Да, это было не так просто — собрать пушку. На-все-руки-мастер сложил лафет и вставил концы лафета с прорезами в прорезы щита. А щит он опустил вниз и загнул на нем концы лафета.

Потом он взял спичку, заострил ее с двух сторон и продел через дырочки в лафете, и на эту ось он надел колеса из кружочков пробки.

А дуло он свернул трубочкой и до половины вставил в кружок на щите. И получилась пушка.

Но тут часы пробили час. На-все-руки-мастер погрузил свои пушки в корзинку для завтрака, сел на Лыску позади Любимого товарища, и они поскакали к мальчику по прозвищу «Раз-два-и-готово».

Раз-два-и-готово не спал. Он сидел за столом и складывал бумажки.

Он складывал и вырезал их вот так, и планеры были раз-два — и готовы.

Раз-два-и-готово подарил каждому мальчику по планеру, и они уже хотели начать игру, но конь Лыска заржал:

— Пора, пора, светает! Пора домой!

Ребята скорей простились с Раз-два-и-готово, вскочили на коня Лыску и поскакали домой.

Сперва они завезли домой На-все-руки-мастера, потом Любимого товарища, и наконец наш мальчик тоже добрался до своей постели.

— Пора, пора, девятый час! — сказала мама. — Ты до каких же пор спать будешь? С Новым годом, мальчик! Ребята уже час тому назад прибежали и принесли тебе подарки — пушку, планер, бумажных лошадок и красноармейцев. А вот тебе от меня подарок — заводной самолет.

Она завела самолет, и он, жужжа, полетел по комнате. А мальчик улыбнулся в подушку. Он-то знал! Самолет, может быть, из магазина, а ребячьи игрушки он сам с товарищами ночью смастерил.

Мыло лежало высоко на шкафу и смотрело на всех сверху вниз. Внизу на табуретке стоял таз с горячей водой и терпеливо ждал. А около табуретки на полу жались кучкой носовые платки, такие жалкие, замызганные, серенькие комочки.

— Слезай! — дребезжал таз. — Слеззай вниззз!

— Постирай нас, — шелестели платочки, — посстирай нассс!

Но мыло наверху дразнилось:

— Я с вами не вожусь, с грязнулями! Я два месяца на шкафу лежало. Я сухое, я хорошее. Не хочу в воду бултыхаться.

— Слезай! — не своим голосом зазвенел таз.

— Сами сюда лезьте, если я вам нужно! — дразнилось мыло.

От этого визга проснулся старый зонтик. Он вышел из своего угла и, постукивая единственной ногой, направился к шкафу. Тут он стал шарить своей старой кривой ручкой, но по слепоте еще дальше задвинул мыло, с горя махнул своей кисточкой и ушел восвояси, а носовые платочки заплакали.

Тогда заговорила вода. Она была чистая, ясная, горячая и говорила таким спокойным, ясным и чистым голосом, что все ее сразу послушались.

— Перестаньте плакать, маленькие грязнули, — сказала она, — и прыгайте в таз. Я вас сама постираю.

Тут мыло подвинулось ближе к краю и с любопытством посмотрело, что будет.

Маленькие платочки один за другим прыгали в таз и ныряли в ясную воду. А вода ласково обнимала их, разглаживала их складки, распрямляла морщинки. И бедные платки расправляли свои крылышки и лежали на воде словно большие бабочки. Так они лежали и отдыхали. Вдруг вода шепнула:

— Перемените меня. Я, кажется, стала совсем мутная.

— Вот, — закричало сверху мыло, — я же говорило, что вам без меня не обойтись! Теперь вы все перемазались, а толку никакого.

Но никто не обратил на него внимания.

Таз соскочил с табуретки и помчался на кухню вылить воду. А чайник сейчас же налил его доверху свежей горячей водой. Носовые платочки заметно ожили и подняли в чистой воде превеселую возню. Они крепко терли свои пятнышки, они сжимались и разжимались, чтобы вода проникла сквозь ткань. И что же? Ярко выступали пестрые каемочки, а пятнышки бледнели и исчезали. Исчезло совсем без следа большое пятно на том платке, которым девочка обмотала палец, когда порезала его ножиком. Совсем незаметным стало синее чернильное пятнышко. И маленькое пятнышко от ягодки клюквы стало совсем бледно-желтое, невидное.

— Вот чудеса! — сказал таз. — Первый раз в жизни вижу, чтобы такие пятна отмывались.

— Это потому, что их нельзя сразу мылить, — прошептала вода. — Мыло закрепляет краску, и пятна остаются. Перемените меня.

Тут мыло не выдержало. Как только переменили воду, оно прямо со шкафа бултыхнулось в таз. Оно умоляло:

— Давайте водиться! Возьмите меня в игру! Я больше не буду зазнаваться. Я буду хорошее.

