— Туда, — покялял вперёд рулевой капитан.

— Просто так?

— Нет, мы ищем новые привольные места.

— Ну что ж. Плывите. Во всём надо самому убедиться.

И седой Бобр скомандовал другим бобрам, чтобы те открыли в плотине узкий проход для плота Хомы и Суслика.

— На что он намекал? — спросил Хому Суслик, когда плотина осталась позади.

— Не знаю. — На сердце у Хомы было тревожно.

Они плыли и плыли.

Ручей стал ещё шире, заросли камыша и осоки поднялись ещё выше. И шест Суслика лишь кое-где доставал дно.

Чувствовалась близость реки, большой воды.

Появились крикливые нахальные чайки.

Суслик опасливо поглядывал на них. Но им, видимо, вполне хватало мелкой рыбёшки, которую они то и дело выхватывали из воды.

— А нас они не тронут?

— Ты для них слишком велик, — Хома лихо рулил, обходя торчащие из воды коряги.

— Для Муравьёв я велик, — не согласился недоверчивый Суслик, держа свой шест наготове.

— И для меня велик, — подбодрил его Хома. — Ты же выше меня ростом, забыл?

— Я не забыл, — по-прежнему с опаской поглядывал Суслик на задиристых чаек, отнимающих друг у друга добычу. — Да они об этом не знают.

И вот перед ними внезапно открылась река, куда впадал их ручей. Широ-о-кая река!

Кругом бесконечные пароходы, баржи, моторки. Шум, стук, треск!

Дымящие высокие трубы по берегам. Сажа и копоть! А на тёмной воде колышутся, как огромные блины, мазутные разводы…

— Рули назад! — заорал Суслик.

Пять дней они назад добирались, хотя и старились вовсю. Даже Хома своей дощечкой грёб, Суслику помогал. Против точения шли. Поэтому обратная дорога и была столь долгой.

Провожающие, а теперь встречающие, Заяц-толстун и старина Ёж, стояли па том же месте. Будто и не уходили.

Причалили Хома и Суслик к знакомой песчаной косе.

Взглянул Хома на Ежа и Зайца и развел лапами:

— Oт добра добра не ищут. Плохо там, где нас нет! Хорошо там, где мы есть, — добавил Суслик.

Заспорили Хома и Суслик о том, кто же всё это сделал: луг, рощу, ручей — ну, всё-всё.

— Может быть, люди? — сказал Суслик.

— Ты вон ту сосну видишь? — спросил Хома.

— Вижу.

— Красивая?

— Очень! — ответил Суслик.

— А избы в деревне видел?

— Видел. И что?

— Человек из готовых деревьев и то сделал неизвестно что! Разве можно сравнить? — И Хома вновь полюбовался сосной.

— Дерево лучше, — признался Суслик.

— Так-то. А нас всех кто сделал? — наморщил лоб Хома. — Даже Зайца нашли в капусте, а тебя вообще неизвестно где!..

Пошли они к друзьям посоветоваться.

Спросили старину Ежа:

— Кто это всё сделал?

— Что — всё? — озадачился Ёж.

— Ну, всё-всё! — И Хома щедро повёл лапой вокруг. Любимая привычка.

— Дождик, — бойко ответил Ёж. — От него всё растёт: деревья, орешник, трава. Даже грибы! Белые, — облизнулся он.

— А кто дождик сделал?

— Туча.

— А тучу кто? — допытывался Хома.

— Ветер, — твердил старина Ёж.

— А ветер?..

Не смог ответить Ёж, хоть и пожил на свете немало. Лет восемь или девять. Не помнит — сколько.

Пошли они втроём — Хома, Суслик и Ёж — к Зайцу.

Спросили и его:

— Кто всё на свете сделал?

— Солнце, — не задумываясь, ответил Заяц-толстун. — Без него всё замёрзло бы.

— А кто солнце сделал? — строго спросил Хома.

Тут-то все они и приумолкли.

Великая тайна!

— А ты сам-то ответь, — обиженно опомнился старина Ёж. — А то лишь только спрашиваешь. Сам-то хоть знаешь?

— Догадываюсь…

— Кто?

— Кто-то, — тихо ответил Хома. — Само собой ничего не делается. Раз это есть, — он снова привычно повёл лапой вокруг, — значит, Кто-то сделал!

— Ну, кто? — в сердцах вскричал Заяц-толстун.

Но Хома, прищурившись, смотрел на небо, словно ожидая ответа.

По голубому небу плыли чередой белые облака, и солнце то сверкало, то не сверкало. Стрекотали кузнечики, шелестела трава, что-то напевал ветерок. И было так замечательно!..

Молча разошлись друзья по домам. Подумать, поразмышлять не спеша. Думать лучше в одиночку — гвалта меньше.

И с тех пор так сладостно было Хоме думать, что есть Кто-то на свете, кого ты даже не видел, а Он заботится обо всём. Если Он всё это сделал, значит, не бросит просто так, не оставит, не забудет. И уж, конечно, постарается, чтобы всё было хорошо.

