– Что ж ты, дармоед, отца с матерью не кормишь?
– Да чем кормить-то? Разве воровать прикажете? Работа́ть я не учился, а теперь и учиться поздно.
– А по мне как знаешь, – говорит ему барин, – хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было!
Тем временем доложили барину, что баня готова, и пошел он париться; а дело-то шло к вечеру. Вымылся барин, воротился назад и стал спрашивать:
– Эй, кто там есть? Подать босовики!
А Иван тут как тут, стащил ему сапоги с ног, подал босовики; сапоги тотчас под мышку и унес домой.
– На, батюшка, – говорит отцу, – снимай свои лапти, обувай господские сапоги.
Наутро хватился барин – нет сапог; послал за Иваном:
– Ты унес мои сапоги?
– Знать не знаю, ведать не ведаю, а дело мое!
– Ах ты, плут, мошенник! Как же ты смел воровать?
– Да разве ты, барин, не сам сказал: хоть воровством, да корми отца с матерью? Я твоего господского приказу не хотел ослушаться.
– Коли так, – говорит барин, – вот тебе мой приказ: украдь у меня черного быка из-под плуга; уворуешь – дам тебе сто рублей, не уворуешь – влеплю сто плетей.
– Слушаю-с! – отвечает Иван.
Тотчас бросился он на деревню, стащил где-то петуха, ощипал ему перья – и скорей на пашню; подполз к крайней борозде, приподнял глыбу земли, подложил под нее петуха, а сам за кусты спрятался.
Стали плугатари вести новую борозду, зацепили ту глыбу земли и своротили на́ сторону; ощипанный петух выскочил и что сил было побежал по кочкам, по рытвинам.
– Что за чудо из земли выкопали! – закричали плугатари и пустились вдогонку за петухом.
Иван увидал, что они побежали как угорелые, бросился сейчас к плугу, отрубил у одного быка хвост да воткнул другому в рот, а третьего отпряг и увел домой.
Плугатари гонялись, гонялись за петухом, так и не поймали, воротились назад: черного быка нет, а пестрый без хвоста.
– Ну, братцы, пока мы за чудом бегали, бык быка съел; черного-то совсем сожрал, а пестрому хвост откусил!
Пошли к барину с повинною головою:
– Помилуй, отец, бык быка съел.
– Ах вы, дурачье безмозглое, – закричал на них барин, – ну где это видано, где это слыхано, чтоб бык да быка съел? Позвать ко мне Ивана!
Позвали.
– Ты быка, украл?
– Я, барин.
– Куда ж ты девал его?
– Зарезал, кожу на базар снес, а мясом стану отца да мать кормить.
– Молодец, – говорит барин, – вот тебе сто рублей. Но украдь же теперь моего любимого жеребца, что стоит за тремя дверями, за шестью замками; уведешь – плачу двести рублей, не уведешь – влеплю двести плетей!
– Изволь барин, украду.
Вечером поздно забрался Иван в барский дом; входит в переднюю – нет ни души, смотрит – висит на вешалке господская одежа; взял барскую шинель да фуражку, надел на себя, выскочил на крыльцо и закричал громко кучерам и конюхам:
– Эй, ребята! Оседлать поскорей моего любимого жеребца да подать к крыльцу.
Кучера и конюхи признали его за барина, побежали в конюшню, отперли шесть замков, отворили трое дверей, вмиг все дело исправили и подвели к крыльцу оседланного жеребца. Вор сел на него верхом, ударил хлыстиком – только и видели!
На другой день спрашивает барин:
– Ну, что мой любимый жеребец?
А он еще с вечера выкраден. Пришлось посылать за Иваном.
– Ты украл жеребца?
– Я, барин.
– Где ж он?
– Купцам продал.
– Счастлив твой бог, что я сам украсть велел! Возьми свои двести рублей. Ну, украдь же теперь керженского наставника.
– А что, барин, за труды положишь?
– Хочешь триста рублей?
– Изволь, украду!
– А если не украдешь?
– Твоя воля; делай, что сам знаешь.
Призвал барин наставника.
– Берегись, – говорит, – стой на молитве всю ночь, спать не моги! Ванька-вор на тебя похваляется.
Перепугался старец, не до сна ему, сидит в келье да молитву твердит.
В самую полночь пришел Иван-вор с рогозиным кошелем и стучится в окно.
– Кто ты, человече?
– Ангел с небеси, послан за тобою унести живого в рай; полезай в кошель.
Наставник сдуру и влез в кошель; вор завязал его, поднял на спину и понес на колокольню. Тащил, тащил.
– Скоро ли? – спрашивает наставник.
– А вот увидишь! Сначала дорога хоть долга, да гладка, а под конец коротка, да колотлива.
Втащил его наверх и спустил вниз по лестнице; больно пришлось наставнику, пересчитал все ступеньки!
– Ох, – говорит, – правду сказывал ангел: передняя дорога хоть долга, да гладка, а последняя коротка, да колотлива! И на том свете такой беды не знавал!