Ну, конечно, его приняли. Тем более, что воду переменили третий раз и она не помнила обид.

Вот пошла игра! Мыло сейчас же намылило все платочки, и по воде пошли мыльные пузыри. А солнце заглянуло в окошко и заиграло радугой на пышной пене. А платочки терли уже не только пятнышки, а все свои одежки, и они стали белые и душистые, как яблоневый цвет. Тут они прополоскались и побежали сушиться.

Как услыхала зайчиха эту сказочку, сейчас же побежала в лес, постирала своим зайчатам хвостики.

Как увидала ворона белые заячьи хвостики, сейчас же полетела в лес, постирала своим воронятам нагруднички.

Такая эта сказка стиральная: кто прочтет, сейчас же стирать начнет.

В одной шкатулке жили-были разные лоскутки. Еще там жила всякая всячина: одноглазый-красноглазый рябой наперсток, мотки и катушки и старый гриб для штопки. Но больше всего было лоскутков.

Каждый день девочка доставала шкатулку. Шкатулка, щелкнув, растворялась, и лоскутки вываливались пестрой гурьбой. После этого они с девочкой играли.

Лоскутки всегда играли с девочкой в одну игру — в прятки. Один лоскуток спрячется за другими, и девочка его полчаса ищет, найти не может. Ну, а девочка с лоскутками играла в разные игры, каждый день в новую игру.

У них была игра в праздник. Девочка свяжет лоскутки друг с другом, будто они за ручку взялись и хоровод водят. А потом развесит их гирляндами по всей комнате, а сама под ними ходит и песни поет.

Еще была игра в радугу. Девочка их разложит на столе, по цветам подберет, а сама на них любуется. Будто она летит на самолете выше облаков, а под ней далеко внизу радуга, словно цветущий сад.

И еще была игра в прогулку. Девочка свернет лоскуток фунтиком и сверху узелком завяжет. Лоскуток будто кукла в широкой юбке. Они так по всему столу стоят-гуляют в саду.

Лоскутки любили играть с девочкой, потому что она была такая выдумщица и веселая.

Иногда случалось, что какой-нибудь лоскуток не возвращался с прогулки. И вообще домой не возвращался. Одноглазый-красноглазый тогда бубнил:

— А я знаю, где он! А он к крокодилу в пасть попал!

Но легкомысленные лоскутки катались с катушками вперегонки.

— А я знаю, где крокодил живет! В недрах шкатулки. Близко! — пугал одноглазый-красноглазый.

Но веселые лоскутки не слушали и не пугались ни капли.

Вот один раз случилось, что девочка убирала лоскутки после игры, а один лоскуток оставила на столе.

— Ты самый мой красивый лоскуточек, — сказала девочка и разгладила его пухлым пальчиком. — Я сделаю из тебя носовой платочек и пошлю папе в посылке.

Тут лоскуток так зачванился, что даже стал топорщиться. Но девочка опять разгладила его и сказала:

— Я тебя завтра утром сделаю. Ты одну ночку подожди, а потом станешь еще красивей.

Тут лоскуток так растопорщился, что девочке с большим трудом удалось сложить его и засунуть в шкатулку.

Как только лоскуток вернулся домой, любопытные братцы гурьбой кинулись к нему:

— А мы думали, тебя крокодил съел!

Но лоскуток оглядел их снисходительным взглядом, закинул один уголок на плечо, будто плащ, и сказал небрежно:

— Девочка считает, что я самый красивый лоскуток на свете. Она говорит, что мне не место в шкатулке и что я способен стать замечательным носовым платком. Я думаю завтра заняться этим превращением.

— Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? — подмигнув, посоветовал одноглазый-красноглазый.

— Ты прав! — согласился лоскуток и закинул свой плащ на другой манер. — Можно и сегодня ночью.

— А это не страшно? — шепнула маленькая розовая тряпочка. — Говорят, если лоскуток хочет стать платком, он попадает в пасть крокодилу.

— Молчи! — буркнул одноглазый-красноглазый. — С такой замарашкой, как ты, крокодил и водиться не станет. Он знается только с самыми красивыми лоскутками.

Но наш лоскуток сразу поник. Складки его плаща распустились и обвисли. Он пробормотал едва слышно:

— Ночь длинная… еще успеется…

— Конечно, конечно! — поспешно согласился одноглазый-красноглазый. — Все эти тряпочки тебе просто завидуют. Увидимся попозднее, когда они заснут. Я зайду за тобой в полночь.

Большие часы на стене комнаты пробили двенадцать раз, и двенадцать ровных ударов глухо отдались в глубине шкатулки, когда одноглазый-красноглазый явился за лоскутком. Лоскуток спал сладким сном, сам в себя закутавшись, будто в одеяло. Но тут он сразу проснулся и сел таким маленьким, несчастным комочком.