На другой день после игр во всем Багдаде только и говорили, что о богатом и смелом прекрасном чужестранце; все, кто его видел, даже побежденные им, были в восхищении от его благородного обращения, и даже в лавке Калум-Бека он своими собственными ушами слыхал, как о нем говорили и сожалели, что никто не знает, где он живет. В следующий раз он нашел в доме феи наряд еще прекраснее, и оружие, еще великолепнее украшенное. На этот раз собралась половина Багдада, и даже сам калиф с балкона любовался этим зрелищем; он тоже удивлялся чужестранцу Альмансору и, чтобы выразить ему свое восхищение, повесил ему на шею по окончании состязания большую золотую медаль на золотой цепи. Эта вторая, еще более блестящая победа не могла не возбудить зависти в багдадских юношах. «Какой-то чужестранец, — говорили они между собой, — приезжает к нам в Багдад и похищает у нас славу, почести и победу. А потом в других местах будет хвастаться, что среди цвета багдадской молодежи не нашлось ни одного, кто бы хоть отдаленно мог сравниться с ним». — Так они говорили и порешили на следующем состязании как бы случайно напасть на него впятером или вшестером.

От острого взгляда Саида не ускользнули эти признаки недовольства; он видел, как они по углам шушукались между собой и со злыми лицами указывали в его сторону; он догадывался, что, кроме брата калифа и сына великого визиря, никто к нему особенно не расположен, и даже они своими расспросами — где его можно встретить, чем он занимается, что ему в Багдаде понравилось и прочее — становились ему в тягость.

По странной случайности из всех молодых людей, особенно злобно глядевших на Саида-Альмансора и враждебнее всех к нему относившихся, был как раз тот человек, которого Саид незадолго перед тем повалил в лавке Калум-Бека на пол, когда тот собирался вырвать бороду у злосчастного купца. Этот человек глядел на него всегда очень пристально и с завистью; хотя Саид несколько раз победил его, все же это не было достаточной причиной для такой вражды, и Саид начинал побаиваться, что тот признал в нем, по росту или по голосу, базарного слугу Калум-Бека, — а такое открытие подвергло бы его насмешкам и мести этих людей. Покушение, затеянное несколькими завистниками, не удалось как благодаря его осмотрительности и смелости, так и благодаря дружбе, которую питали к нему брат калифа и сын великого визиря. Когда эти двое увидели, что он окружен, по крайней мере, шестью молодыми людьми, старавшимися сбить его с лошади и обезоружить, они прискакали, разогнали их и пригрозили прогнать за вероломством ристалища. Более четырех месяцев удивлял Саид своей храбростью весь Багдад, когда однажды вечером, возвращаясь домой, услыхал он голоса, показавшиеся ему знакомыми. Перед ним медленно шли четверо мужчин, казалось, совещавшихся о чем-то. Когда Саид осторожно приблизился к ним, он услыхал, что они говорят на языке племени Селима из пустыни, и он догадался, что эти четверо собираются учинить разбой. Его первым побуждением было поскорей уйти от этих четверых; но потом он подумал, что, быть может, ему удастся предотвратить замышляемое злодейство, и он подкрался к ним вплотную, чтобы подслушать их разговор.

— Стоявший у дверей сказал совершенно определенно: первая улица направо от базара, — говорил один из них, — там сегодня ночью он непременно будет проходить вместе с великим визирем.

— Прекрасно, — отвечал другой, — великого визиря я не боюсь: он стар и не бог весть какой герой, но калиф, как говорят, отлично владеет мечом, и я не доверяю ему; конечно, за ним крадутся десять или двенадцать телохранителей.

— Ни души, — возразил ему третий, — когда кто-нибудь встречал и узнавал его ночью, он всегда бывал или один с визирем, или же с главным евнухом. Сегодня ночью мы захватим его, — но только мы не причиним ему ни малейшего вреда.

— Я думаю, лучше всего будет, — сказал первый, — если мы накинем ему аркан на шею; убивать мы его не станем, так как за его труп нам дадут ничтожный выкуп, а то и совсем ничего не дадут.

— Итак, за час до полуночи! — условились они и разошлись в разные стороны.

Это предстоящее покушение сильно встревожило Саида. Он решил тотчас поспешить во дворец калифа и предупредить его об угрожающей ему опасности. Но, пробежав уже несколько улиц, он вдруг вспомнил слова феи, сказавшей ему, какого плохого мнения о нем калиф; он подумал, что над его донесением будут, может быть, смеяться, или сочтут за попытку подольститься к повелителю Багдада, и поэтому он замедлил шаги и счел за лучшее довериться своему мечу и собственными руками спасти калифа от разбойников.

