— А мне-то что делать?
— Не знаю, — говорит Люськин. — Что хочешь, то и делай.
— Тогда я к вашему генералу жаловаться пойду. Он быстро порядок наведет. Он это давно обещал сделать. А он такой, он слов на ветер много раз бросать не будет.
— Хорошо, — говорит Люськин. — Только если ты к генералу пойдешь, мы тебя тоже на счетчик поставим.
— Это как? — спрашивает Матроскин. — По какому принципу?
— А по такому. Сегодня один доллар. Завтра два. А послезавтра… еще больше.
— Да за что? — удивляется кот.
— Мало ли за что За машину немытую. За номер нечитаемый.
— Да у вас же дороги немытые! Полметра проехал, запачкался. А номер нечитаемый вы сами же мне дали.
— Сами же и штрафовать будем. В этом наш главный руководящий принцип. Одной рукой номер даем, другой рукой штрафуем А штрафы знаешь сейчас какие?
— Какие?
— Уже не на рубли идут, а на минимальные оклады.
Матроскин понял, что дело плохо. Он к полевому командиру Шарику пошел:
— Что будем делать?
— Вооружаться, — решил Шарик. — И народ вооружать.
Они достали автоматы, которые от десантников остались. Вызвали папу и маму. И вызвали тётю Тамару военизированную, очень строгую женщину — полковника в отставке — и стали готовиться.
И вот на Простоквашино наезд начался. Приехало пять «мерседесов» серебристых с кружками на капоте. Из них вылезло несметное количество балбесов с такими же кружками, нарисованными на груди. И, гремя золотыми цепями, они стали окружать дом дяди Фёдора.
— А ну, гони баксы!
И тут из-под всех картофельных кустов вылезли наши, простоквашинские, с автоматами в руках.
— Руки в гору! А ну, гони минимальные оклады!
А тётя Тамара гранатомет на них наставила.
Тут приезжие поняли, что они влипли. И самый главный из них говорит:
— Видимо, мы не на тех наехали. Давайте сферы влияния делить. Вы берите себе деревню Простоквашино. Мы себе город Простоквашинск возьмем. А кто возникать будет, тех мы вместе начнем наказывать.
Но кот Матроскин отказался:
— Это вы с милицией делитесь. Мы с вами делиться не хотим. А только чтобы духу вашего здесь не было. Даем вам пять минут на исчезновение. Дошло?
До них дошло. Вся эта группировка на своих «мерседесах» через три минуты испарилась. Они ждать не могли. Они до пяти считать не умели.
В Простоквашино открывают Стекольный завод
(Глава шестая. Производственно-налоговая)
Кот Матроскин в свободное от коровы Мурки время любил ходить в лес за грибами. Но странное дело, возвращался он из леса не с грибами, а с полными корзинами битых бутылок.
Пёс Шарик спрашивает:
— Что тебе, кот, делать, что ли, больше нечего, только пустые бутылки собирать?
— А что я могу сделать, — отвечает Матроскин, — если у меня сердце кровью обливается. В самом глухом лесу у каждого пенька разбитая бутылка лежит. Если я её не соберу, она там так тысячу лет и проваляется.
— Кто же это бутылки в лесу бьет? — спрашивает Шарик.
— Если бы я знал, — отвечает Матроскин. — Такое ощущение, что осколочный дождь из космоса идет по всей России.
А как-то раз Матроскин увидел: идет пьяный мужик лет сорока и бутылку досасывает. Допил он бутылку и как шваркнет её об пень.
Матроскин к нему подошел и спрашивает:
— Господин-товарищ-дядя-гражданин из сельской местности, чем это вы так расстроены, что бутылки бьете?
— Тамбовский волк тебе гражданин-товарищ! — отвечает дядя. — А тем…
— Чем тем?
— А тем, что все не так. И вице-премьер этот, и президент, и министр финансов! Пропади они пропадом, житья не дают!
— Чем они вам житья не дают?
— Да всем не дают!
— В огороде работать дают?
— Дают.
— На рынке торговать дают?
— Дают, — говорит дядя с поллитрой. — А вот шахтеров замучили.
— А вы, дядя, работайте себе в огороде.
— Не могу. Они с НАТОм сцепились. Что им НАТО далось? Живет себе и никого не трогает. А министр финансов вообще…
— Так он уже и не работает.
— Он уже и не работает!
Сколько Матроскин с ним ни бился, не мог понять, почему дядя об пень бутылки разбивает. А оставлять битые бутылки в лесу крестьянское сердце Матроскина не позволяло. Скоро он целую бочку десятиведерную осколков натаскал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Потом к нему Шарик присоединился. Потом дядя Фёдор. Потом папа с мамой. Осколков все больше становилось. И решил Матроскин стеклоплавильный завод открыть.
Дров в Простоквашино было завались. Сельские дяди лес в знак протеста давно уже не чистили. Рабочая сила была — часть десантников к ним снова вернулась.
За две поллитры Матроскину пустую цистерну на тракторе привезли с железной дороги. Печь под ней выложили, и начал Матроскин осколки плавить.
Хрусталь у него сразу не получался. Все было кривоватое и гнутое, какое-то ископаемое, доисторическое. Тогда стал Матроскин примитивную посуду выплавлять, какую на раскопках находят: миски для собак, утки.
Эта посуда хорошо пошла. И простой народ её брал, и в музеи её покупали, и в частные коллекции. Все прекрасно выходило.
Но тут опять наезд. Уже не мафия наехала, не бандиты, а налоговая инспекция.
Дело в том, что посуду на рынке Шарик продавал — как самый обаятельный. Так ему инспекторы говорят:
— Покупай лицензию.
— Ладно, куплю. А почем?
— Триста долларов.
— Да вы что? Да мы таких денег за сто лет не наторгуем.
Его успокаивают:
— Это еще не все. Перед этим надо ЭнДэЭс заплатить и налог с предполагаемой прибыли. Какая у Вас предполагаемая прибыль?
— Никакой.
— Значит, будете платить налог с оборота. И это еще не все. Вы что производите?
— Мы ничего не производим. Мы осколки переплавляем в бутылки.
— Значит, заплатите экологический налог, налог на дороги и про отчисления в Пенсионный фонд не забудьте. Не забудете?
— Век будем помнить, — говорит Шарик.
Дал инспектор ему какую-то ведомость на сто страниц и велел все заполнить.
Прямо тут на рынке в какой-то будочке Шарик стал все заполнять.
В графе «Предполагаемая прибыль» Шарик так и написал: «Никакой». В графе «Предполагаемые зарубежные партнеры и корпорации» написал: «Собачий питомник „Красная звезда“ из Щербинки».
Налоговый инспектор Кукушкин все это прочитал и говорит:
— Все. Я вас поздравляю. Заплатите теперь тысячу долларов и смело торгуйте до сентября.
— А потом? — спрашивает Шарик.
— А потом к нам новые указы поступят и будет общий пересчет.
Когда Матроскин про все это узнал, он Шарика чуть не поколотил подойником:
— Шарик, ты знаешь, почему тебя Шариком назвали?
— Почему?
— Потому что ты круглый!..
А сам пошел в налоговую инспекцию:
— Вот что, граждане, вы откуда такие умные?
— Мы раньше в райкоме партии работали.
— Это сразу видно, — говорит Матроскин. — Вы там, наверное, свои последние мозги и оставили, что такие налоги накручиваете. Где ж мне столько денег взять?
— Вы продайте что-нибудь ненужное.
— Это мы уже проходили, — ответил Матроскин. — Все. Закрываем осколочное производство.
Начальник инспекции товарищ Крокодилов за ним долго бежал, уговаривал:
— А мы в чем виноваты? Это нас начальство заставляет. Мы только исполнители. Но не все потеряно. Есть варианты. Мы пойдем другим путем. Хорошо?
— Хватит, — сказал Матроскин. — Находились.
И все производство прекратил. Растил только картошку безналоговую для себя и для дяди Фёдора с Шариком.
Налоговый инспектор Крокодилов кругами вокруг них ходил, а ничего с них получить не мог.
А Матроскин еще издевался:
— Вам ЭнДэЭс вершками платить или корешками? А налог с оборота мы чем вам будем выплачивать, навозом? А если у меня не прибыль получится, а убыль, вы тогда мне сами доплачивать будете?
Бедный Крокодилов только за сердце и хватался.
Этим летом главный налоговый сочиняльщик очень сильно ногу порезал на своем собственном загородном озере. Он думал, что у него осколков нет, и здорово ошибся. У него на ею вилле трехэтажной тоже господа-дяди-граждане-товарищи работали. И истопниками, и электриками, и огородниками. И их тоже безумная грусть охватывала от современной жизни. А в таком случае лучший способ от грустных чувств избавиться — это бутылку об пенек шваркнуть, и все!