— Бедные? — спросил Тутти. — Я не понимаю. Почему же вы были бедные?
— Мы представляли перед бедняками. Они бросали нам маленькие медные монеты, а иногда после представления шляпа, с которой клоун Август обходил зрителей, оставалась совершенно пустой.
Наследник Тутти ничего не понимал.
И Суок рассказывала ему, пока не наступил вечер. Она говорила о суровой нищенской жизни, о большом городе, о знатной старухе, которая хотела ее выпороть, о живых детях, на которых богачи натравливают собак, о гимнасте Тибуле и оружейнике Просперо, о том, что рабочие, шахтеры, матросы хотят уничтожить власть богачей и толстяков.
Больше всего она говорила о цирке. Постепенно она увлеклась и забыла о том, что рассказывает сон.
— Я очень давно живу в балаганчике дядюшки Бризака. Я даже не помню, с каких пор я умею танцевать, и ездить верхом, и крутиться на трапеции. Ах, каким я научилась чудесным штукам! — Она всплеснула руками. — Вот, например, в прошлое воскресенье мы представляли в гавани. Я играла вальс на абрикосовых косточках…
— Как — на абрикосовых косточках?
— Ах, ты не знаешь! Разве ты не видел свистка, сделанного из абрикосовой косточки? Это очень просто. Я собрала двенадцать косточек и сделала из них свистки. Ну, терла о камень, пока не получилась дырочка…
— Как интересно!
— Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком…
— Ключиком? Как? Покажи! У меня есть чудный ключик…
С этими словами наследник Тутти расстегнул ворот своей куртки и снял с шеи тонкую цепочку, на которой болтался небольшой белый ключ.
— Вот!
— Почему ты прячешь его на груди? — спросила Суок.
— Мне дал этот ключ канцлер. Это ключ от одной из клеток моего зверинца.
— Разве ты прячешь у себя ключи от всех клеток?
— Нет. Но мне сказали, что это самый важный ключ. Я должен его хранить…
Суок показала наследнику свое искусство. Она просвистела чудную песенку, держа ключ кверху дырочкой возле губ, сложенных в трубку.
Наследник пришел в такой восторг, что даже забыл о ключе, который ему поручили хранить. Ключ остался у Суок. Она машинально сунула его в кружевной розовый карман.
Наступил вечер.
Для куклы приготовили особую комнату, рядом со спальней наследника Тутти.
Наследник Тутти спал и видел во сне удивительные вещи: смешные носатые маски; человека, несшего на голой желтой спине огромный, гладко обтесанный камень, и толстяка, ударявшего этого человека черной плеткой; оборванного мальчика, который ел картошку, и знатную старуху в кружевах, которая ехала верхом на белой лошади и насвистывала какой-то противный вальс при помощи двенадцати абрикосовых косточек…
А в это время совсем в другом месте, далеко от этой маленькой спальни, в одном из концов дворцового парка происходило следующее. Вы не думайте, ничего особенного не происходило. Не только наследнику Тутти в эту ночь снились удивительные сны. Сон, заслуживающий удивления, приснился также гвардейцу, заснувшему на карауле у входа в зверинец наследника Тутти.
Он сидел на каменном столбике, прислонившись спиной к решетке, и сладко дремал. Сабля его в широких блестящих ножнах лежала между его коленями. Пистолет очень мирно торчал из-за шелкового черного шарфа на его боку. Рядом, на гравии, стоял решетчатый фонарь, освещавший сапоги гвардейца и длинную гусеницу, которая упала прямо на его рукав с листьев.
Картина казалась совершенно мирной.
Итак, караульный спал и видел необыкновенный сон. Ему снилось, что подошла к нему кукла наследника Тутти. Была она точь-в-точь как сегодня утром, когда ее привез доктор Гаспар Арнери: то же розовое платье, банты, кружева, блестки. Только теперь, во сне, она оказалась живой девочкой. Она свободно двигалась, оглядывалась по сторонам, вздрагивала и прижимала палец к губам.
Фонарь освещал всю ее маленькую фигурку.
Гвардеец даже улыбался во сне.
Потом он вздохнул и сел более удобно, прислонившись к решетке плечом и уткнув нос в железную розу в узоре решетки.
Тогда Суок, видя, что караульный спит, взяла фонарь и на цыпочках, осторожно вошла за ограду.
Гвардеец храпел, а ему, спящему, казалось, что это в зверинце ревут тигры.
