– Все-таки лучше какой-нибудь закон, чем никакого.
– Все-таки мы заставили их пойти на уступку.
– А больше не добьешься.
И объявили:
– Хорошо. Согласны.
И согласительная комиссия от избранных арабов и совета шейхов объявила:
– Объявляется законом, незнанием которого никто отговариваться не может, что всегда и при всех обстоятельствах дважды два будет четыре с половиной.
Об этом было возвещено чрез глашатаев на всех базарах. И все были в восторге.
В восторге были визири:
– Дали урок избранным арабам, чтоб даже дважды два четыре провозглашали с оглядкой.
В восторге были шейхи:
– Не по-ихнему вышло!
В восторге были избранные арабы:
– Все-таки совет шейхов принудили пойти на уступки.
Все поздравляли себя с победой.
А страна?
Страна была в величайшем восторге. Даже куры, – и те весело проводили свое время. Такие-то бывают, мой друг, на свете арабские сказки.
КРОТКОСТЬ
Около славного города Багдада поселился пришлый человек. Его имя было Ахмет, но скоро все прозвали его:
– Озорник.
Он не давал пройти никому: ни мужчине, ни женщине, ни седому, ни кудрявому.
Бил детей, срывал с женщин покрывала и самых почтенных шейхов ругал так, что те чувствовали, словно попали в грязь, и им долго еще казалось, что они идут по грязи. С ним не было сладу.
С одного богатого купца он сорвал чалму и обнажил его голову. А когда тот сказал ему:
– Как ты смеешь, – нищий, как пес, – так поступать со мною, со мною, которому низко кланяются даже незнакомые?!
Ахмет-Озорник отколотил его так, что купцу пришлось пригласить самого лучшего костоправа. В другого почтенного гражданина он бросил камнем. А когда почтенный гражданин поднял этот камень, чтобы бросить в Ахмета, Ахмет-Озорник так отколотил его, что почтенный гражданин вместо того, чтобы идти по делам, вернулся домой и пролежал три недели. Отчего произошел ему вред в делах и здоровье. Пробовали жители Багдада ходить с палками. Но Ахмет, который был сильнее всех, отнимал у них палки и их же палками бил их так, что они проклинали и палку, и минуту, когда им пришла в голову мысль взять палку. Пробовали ходить с оружием.
Но Ахмет-Озорник отнимал оружие и ранил людей чуть не до смерти.
И они проклинали и оружие, и минуту, когда им пришло в голову взять оружие.
На базаре только было и разговоров, что Ахмет отколотил такого-то, оскорбил такого-то, чуть не убил такого-то.
Стали откупаться деньгами и делать Ахмету подарки, чтоб он не бил и не оскорблял.
А так как он делился деньгами со стражниками, обязанными охранять безопасность дороги для путников, то он и оставался безнаказанным. И делал, что хотел.
В отчаянии купцы на базаре решили обратиться к Ибрагиму, сыну Мемета, великому мудрецу, который жил тогда в Багдаде и блистал среди умных, как луна блещет между звездами.
Ибрагим, сын Мемета, выслушал их внимательно, погладил бороду, помолчал, подумал и сказал:
– Кто сеет пшеницу, собирает пшеницу, а кто сеет просо, собирает просо. От злобы родится злоба, и от насилия – насилие. Лишь от кроткости родится кроткость. Ты, почтенный купец, посеял брань и получил удары, как от одного зерна родятся целые колосья. Ты, не менее почтенный гражданин, хотел бить Ахмета, а он побил тебя. А деньги только развращают человека. Деньги – навоз и еще больше унавоживают и без того навозную землю. Чем больше денег дают Ахмету одни, тем дерзче он обращается с другими. Надо бороться с Ахметом не этим.
– А чем же? – спросили мудреца.
– Кроткостью! – ответил мудрец.
И все с удивлением посмотрели на Ибрагима, сына Мемета, который блистал между умными, как месяц блещет среди звезд. И с луной бывают затмения!