Поэтому он не пошел обратно в дом Калум-Бека, а уселся на ступенях мечети и стал дожидаться наступления ночи. Когда стемнело, он, минуя базар, отправился в ту улицу, какую назвали разбойники, и спрятался там за выступом дома. Он простоял приблизительно около часа, когда услыхал шаги двух мужчин, медленно спускавшихся по улице; сначала он подумал, что это калиф с великим визирем; но вот один из мужчин хлопнул в ладоши, и тотчас двое других быстро и тихо приблизились к ним со стороны базара. Они пошептались и затем разделились; трое спрятались неподалеку от него, а один стал ходить взад и вперед вдоль улицы. Ночь была очень темная, но тихая, и Саиду пришлось целиком положиться на свой тонкий слух.

Прошло еще около получаса, когда к базару стали приближаться чьи-то шаги. Разбойник, вероятно, тоже услыхал их; он прокрался мимо Саида по направлению к базару. Шаги все приближались, и Саид различал уже несколько темных фигур, когда разбойник хлопнул в ладоши, и в то же мгновение трое остальных выскочили из засады. Впрочем, подвергшиеся нападению были, вероятно, вооружены, так как послышался звон ударяемых друг о друга мечей. Саид тотчас обнажил свой дамасский клинок и с криком: «Долой врагов великого Гаруна!» бросился на разбойников. Первым ударом он повалил одного и бросился на двух других, в это мгновение отнимавших оружие у человека, на шею которого они набросили веревку. Он вслепую ударил по веревке, желая разрубить ее, и при этом с такой силой хватил одного из разбойников по руке, что начисто отрубил ее; разбойник со страшным криком упал на колени. Теперь четвертый, до тех пор боровшийся с другим человеком, обратился против Саида, который все еще был занят третьим, но мужчина, которому на шею была наброшена петля, почувствовав себя свободным, вытащил кинжал и вонзил его сбоку в грудь нападавшему; как только разбойник, еще остававшийся в живых, увидел это, он отшвырнул саблю и бросился бежать.

Саид не долго оставался в неведении, кого он спас; мужчина, который был повыше, подошел к нему и сказал:

— Все это кажется удивительно странным: это покушение на мою жизнь или на мою свободу и затем эта непонятная помощь и спасение. Как вы узнали, кто я? Знали ли вы о покушении этих людей?

— Повелитель правоверных, — отвечал Саид, — ибо я не сомневаюсь, что это ты, я шел сегодня вечером по улице Эль-Малек позади нескольких человек, чье темное и таинственное наречие я некогда изучил. Они говорили о том, что возьмут тебя а плен, а этого почтенного человека, твоего визиря, убьют. Так как было уже поздно предупреждать тебя, я порешил отправиться на то место, где собирались тебя подкараулить, чтобы помочь тебе.

— Благодарю тебя, — отвечал Гарун. — Однако нам нечего здесь задерживаться; возьми это кольцо и приходи с ним завтра во дворец; мы тогда поподробнее потолкуем о тебе и об оказанной тобою помощи, и я посмотрю, как мне лучше всего наградить тебя. Пойдем, визирь, нам не следует здесь дольше оставаться, — они могут вернуться.

Так он сказал и собирался увлечь за собой визиря, надев на палец юноши кольцо; но визирь попросил его подождать еще немного, обернулся и протянул удивленному юноше тяжелый мешок.

— Молодой человек, — сказал он, — господин мой, калиф, может из тебя сделать все, что захочет, даже моим заместителем может он назначить тебя. Я же мало что могу, и что могу, предпочитаю делать сегодня, чем завтра; поэтому возьми этот мешок. Впрочем, этим я не хочу откупиться от благодарности. Как только у тебя явится какое-нибудь желание, смело приходи ко мне.

Опьянев от счастья, Саид поспешил домой. Но здесь его ждал дурной прием; Калум-Бек сначала рассердился на его долгое отсутствие, потом забеспокоился, так как боялся потерять красивую вывеску своей лавки. Он встретил Саида бранью, злился и бесновался, как сумасшедший. Но Саид, успевший заглянуть в мешок и убедиться, что он был полон золотых, подумал, что может уехать на родину и без милости калифа, которая, конечно, будет не меньше, чем дар визиря, поэтому он не остался у старика в долгу, а коротко и ясно объяснил ему, что больше не останется у него ни одного часа. Сначала Калум-Бек очень этого испугался, но потом насмешливо улыбнулся и сказал: