорит крестьянин. — Только ты, солдат, голову под подушку клади, не ровён час — отшибут.
Постелила Малаша-милаша Орешку на лавке, поклонилась ему, всё семейство поспешило прочь из избы.
Позевал солдат, позевал да и на боковую.
А в избе покойно, даже мышка под полом не скребёт. В сон потянуло. Орешек — бывалый человек, пустого геройства не понимал. Сказано — прячь голову. Отчего же не послушать доброго совета?
Лёг Орешек на жёсткий кулак, а голову пуховой подушкой закрыл.
И только глаза ему дрёмой смежило, ну словно по костякам дурак какой палкою затрещал, как по забору.
Где уж тут спать!
Приподнял Орешек край подушки — господи помилуй!
Половицы стоймя стоят: вкривь, вкось, а по ним, как смычок по струнам, скалка скачет.
В подполье то ли дым клубит, то ли лохмотья на сквозняке веют во все стороны. Завозился Орешек, чтоб получше разглядеть, да тут как шваркнут в него ведёрным чугуном.
Над самой подушкой о стену грохнуло, полилось.
А лавка — ну будто конь взбесившийся, то на дыбы, то взлягушки. Вцепился Орешек в лавку, а свистопляска пуще. Половицы хороводом пошли, потолок колесом прогнулся. Печь хоть и стоит на месте, но каждый кирпич сам по себе танцует. Не печь, а марево дрожащее.
— Однако довольно, нагляделся, — сказал себе Орешек. — Ночью коли службы нет, солдат спит. Завтра ноженькам топать да топать.
Пристегнул себя ремнём к лавке да и заснул.
Утром вскочил было — ни туда, ни сюда. О ремне вспомнил. Отстегнул себя от лавки. Огляделся. Половицы на месте, печка как печка, под печкой чугун.
А кости, однако, ломит, словно цепями отмолотили.
Задумался Орешек.
Тут и вспомнился ему один рассказец унтера, старослужащего Ивана Спиридоныча. Ухватился за рассказец этот Орешек, как за ниточку, ну а хорошо за ниточку потянуть, то, как бы ни был велик клубок, размотать его — дело времени.
Прибежала Малаша-милаша, увидала, что Орешек жив, здоров и весел, дух перевела.
— Чтой-то ты бледна нынче? — спрашивает Орешек, а Малаша отвечает:
— Ночь сегодня больно длинная выдалась, сон не шёл.
— А я так славно выспался, — говорит Орешек. — Ну, собирайся в путь-дорогу да зови батюшку, словечко ему на прощанье хочу сказать.
Позвала Малаша-милаша отца.
Говорит солдат:
— Вспомни, батюшка, ладно ли ты с соседями живёшь?
— И ладно и мирно, — говорит тесть.
Тут солдат Орешек пошёл за печку да и выдернул из потайного места сучок рогатый.
— Кикимору тебе кто-то в дом поселил.
— А ведь ночевала у нас тут побирушка косматенькая! — вспомнил крестьянин. — В тепло её пустил, на печь.
Вышел Орешек из дому, поломал сучок надвое и спрашивает:
— Далеко ли ты, Пропади Пропадом?
Запищал тут ветер по-комариному:
— Ой, солдат, век бы тебя не видеть!
— Вот и лети себе в Тридесятое царство, чтоб не путался под моими ногами.
— Рад стараться! — пискнул Пропади Пропадом и сгинул, как велено ему было, в Тридесятое неблизкое царство.
А солдат Орешек пошёл службу дослуживать. И Малаша-милаша с ним, со своим суженым, с Орешком свет Ивановичем.