– Терпи, спасен будешь! – отвечал Иван, поднял кошель и повесил у ворот на ограду, положил подле два березовых прута толщиною в палец и написал на воротах: «Кто мимо пройдет да не ударит по кошелю три раза – да будет анафема проклят!»
Вот всякий, кто ни проходит мимо, – непременно стегнет три раза.
Идет барин:
– Что за кошель висит?
Приказал снять его и развязать. Развязали, а оттуда лезет керженский наставник.
– Ты как сюда попал? Ведь говорил тебе: берегись, так нет! Не жалко мне, что тебя прутьями били, а жалко мне, что из-за тебя триста рублей даром пропали!
Жил старик со старухою; народился у них сын Матроха, стал подрастать, стала мать говорить старику:
– Поведи сына, отдай куда-нибудь в науку!
Старик собрался и повел сына в город; идут они дорогою, и попадается им навстречу мужик:
– Здорово, старичок! Зачем идешь, куда путь держишь?
– Да вот, родимый, сына в город веду, в науку отдавать хочу.
– Отдай его мне, добру научу.
– А ты какому мастерству знаешь?
– Я – ночной портной: туда-сюда стегну, шубу с кафтаном за одну ночь сошью.
– Ах, родимый, мне такого и надобно, – говорит старик и отдал ему сына.
Как воротился домой, старуха спрашае́т:
– Ну что, старик?
– Слава тебе, господи! Отдал сынка к ночному портному в ученье, да еще какой мастер выискался: туда-сюда стегнет, за одну ночь шуба с кафтаном явится!
– Ну ладно, – говорит старуха, – дай бог, чтоб наука впрок пошла!
Ночной портной привел Матроху к себе в дом, дождался вечера и говорит ему:
– Ну, теперь пойдем на раздобытки!
– Куда? – спрашивает Матроха.
– Да есть у меня на примете вдова; заберемся к ней да пообчистим клети.
– Эх ты! Вдова – бедный человек, у ней все трудовое; пойдем лучше к богатому генералу.
– И то дело!
Вот и пошли; Матроха захватил с собой целую вязку соломы, и как только подошли к генеральскому дому, сейчас обернулся в солому, перепрыгнул через забор и подкатился прямо к крыльцу.
Стоят два дворника; один говорит:
– Вишь, солома катится!
А другой:
– Пускай катится, где-нибудь да остановится; завтра утром уберем.
Матроха выждал время, выскочил из соломы и забрался в хоромы; нашел генеральский халат и фуражку, нарядился, вышел на крыльцо и крикнул дворникам:
– Что, ребята, холодно нынче?
– Холодно, ваше превосходительство.
– А про воров не слышно?
– Нет, ничего не слыхать.
– А коли не слыхать, так ступайте себе с богом спать.
Дворники ушли в кухню, а Матроха отпер ворота, впустил своего учителя, и принялись вдвоем за работу: стали замки ломать, амбары вычищать; забрали все, что получше, да и были таковы!
Дошло до дележа; ну, знамое дело – не поладили, не захотел Матроха быть под началом и воротился к отцу, к матери; стал он красть-воровать, на все стороны обирать; пошла об нем слава по всему околотку.
Присылает за ним генерал и говорит:
– Сказывают про тебя, что ты славный вор! Покажи свое мастерство, украдь моего лучшего вороного коня; если украдешь – плачу тебе сто рублев, а на воровстве попадешься – твоя спина в ответе. Согласен?
– Согласен, отчего не украсть.
– Когда ж воровать придешь?
– Да зачем откладывать? Нынешнюю ночь приду.
Генерал собрал конюхов и накрепко приказал беречь: одного посадил верхом на коня, другому велел за узду держать, третьему за хвост, а двух у дверей поставил.
Матроха тоже не промах, себе на уме; купил ведро водки, поставил у самой конюшни, обвертелся-обвязался соломою и лег возле.
– Братцы! – говорит один караульщик. – Надо обойти кругом конюшни да поглядеть, не видать ли вора?
– Ну что ж, поди, погляди; у дверей пока один постоит.
Вышел караульщик и стал присматриваться; видит – солома валяется, поднял всю связку и снес в конюшню.
– Вишь, – говорит, – прибрать позабыли!
Потом усмотрел полное ведро водки.
«Верно, – думает, – кто-нибудь из кабака унес да здесь припрятал: добро ж, мы и сами с усами, сумеем выпить!»
Притащил ведро в конюшню:
– Братцы! Бог находку послал.
Выпили конюхи по стакану – хорошо, выпили по другому – еще лучше, и давай пить-опорожнять дочиста; напились пьяны и заснули как убитые.
Матроха только этого и ждал, вылез из соломы и принялся за работу: обрезал у лошади и хвост и повода; конюха, что верхом сидел, снял вместе с седлом и посадил на перекладину, отворил ворота и увел коня.