— Не сетуй на свои несчастья, ты сам себя на них обрек скупостью. Как ты был негодяем и скаредой, так им и остался.

— Ну, а вы, благородные любовники, — продолжал Сомкнутый Глаз, обращаясь к Леденцу и принцессе, — наслаждайтесь счастьем, которое вы заслужили своими добродетелями. Я всегда буду вас охранять. Став супругами, не переставайте быть возлюбленными, только этим вы можете доказать мне свою признательность.

И, не дожидаясь слов благодарности, Сомкнутый Глаз исчез вместе со своей собакой и овцами, и больше о нем никогда ничего не было слышно.

Щелчок, уставший от всех своих бед, боялся навлечь на себя новые своей гнусной скупостью, но излечиться от нее он все же желал. Он был рад, что Сомкнутый Глаз, чтобы наказать Канкан, вернул ему озеро с кашей, решил жить на эти доходы и отрекся от престола в пользу Леденца, который присоединил его земли к королевству Марципании.

Болтушка тоже была вознаграждена по заслугам. О ее судьбе позаботились и выдали замуж за единственного человека, который был в состоянии с ней жить, потому что безо всякого труда выносил ее круглосуточную болтовню, не спорил с ней и, что самое удивительное, даже не бесился: это был ездовой Леденца, красивый малый, и за ним не знали никаких недостатков, кроме того, что он был глухонемой.

Торжества в королевстве, теперь таком обширном, длились долго: свадьбу отпраздновали на славу. Леденец со своей возлюбленной принцессой дожили до глубокой старости, годы их правления были мирными и счастливыми, и они оставили после себя столько детей, что еще и сейчас, когда я вам рассказываю эту историю, их потомок сидит на троне.

Вы пишете прелестнейшие новеллы в стихах, и ваши стихи столь же нежны, сколь естественны. Мне бы хотелось, очаровательная графиня, рассказать вам, в свою очередь, одну новеллу, хотя я и не знаю, развлечет ли она вас. У меня сегодня настроение мещанина во дворянстве, не хочется мне писать ни прозой, ни стихами, не хочется мне ни высоких слов, ни блеска, ни рифм, — мне хочется говорить наивным языком. Словом, меня развлекает простой рассказ, изложенный разговорной речью, — мне хочется только вывести некоторое нравоучение.

Нравоучительна моя сказочка в достаточной мере, и этим она должна вам понравиться. Она основывается на двух пословицах вместо одной: такова нынче мода, и вы их любите, а я с удовольствием следую обычаю. Вы увидите, как наши предки умели доказывать, что для того, кто любит ничего не делать, жизнь превращается в полный беспорядок, или, говоря их словами, — праздность есть мать всех пороков, и вам, конечно, понравиться их способ доказательства. Вторая пословица гласит, что надо всегда быть настороже; вы, конечно, понимаете, что я говорю о пословице: недоверие есть мать безопасности.

Но я не мечтаю об этом, сударыня, я пишу стихи: вместо того чтобы следовать вкусам господина Журдена, я рифмую подобно тому, как это делал Кино. Но сейчас я спешу перейти как можно скорее к простой речи, опасаясь старой ненависти, которую питали к этому милому моралисту, и опасаясь также, как бы меня не обвинили в том, что я его обкрадываю и рву на куски, как многие бессовестные авторы ныне делают.

Во время первых крестовых походов король, уж не знаю какого европейского королевства, решил пойти войной на неверных в Палестину. Перед тем как предпринять столь долгое путешествие, он привел в такой блестящий порядок дела своего королевства и передал управление такому искусному министру, что на этот счет он был совершенно спокоен. Гораздо больше тревожила государя нашего забота о его семье. Совсем недавно умерла королева, его супруга, не было у него сыновей, но он был отцом трех принцесс, молодых девушек на выданье. Летопись не сохранила нам их настоящих имен; знаю я только, что так как в счастливые те времена простота народная без обиняков давала прозвища видным особам по добрым их качествам или по недостаткам, то старшую принцессу прозвали Разиней, что по-нашему означает ленивица, вторую Болтушкой, а третью Вострушкой, и эти прозвища как раз подходили к характерам трех сестер.

Никогда еще не видано было такой ленивицы, как Разиня. Раньше часа пополудни не могла она проснуться, в церковь тащили ее прямо с кровати, и шла она непричесанная, платье расстегнуто, пояс надеть позабудет, и нередко на правой ноге одна туфля, а на левой совсем другая. Кое-как за целый день, бывало, подберут ей одинаковые, но никак нельзя было уговорить ее обуться не в туфли, так как она считала невыносимо трудным надеть башмаки. Когда, бывало, разиня пообедает, то начнет одеваться и провозиться до самого вечера, а там до полуночи кушает, да балуется. Потом начнет раздеваться на ночь и все так же медленно, как днем одевалась, так что спать она укладывалась, когда уж совсем рассветет.

Болтушка проводила время совсем по-иному. Эта принцесса была очень живого нрава и очень мало собой занималась, но до того она любила поговорить, что как бывало, проснется, так рта и не закроет, пока не заснет. Она знала истории всех неудачных браков, всех нежных связей, всех волокитств, не только при дворе, но и у самых что ни на есть скромных граждан. Она наизусть знала, какие женщины обкрадывают свое хозяйство, чтобы заказать себе самую ослепительную прическу, и ей в точности было известно, сколько зарабатывает горничная графини такой-то и дворецкий маркиза такого-то. Чтобы разузнать обо всех этих делишках, она беседовала со своей кормилицей да своей портнихой с таким удовольствием, какого не получила бы от беседы с посланником, а потом все уши, бывало, прожужжит этими сплетнями всем, начиная с короля, своего отца, до последнего лакея, потому что ей все равно было, с кем бы ни говорить, лишь бы только поговорить.

Непреодолимая ее любовь к болтовне имела еще и другие дурные последствия. Несмотря на высокое ее положение, ее болтовня запанибрата давала повод придворным любезникам приставать к ней со своими нежностями. Она выслушивала их затейные комплименты попросту, а все потому, что ей нужно было, во что бы то ни стало, с утра до вечера либо слушать, либо болтать пустяки. Болтушка так же, как и Разиня, никогда не могла ни подумать, ни рассудить о чем-нибудь, ни книжку почитать; хозяйством домашним она себя тоже не беспокоила, а иголка или веретено ее вовсе не занимали. Таким-то образом эти две сестры в вечной праздности никогда не утруждали ни рук своих, ни головы.

Младшая сестра этих двух принцесс была совсем другого нрава. Она непрестанно заботилась и о себе и о своем образовании, была очень живая, всех заражала своей живостью и всегда старалась, чтобы все при этом шло по-хорошему. Она чудесно танцевала, пела, играла на разных инструментах, очень ловка была во всяких рукодельях, любезных прекрасному полу, вела в большом порядке королевское хозяйство и следила, чтобы мелкие служки поменьше добра растаскивали, ибо уже в те времена они не упускали случая обокрасть своего государя. Но ее таланты на этом еще не кончались; она была, кроме того, весьма рассудительна, и так много было у нее здравого смысла, что она, бывало, всегда найдется в самом трудном положении. Эта юная принцесса раскрыла однажды своей прозорливостью опасную западню, которую приготовил королю, ее отцу, один коварный посланник, и раскрыла она ее в ту минуту, как король уж готов был подписать важную бумагу.

Тогда, чтобы наказать вероломство посланника и его повелителя, король изменил текст соглашения, изложив его в выражениях, которые ему подсказала его дочь, и, таким образом, в свою очередь обманул обманщика. Юная принцесса открыла также однажды плутню одного министра, и по ее совету отец сделал так, что предательство этого человека обратилось против него же. Принцесса не однажды еще выказывала прозорливость и остроту ума, и так часто это случалось, что в народе ее прозвали Вострушкой. Король любил ее гораздо больше, чем других дочерей, и так он надеялся на ее здравый ум, что если бы у него не было детей, кроме нее, он бы уехал на войну нимало не беспокоясь. Но так как он не доверял своим старшим дочерям, то он только и мог положиться что на Вострушку. И вот, чтобы быть уверенным в своей семье, — потому что он ничего не опасался со стороны своих подданных, — принял он некоторые меры, о которых я сейчас расскажу.