Ведь иначе и быть не может. Вон даже глупая Ворона гнездо себе из палок соорудит и заботится о нём, хлопочет, дыры латает.

А тут — целый свет! Если о нём не заботиться, враз рассыплется. Тот, кто всё-всё сделал, обязательно позаботится. На то Он и великий хозяин.

Неужели не ясно?

Так что скажи спасибо, когда слать ложишься. И помни, ты потому спишь спокойно, что Кто-то не спит.

Живут себе на лугу в своих норках, между полем, ручьём и рощей, хомяк Хома и его лучший друг Суслик. Хотя Суслик и выше Хомы ростом, зато Хома на целых полгода старше. А старшие знают больше. У старших — опыт. Большой опыт у Хомы. Огромный!

Но Суслик не всегда это признаёт.

— Ты веришь в приметы? — спросил его как-то Хома.

— Ну ты меня огорошил! — Суслик чуть горохом не подавился. — В какие ещё приметы?

— В разные, — сказал Хома.

Они с Сусликом на Дальнем поле, за рощей, были. Горох рвали. Что рвали, то и съедали. Понемножку. По горсти.

— В приметы?.. — Суслик опасался какого-то подвоха. — И верю, и не верю, — нашёлся он.

— Я тоже, — кивнул Хома.

Они замолчали. Тут дело такое: либо говори, либо ешь. А впрочем, они почти наелись. Да много ли гороха-то нужно? Чуть поменьше своего веса. Каждому.

— А какие они… эти приметы? — не выдержал Суслик. Любопытство пересилило. Оно его всегда пересиливало. Видать, оно было сильнее его.

— Ты что имеешь в виду? — деловито спросил Хома. Ему и в голову не приходило, что он Суслика в тупик поставил.

— Ты сам в какие приметы веришь? — хитрил Суслик, пытаясь понять, о чём всё же Хома говорит.

— Во многие, — ответил Хома, бросая в рот последнюю горсть гороха.

— Ну, назови хотя бы одну, — небрежно сказал Суслик.

Хома недоумённо посмотрел на него.

— Если листья начинают желтеть, значит, скоро осень. А если рябина вся красными гроздьями усыпана — зима будет холодной.

— Ах, вот ты о чём! — приободрился Суслик. — Это я и без тебя хорошо знаю.

— Ну да. Приметы такие. А вообще это — никакие приметы. Осень и зима всегда наступают. Каждый год. От них никуда не денешься!

— Ты сказал: «Никакие приметы», — вкрадчиво заметил Суслик. — А какие ещё бывают, кроме никаких?

— Какие, какие! — разворчался Хома. — Плохие и хорошие.

— Плохие… — задумался Суслик. — Погляди, цветы головки закрывают. Это, по-твоему, какая примета?

— Тоже никакая, — пробурчал Хома. — Это к дождю.

— Как же — никакая? Чего нам хорошего от дождя! Выходит, плохая примета.

— Ты скажи, можем мы тут что-нибудь изменить? — рассердился Хома.

— Нет, — снова подумав, ответил Суслик. — Значит, настоящую плохую примету можно как бы перехитрить? Да?

— Конечно.

— Не знаю, не знаю… Тогда напомни-ка мне о настоящей плохой примете.

— Пожалуйста. Чёрная кошка тебе дорогу перебежит — очень плохая примета. Сразу назад поворачивай, и беды как не бывало.

— А если белая кошка?

— Ну… Это опять никакая примета. Ни хорошая, ни плохая.

— А по-моему, что чёрная, что белая кошка — примета хорошая.

— Почему? — удивился Хома.

— Хорошо, что дорогу перебежала и ты её увидел. Плохо, если не перебегала дорогу и затаилась где-то поблизости. В засаде.

— Думаешь? — оторопел Хома.

— А чего тут думать! Затаилась бы и напала. Нет, это очень хорошая примета, когда кошки дорогу перебегают.

— Фу ты, ну ты, — пришёл в себя Хома. — Неужели тебе непонятно, раз кошка дорогу перебежала, значит, она здесь, поблизости, появилась, а раньше её здесь вовсе не было!

— Ладно, — не сдавался Суслик. — Но ты же говорил только о чёрной кошке! А белой ты не боишься?

— Боюсь. Но чёрная кошка потому плохой приметой считается, что она незаметней. Особенно ночью. А белую-то разглядеть можно и удрать!

— Верно, — нехотя согласился Суслик. — Твоя взяла. А теперь ты мне давай про хорошую примету напомни.

Призадумался Хома. И ничего тут странного нет. Почему-то плохих примет больше, хорошие не сразу вспоминаются.

— Посуда бьётся — к счастью! — наконец вспомнил Хома.

— Твоя или моя? — всерьёз заинтересовался Суслик.

— Любая, — отрезал Хома.

— Ничего подобного.