— Пойдем, пойдем! Хочу, чтобы ты сам убедился, как хорош твой рисунок.

— Правда? И ты думаешь, мой рисунок не хуже, чем у этих знаменитостей?

— Истинная правда! — сказал отец и взъерошил Джеймсу волосы.

Миссис Помпадей, казалось, была недовольна.

— По-моему, не стоит уносить рисунок. Вдруг с ним что-нибудь случится? Как я тогда покажу его друзьям?

— Да никуда он не денется, — рассмеялся Карл и сунул учебник под мышку. — Только через мой труп. Это же настоящее чудо. Разве я не понимаю?

И что теперь? Марвин отступил подальше за лампу. Что делать? А если рисунок унесут навсегда?

Родители с сыном направились к двери. Вдруг Джеймс остановился.

— Чуть куртку не забыл, — объяснил он отцу.

Джеймс вернулся в комнату, достал из шкафа нейлоновую куртку, помедлил возле письменного стола. Нагнулся к Марвину, заслоняя его от родителей.

— Пошли с нами! — прошептал Джеймс. — Посмотришь рисунки. Хочешь?

Огромный человеческий палец опустился на столешницу совсем близко от Марвина.

— Пойдем, — настойчиво повторил Джеймс. — Я не дам тебя в обиду. Мы ненадолго.

Марвин не мог думать ни о чем, кроме своего рисунка — сейчас его унесут в музей Метрополитен. Секунда мучительных колебаний — и он вскарабкался на кончик мягкого, теплого пальца.

— Я тебя спрячу в безопасное место, — шепнул Джеймс.

Мальчик тихонько сунул жука в карман. Дрожа от страха, Марвин вцепился в нейлон, вглядываясь с непривычной высоты в быстро мелькающий мир.

Никогда в жизни Марвин не был на улице. Честно говоря, он пару раз выползал на оконный карниз. Как-то женщина, приходящая к Помпадеям убираться, настежь открыла окна — декабрьский денек оказался неожиданно теплым, и она решила проветрить комнату. Марвин тогда быстренько вылез на подоконник и успел рассмотреть далекое небо наверху и узкую шумную улицу внизу. Хотя он часто смотрел телевизор вместе с Помпадеями, мир за пределами квартиры оставался для него огромным и непознаваемым.

Марвин не мог поверить, что отважился на такое путешествие. Он сидел у Джеймса в кармане, только голова наружу. Февральский мороз обжигал спинку, тротуар стремительно убегал назад, пешеходы внезапно возникали перед ним и столь же внезапно исчезали. Машины с ревом проносились мимо, со скрежетом тормозили и пронзительно гудели. Все вокруг было слишком большим, слишком шумным, слишком непривычным. Марвин знал, что и тут живут жуки. У него самого были родственники в Грамерси-парке. Он только не понимал, как они ухитряются жить в мире, который меняется каждую минуту. В городе опасности подстерегают на каждом шагу, но до чего же тут интересно! У Марвина голова шла кругом.

Сидя у Джеймса в кармане, Марвин вдруг вспомнил про тетю Сесиль, известную в семье своей страстью к путешествиям. В один прекрасный летний день она прихватила из кухни использованный пакетик из-под чая, открыла пакетик, тщательно выгребла содержимое и, крепко держась за ниточку, выпрыгнула, как с парашютом, из окна гостиной.

Жуки следили за ее смелым полетом. Крошечная парящая точка исчезла, едва коснувшись тротуара, и больше тетю Сесиль никто никогда не видел. Как она живет в этом огромном суматошном мире? Жалеет ли о своем безрассудном поступке? Или это был первый шаг к новой жизни, к новым невероятным приключениям?

— Это он? — спросил Джеймс, указывая на огромное светло-серое здание.

— Ну да, это Метрополитен, — ответил отец. — Ты же здесь уже был, помнишь? Хотя я чаще вожу тебя в Музей современного искусства.

Марвин заметил большие яркие плакаты с надписями, висящие высоко над входом в музей. Он понятия не имел, что там написано. Жуки научились понимать человеческую речь и даже в конце концов постигли идею времени, но грамота им никак не дается, ведь сами жуки на своем языке никогда не пишут. Марвин впервые понял, до чего это полезно. Сколько всего важного и интересного он бы рассказал Джеймсу, научившись писать по-человечьи!

Перешагивая через две ступеньки, они поднялись по высокой каменной лестнице — Джеймс бережно прикрывал ладонью карман куртки — и очутились в похожем на гигантскую пещеру зале. Марвин во все глаза глядел на толпы людей в темных зимних пальто, на большие красивые вазы с цветами, на широкие ступени, ведущие на второй этаж.

