И вдруг раздался крик:

— Бибигон, стой!

Это кричал мой лучший друг. Он поднялся во весь рост, его лопоухая голова высунулась из-за куста.

Бибигон увидел его.

— Это ты мне кричишь?

— Тебе! Не прыгай!

— Прыгай! — крикнул я, тоже высовываясь из своего укрытия.

Бибигон рассмеялся.

— Один кричит — прыгай, другой — не прыгай! Кого же мне слушать?

— Меня! — в один голос завопили мы с Женькой, и я, изловчившись, выхватил верёвку из Женькиных рук и дёрнул её.

Палка выскочила из-под фанерки, фанерка упала и прихлопнула пустую ловушку — Бибигон успел отскочить к самому краю кирпича. От волнения он не сумел удержать равновесия и, взмахнув руками, полетел вниз. Очутившись на земле, Бибигон хотел было юркнуть в кусты, но упал, запутавшись в собственном плаще.

— Спасите! — крикнул Бибигон. Его голосок еле-еле пробился сквозь ткань плаща.

Я бросился к Бибигону — сейчас схвачу! — однако кто-то крепко держал меня за майку, я даже как бы повис в воздухе. «Куст», решил я, рванулся, майка затрещала, и я полетел носом вперёд на тропинку. Мои пальцы схватили плащ Бибигона, а губы шептали: «Мой! Мой» Мой!»

Однако я рано праздновал победу. Бибигон успел выбраться из-под плаща, который я изо всех сил прижимал пальцами к земле (она, как обычно на лесных тропинках, была утрамбованная и твёрдая, точно камень), на четвереньках, подобно маленькой обезьянке, добежал до куста и исчез.

Пока я поднимался на ноги, тёр ушибленную о корень коленку и охал, Бибигона и след простыл.

— Что, съел?

Я оглянулся. Женька, прищурившись, смотрел на меня своими зелёными глазами. В его руке я увидел клок моей майки.

Так, значит, меня держал и не пускал не бездушный куст, а мой лучший друг?

Теперь — всё! Дружбе конец!

Сжав кулаки, я ринулся на противника.

Плащом Бибигона — моей единственной добычей — оказался красивый, но вполне обычный кленовый лист с тремя дырками — одна для головы и две для рук.

Обнаружив плащ Бибигона в своём кулаке, я сначала хотел было отшвырнуть его за ненадобностью, но распорядился им иначе — расправив на ладони, обернул им свой опухший нос.

Мой бедный нос, пострадавший в результате побоища с Женькой, горел огнём. Кроме того, он ещё и побаливал. Однако я не очень-то расстраивался — моему другу досталось ничуть не меньше моего. Значит, чем больнее мне, тем больнее и ему.

«Боли! Боли!» -обращался я мысленно к своему носу, пробираясь сквозь лесную чащу.

Но постепенно мой нос перестал болеть и пылать огнём. Можно было снять с него кленовый лист, который уже заметно подвял, сделавшись мягким, как тряпочка. Невольно я улыбнулся, а улыбнувшись, уже совсем в другом свете увидел происшедшие события. Конечно, что и говорить, жаль несчастного Бибигона — запутался в плаще, лежит, беспомощный, на тропинке, не может пошевелиться. Наверняка я тоже попытался бы остановить Женьку, если бы он бросился к Бибигону против моей воли. Помешал же я ему схватить человечка тогда, возле зелёного ящика!

Но вот вопрос: почему он не захотел ловить Бибигона, почему раздумал?

Так я размышлял, когда вдруг услышал негромкий, но отчётливый старческий голос:

— Мальчик, пойди сюда!

В голосе чувствовались строгие нотки. Я вздрогнул от неожиданности, обернулся и тут увидел Марию Борисовну. Она сидела в своём плетёном кресле, поставив на скамеечку ноги в вязаных носках и в войлочных домашних туфлях. Рядом на подставке из толстой проволоки стоял аквариум, словно брусок зеленоватого стекла в железной оправе. Но вот в аквариум упала сосновая хвоинка в форме римской цифры «V». По поверхности пошли морщинки, и стало ясно: это не стекло, а вода.

Аквариум был пуст.

Мария Борисовна выпростала из-под плаща, закрывающего, словно шатёр, и её самоё, и кресло, и скамеечку, лёгкую прекрасную руку и поманила меня пальцем. Ноги мои сами собой двинулись к ней и остановились возле кресла.

Конечно же, она была волшебница!

— Скажи мне, мальчик, — проговорила Мария Борисовна, когда я приблизился, — зачем ты расстраиваешь Корнея Ивановича?

— Я не расстраиваю,- не очень-то уверенно ответил я, потому что никогда не мог быть уверен, что не расстраиваю кого-нибудь из взрослых.

— Вспомни-ка! Неужели ты не замечаешь, что у него последнее время огорчённый вид?

