После продолжительной возни дети появились в дверном проёме с одинаковым на двоих немного растерянным выражением на лицах.
- Там ничего нет, - сказал Томми, и плюхнулся на один из стульев.
Стулья здесь выглядели так, как будто их застали в момент побега из дома -- у одних заплетаются ноги, как у новорожденных оленят, другие уже трутся линялой обивкой о подоконник.
- Просто абсолюшеньки ничего, - подтвердил Йен.
- Ничего значимого, - подхватил старший брат. - Новшеств полно, но кому взбредёт в голову ради них рисовать карту?
- А вы бы их заметили, если бы карты не было? - спросил отец, и вышел в морозный январский день, чтобы набрать в кастрюлю снега и натопить из него воды для похлёбки.
Дети переглянулись и пристыженно промолчали. Кто бы мог подумать, что чтобы найти столько чудесных вещей им понадобится какой-то клочок бумаги?..
- И всё-таки, - сказал Томми, расправляя на подушке тетрадный лист. - Всё-таки. Кто же это нарисовал?
Он занимал нижний ярус кровати, в то время, как младший братик безраздельно властвовал на верхнем. Отцовская кровать была уже разобрана, но самого его не было -- отправив детей спать, он устроился с книгой и чашкой кофе в кресле в гостинной, отпивая немного того, немного другого - чуть кофе, чуть книги, немного ночи и скрежета еловых лап по стеклу.
- Это какой-то бродяга решил нас разыграть, - сонным голосом сказал Йен.
Отчего-то Томми знал, что всё вокруг младшего сейчас заливает настоящее море, океан с блестящей водой, какая, может быть, есть где-то возле исландских берегов, и уносит его на летающей яхте. Йен пристраивает на голове капитанскую фуражку, спрашивает у кого-то, сильно ли проржавело днище. Яхта парит в свинцовом небе, и только тень скользит по серым волнам, иногда вспрыгивая на комья льда, и следом за тенью якорь, который никто не удосужился поднять, с грохотом колет льдины на более мелкие куски.
Он почти всегда откуда-то знал, какие сны снятся брату, и даже мог иногда составить ему в них компанию. Сейчас, когда он, да и Йен, подрос, такое случается всё реже.
- А помнишь, папа когда-то рассказывал про погреб? -- ни с того ни с сего вдруг спросил Томми.
- Нет у нас никакого подвала, - пробормотал Йен.
Прошлая, а может, позапрошлая атлантическая зима увлекала брата на гребне своих волн -- кажется, с каждой секундой он становился всё моложе.
- Это было ещё до твоего рождения, - зачем-то сказал Томми, хотя совершенно точно Йен уже был на свете. - Папа говорил, что туда давно уже никто не спускается. Потому что он совершенно без надобности, в прихожую и в гостинную прекрасно поместится всё, что нужно: вещи хоть на всё лето, продукты.... а в шкаф в прихожей - так и вообще половина страны! Ещё он говорил: "Бог знает, в каком состоянии там перекрытия?"
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Йен спал.
Кажется, во всём мире было только два источника света -- жёлтая полоска перед приоткрытой дверью от папиной лампы, да голубой ночник в их комнате, который Томми повесил рядом с собой, чтобы ещё раз посмотреть дневную находку. Вдруг на ней проступят водяные знаки, или тайна потеряет бдительность и поддастся пыливому взгляду...
Томми хотел ещё что-то сказать, но передумал. Вместо этого он выкарабкался из глубин ватного одеяла, скормил ноги тапочкам и вышел в гостинную.
- Помнишь, ты говорил про погреб?
Папа хотел спросить "что тебе не спится", или "тише, не разбуди брата", но запнулся уже на первом слоге. Кивнул:
- Говорил.
Он сменил очки для чтения на свои обычные, а инструмент с блестящими, будто стрекозиные крылья, стёклышками убрал в чехол. Книга улеглась на колени, словно большой чёрный кот.
- А что, если карта на самом деле указывает на что-то под нами? - с жаром сказал Томми. Он испугался, что отец в свойственной ему манере пожурит его за фантазии, за пустое сотрясание воздуха, и прогонит спать, но тот, к удивлению мальчика, слушал внимательно, и даже запустил в бороду обе ладони. - Может, человек, который её нарисовал, спустился в подвал, и спрятал клад там?
- Почему нет? Не хочешь это проверить утром?
- Ни за что! - воскликнул Томми.
И умчался будить Йена.
Люк оказался под ковром в гостинной. Тиму показалось, что утопленная в дерево железная ручка ещё хранит тепло чужих ладоней. Дальше -- винтовая лестница в темноту. Отец взвесил в руках керосинку: фонарики остались в карманах курток.
- Пойду первым, посмотрю, как лестница и стены.
- Туда же спускались совсем недавно, -- хором взмолились дети. - Нашь гость. Всё в порядке с этой лестницей.
- Обещаю проверить стены -- и сразу обратно, - хмыкнул отец. - Даже смотреть, что там за клад, не буду.
Часы отсчитали полторы минуты, а может, и вовсе сорок секунд, когда над люком показалась папина голова. В волосах запутался иней и паутина. Лампу он оставил внизу, так что мальчишки, подгоняя и подзуживая друг друга, трогали ногами ледяные ступени с полным ощущением, что лезут в полный золота сундук.
- Я и забыл, сколько там у меня всего, - сказал им вслед папа, и растерянно почесал затылок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Стены здесь укреплены досками, а низкий потолок подпирали, точно колонны, древесные стволы. Между ними низкий столик с красным от ржавчины и живого света станком -- тисками -- рядом какие-то незаконченные поделки из дерева. На врезаных в стены полках глиняная утварь, в которой давно уже развелись колонии грибов и коричневого мха. Всё это как будто вморожено в зимний воздух; до одури пахнет землёй.