— Сюда! — Карл, широко шагая, повел его вверх по центральной лестнице.

Справа и слева тянутся два сводчатых коридора, залитые мягким теплым светом. В подсвеченных стеклянных витринах — пестрота фарфоровых ваз и чаш.

— Точно, я тут был, — вспомнил Джеймс. — Это место похоже на церковь.

Отец улыбнулся.

— В каком-то смысле это и есть церковь… точнее храм. Храм искусства.

Марвин успел разглядеть мраморные статуи и картины в золоченых рамах. Через минуту они вошли в огромную длинную комнату, увешанную рисунками.

— Ух ты! — воскликнул Джеймс. — Сколько всего!

Отец взял его за руку и потащил дальше.

— По-моему, рисунки Дюрера в третьем зале.

Марвин был слишком далеко от стен, чтобы хорошенько разглядеть рисунки. К тому же его так трясло в кармане, что перед глазами все расплывалось. Ага, в основном здесь портреты и человеческие фигуры, иногда попадаются пейзажи. Приглушенные цвета — черный, серый, коричневый, терракотовый. Как только мальчик замедлял шаг, Марвин старался выползти из кармана, чтобы лучше видеть, и Джеймс опасливо косился в его сторону.

— Здесь, — сказал наконец Карл. — Вот смотри! Понимаешь, что я имел в виду?

Они остановились. К этому моменту Марвин уже четырьмя лапками вылез из кармана — все для того, чтобы лучше видеть, — и с трудом сохранял равновесие. Так он и качался, пока Джеймс не протянул ему палец. Слегка помедлив в раздумье, Марвин все же заполз Джеймсу на палец. Мальчик поднял руку к плечу, Марвин перебрался к нему на куртку и спрятался под воротником.

— Ух ты! — снова вырвалось у Джеймса.

Рисунок, возле которого они остановились, оказался маленьким, но очень подробным изображением внутреннего дворика. Линии — невероятно тонкие и четкие; всё — от оконных переплетов до камней мощеного двора — тщательно выписано. Края шиферных крыш кажутся острыми, как осколки стекла.

Марвин глядел во все глаза. Он почти видел руку художника, выводящую каждую черточку. И чем дольше он смотрел, тем больше, казалось, оживал рисунок.

Карл оглянулся. Посетители музея спокойно проходили мимо. Он положил учебник по математике на пол, бережно достал листок с рисунком Марвина и поднял его повыше.

— Видишь? Твоя техника точь-в-точь как у Дюрера.

Джеймс только молча кивнул.

Медленно двинулись они вдоль ряда рисунков, останавливаясь, чтобы внимательно рассмотреть каждый. Еще один маленький пейзаж. Старуха с девочкой. Кролик. Детали переданы почти с фотографической точностью, ни один рисунок не похож на другой. Выразительные лица, грубые резкие черты. Настоящие, живые люди, подумал Марвин.

— Пап, смотри, — Джеймс прошел уже почти весь ряд. — Какой маленький рисунок! Что это может быть?

Марвин выполз из-под воротника и увидел миниатюру в рамке. Девушка в длинном платье обхватила руками какое-то животное. Лев! — понял Марвин. Длинные волосы ниспадали волнами по ее спине, а львиная грива такими же волнами струилась по широким плечам зверя.

Карл прочел табличку.

— «Мужество». Здесь написано, что это одна из четырех главных добродетелей. Знаешь, что такое мужество?

— Нет, — сказал Джеймс.

— Смелость. Сила.

— Она что, пытается поймать льва?

— Мне кажется, она с ним борется. Взгляни лучше на детали. Рассмотри складки ее одежды, львиные когти. Руку Дюрера всегда узнаешь! Невероятная точность деталей. Твой рисунок мне сразу его напомнил.

Карл сжал плечо сына.

И я бы так сумел, подумал Марвин. Он глаз не мог отвести от рисунка.

— Карл?

Все трое повернулись на голос. От группки посетителей отделился мужчина в помятом костюме и, радостно улыбаясь, двинулся прямо к ним.

— Я тебя сразу узнал!

— Денни! Здравствуй, — Карл широко улыбнулся и протянул руку для пожатия. — Джеймс, это Деннис Макгаффин, мой старый друг еще со времен Пратта. Это художественный колледж, где я учился. Помнишь, я тебе рассказывал? Денни, познакомься с моим сыном Джеймсом.

Денни слегка поклонился и подмигнул Джеймсу.

— Не такие уж мы старые, так ведь, Джеймс? Рад познакомиться! Всегда приятно видеть молодежь на такой выставке.

— А ты как здесь очутился? Я вроде слышал, что ты где-то на западе — в Калифорнии, кажется?