На самом деле было тихо. Звери спали.
Фонарь освещал небольшое пространство. Суок медленно подвигалась, вглядываясь в темноту. К счастью, ночь не была темной. Ее освещали звезды и свет развешанных в парке фонарей, долетавший до этого отдаленного места сквозь верхушки деревьев и строений.
От ограды девочка прошла по короткой аллее, между низкими кустарниками, покрытыми какими-то белыми цветами. Затем она сразу почувствовала запах зверей. Он был знаком ей: однажды вместе с балаганчиком ездил укротитель с тремя львами и одним ульмским догом.
Суок вышла на открытую площадку. Вокруг что-то чернело, как будто стояли маленькие домики.
— Клетки, — прошептала Суок.
Сердце ее сильно билось.
Она не боялась зверей, потому что люди, представляющие в цирке, вообще не трусливы. Она опасалась только, что какой-нибудь зверь проснется от ее шагов и света фонаря, зарычит и разбудит караульного.
Она подошла к клеткам.
«Где же Просперо?» — волновалась она.
Она поднимала выше фонарь и заглядывала в клетки. Все было неподвижно и тихо. Свет фонаря разбивался о прутья клеток и слетал неровными кусками на туши спящих за этими прутьями.
Она видела мохнатые толстые уши, иногда вытянутую лапу, иногда полосатую спину… Орлы спали, раскрыв крылья, и походили на старинные гербы. В глубине некоторых клеток чернели какие-то непонятные громады.
В клетке за тонкой серебряной решеткой сидели на жердочках, на разной высоте, попугаи. И когда Суок остановилась у этой клетки, ей показалось, что один из них, который сидел ближе всех к решетке, старый, с длинной красной бородой, открыл один глаз и посмотрел на нее. А глаз его был похож на слепое лимонное зерно.
И мало того: он быстро закрыл этот глаз, точно притворился спящим. При этом Суок показалось, что он улыбнулся в свою красную бороду.
«Я просто дура», — успокоила себя Суок. Однако ей стало страшно.
То и дело то тут, то там среди тишины что-то пощелкивало, похрустывало, пищало…
Попробуйте ночью зайти в конюшню или прислушайтесь к курятнику: вас поразит тишина, и вместе с тем вы будете слышать очень много маленьких звуков — то движение крыла, то чавканье, то треск насеста, то тоненький голос, выскочивший, точно капелька, из горла спящей птицы.
«Где же Просперо?» — снова подумала Суок, но уже с большей тревогой. — А вдруг его казнили сегодня и в его клетку посадили орла?»
И тут из темноты чей-то хриплый голос сказал:
— Суок!
И тут же она услышала тяжкое и частое дыхание и еще какие-то звуки, точно скулила большая больная собака.
— Ах! — вскрикнула Суок.
Она метнула фонарь в ту сторону, откуда ее позвали. Там горели два красноватых огонька. Большое черное существо стояло в клетке подобно медведю, держась за прутья и прижав к ним голову.
— Просперо! — тихо сказала Суок.
И в одну минуту передумала целую кучу мыслей:
«Почему он такой страшный? Он оброс шерстью, как медведь. В глазах у него красные искры. У него длинные, загнутые когти. Он без одежды. Это не человек, а горилла…»
Суок готова была заплакать.
— Наконец-то ты пришла, Суок, — сказало странное существо. — Я знал, что я тебя увижу.
— Здравствуй. Я пришла тебя освободить, — промолвила Суок дрогнувшим голосом.
— Я не выйду из клетки. Я сегодня околею.
И опять послышались жуткие, скулящие звуки;
Существо упало, потом приподнялось и снова прижалось к прутьям.
— Подойди, Суок.
Суок подошла. Страшное лицо смотрело на нее. Конечно, это было не человеческое лицо. Больше всего оно походило на волчью морду. И самое страшное было то, что уши этого волка имели форму человеческих ушей, хотя и покрыты были короткой твердой шерстью. Суок хотела закрыть глаза ладонью. Фонарь прыгал в ее руке. Желтые пятна света летали по воздуху.
— Ты боишься меня, Суок… Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди… Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико…
Он говорил с трудом. Он опускался все ниже и наконец лег на деревянный пол своей клетки. Он дышал все чаще и чаще, широко раскрывая рот, полный длинных желтых зубов.
— Сейчас я умру. Я знал, что увижу тебя перед смертью…