Я вспомнил Корнея Ивановича. Высокий старик шёл ссутулившись, задумчиво переставляя свою большую палку. Обычно он и не опирался на неё — вертел в руке пропеллером, подбрасывал к небу, ловил и снова подбрасывал. Я же вдруг увидел его опирающимся на палку. Он сначала как бы выбрасывал её вперёд, а уж потом подходил к ней. Вне всякого сомнения, он был чем-то очень расстроен. Но вот чем? И при чём здесь я?

— Не надо больше охотиться на Бибигона, — тихонько проговорила старушка.

— Почему?

Мария Борисовна поёжилась. Невольно и я поёжился.

— Слушай меня внимательно, мальчик, это очень важно понять.

Губы Марии Борисовны зашевелились, они произносили какие-то слова, но я совсем не слышал её голоса. Мне чудился шум океанских волн, свист ураганного ветра, крики чаек. Мелкие дождевые капли, падавшие на моё лицо с листьев берёзы, казались морскими брызгами.

Мария Борисовна была похожа уже не на старенькую старушку, а на молодую девушку-принцессу. На её щеках выступил румянец, голубые глаза широко раскрылись и так засияли, что сумрачный денёк словно бы осветился тёплым солнечным светом.

Но вот лицо доброй волшебницы снова изменилось. Теперь оно уже не было похоже на лицо юной принцессы, но продолжало оставаться очень красивым, хотя и сильно постарело. Теперь оно стало лицом прекрасной доброй феи.

— Бибигон — это чудесный, сказочный человечек, доброе существо, — проговорила фея. — Корней Иванович придумал его, чтобы вы, дети, поняли, что такое радость, озорство и веселье. Ведь если есть Бибигон, значит, есть доброта и справедливость.

Слова Марии Борисовны были красивые, точно музыка!

— А кто такой ты или твой друг Женя? Вы хорошие мальчики, а ведь человек, даже если он ещё молод, всегда легко справится с любым сказочным существом. Неужели ты ещё сомневаешься в своих силах? Неужели ты не понял, что легко можешь поймать Бибигона? Только зачем?

Тут она снова превратилась в старушку, и я заметил в морщинках у её глаз две слезинки. Мария Борисовна ловко смахнула их кружевным платочком, который вытащила из своего рукава, а потом, скомкав, снова засунула глубоко в рукав, только кружева остались снаружи.

Пока мы беседовали, возвратилась в аквариум Золотая

Рыбка, и теперь она высунула из воды круглый ротик и проговорила сладеньким голоском:

— До свидания, слушайся старших!

«Тоже мне воспитательница нашлась!»-сердито подумал я и зашагал по тропинке в сторону своего дома. Удаляясь, я услышал, как Мария Борисовна всхлипнула и пожаловалась:

— Ох, мои косточки, болят и болят!..

— Потерпите, бабенька, — пропела Золотая Рыбка. — После обеда предсказывают прояснение.

— Не верю я что-то этим предсказаниям!

Мария Борисовна что-то ещё сказала, но я уже не расслышал.

Теперь, кажется, я всё понял про свою сегодняшнюю неудачу. Конечно же, старушка уже успела поговорить с Женькой, и, конечно же, Женька послушался её.

Я и сам понимал, что Мария Борисовна права.

Понимал, да только не совсем.

По пути домой я увидел Женьку. На площадке возле своего дома мой друг запускал ракету. В тот момент, когда я остановился за деревом и выглянул, Женька чиркнул спичкой. Розовый шарик пламени расплющился верхним краем о носовую часть ракеты. И вот серебряная трубочка с шипением вырвалась из-под Женькиных рук, молниеносно взмыла вверх, со свистом сделала мёртвую петлю и, обессиленная, с выгоревшим запасом горючего, легко упала на песок под ноги Корнея Ивановича.

Огорчённое лицо Чуковского прояснилось, седые брови поднялись, голубые глазки сверкнули удовольствием. Он ловко подхватил под мышку суковатую палку и начал хлопать в свои огромные ладони, выкрикивая громовым голосом:

— Ура! Браво! Это прекрасно!

Женька, бледный от гордости и волнения, во все глаза уставился на Чуковского, а в туманном воздухе медленно расходилась и таяла дымовая петля.

Понурясь, стоял я посреди комнаты. Ох, как было сумрачно в доме! Ох, как мне было скучно! Послушайся я Женьку, пойди с ним запускать ракету, и мне бы аплодировал Чуковских!, и я мог бы с гордостью смотреть на него. Но я не пошёл, я решил поймать Бибигона, и вот результат: ни-че-го!

Как же понять Марию Борисовну, что Бибигона поймать проще простого? Ведь сколько ума потратили мы с Женькой, сколько терпения и изобретательности — и всё без толку. Нет, это очень трудно, и я не буду слушать её, я поймаю Бибигона.