Все купцы, знавшие толк в делах и в жизни, решили и подумали в мыслях своих:
«У Ибрагима, сына Мемета, ум зашел за разум». Мудрец понял их мысли, улыбнулся снисходительно, как улыбаются мудрые, и сказал:
– Вот я пойду к Ахмету со словами кроткости и, ручаюсь, Ахмет не будет вас больше беспокоить.
Весть о том, что сам Ибрагим, сын Мемета, идет к Ахмету, разнеслась по Багдаду, и в Багдаде не было других разговоров на базарах, в банях, в цирюльнях и в гаремах, как только: – Чем это кончится? Кончилось все благополучно.
Через четыре дня Ахмет больше не беспокоил никого из жителей Багдада.
А как случилось это, пусть расскажет сам Ибрагим, сын Мемета, что блистал среди умных, как полная луна блещет среди звезд. Послушаем мудреца. Велик аллах!
Слаб и мал ум человеческий. Слава всемогущему, посылающему советы!
Я, Ибрагим, сын Мемета, последний из последних, слуга слуг, встал рано, вместе с солнцем, заседлал своего осла и поехал по дороге, на которой жил Ахмет, прозванный от народа Озорником.
В этот ранний час, когда полевые цветы, славя отца цветов и всего существующего, омываются росой, Ахмет совершал утреннее омовенье.
Видя проезжающего мимо человека с седой бородой, он выплеснул на него всю воду из чаши, облил меня с головы до ног и сказал:
– Что ты, старый пес, поднимаешь так рано пыль на дороге? И пылишь на человека, который только что умылся?
Тогда я, Ибрагим, сын Мемета, остановил своего столика, сошел с него, приблизился к Ахмету на два шага, коснулся рукой моего сердца, уст и чела, поклонился я сказал:
– Благодарю тебя, добрый человек!
Ахмет, который, видя, что я остановил осла, спешился и иду к нему, схватил было палку, – выронил ее из рук и смотрел на меня во все глаза.
Он ожидал всего, но не благодарности.
А я развязал свой кошелек, достал золотую монету, подал ее Ахмету и сказал, рукою касаясь земли:
– Возьми это, добрый человек, как слабый знак моей благодарности. Радостью сердца моего было бы дать тебе больше, но у меня нет. Никогда еще я так не сожалел, что у меня мало денег! Но на обратном пути я надеюсь уплатить тебе долг и подарить, по крайней мере, вдвое.
Изумлению Ахмета не было границ.
– За что же ты, однако, благодаришь меня? – спросил он.
Я отвечал:
– Из того, что борода моя седая, а солнце только что встало, ты видишь, что если я поднялся так рано, – значит, по очень важному делу. Не скрою, у меня, действительно, есть большое торговое дело в соседнем городе, и если оно мне удастся, я смогу подарить тебе даже три золотых и четыре. Ты приложил свой труд, добрый человек, чтоб дело мое кончилось хорошо для меня, и я не нахожу на языке моем достаточно слов и в кошельке достаточно золота, чтоб отблагодарить тебя.
Ахмет ничего не понимал:
– Я приложил усилие, чтоб дело твое кончилось благополучно?
Я ответил:
– Разве ты не знаешь, добрый человек, что быть облитым с головы до ног – самая верная примета? Когда человек едет по делу, самое лучшее предзнаменование для него, если его обольют с головы до ног. Ты, должно быть, приезжий, добрый человек, если не знаешь здешней приметы, которую в Багдаде знает каждый ребенок.
Ахмет ответил:
– Я, действительно, приезжий, и не знаю. Но теперь я буду знать.
И я видел в глазах его радость.
На следующий день из Багдада проезжал со своей свитой наш визирь, да продлит небо его дни и наши под его властью!
Увидав едущего по дороге визиря, Ахмет сказал себе:
– Если какой-то несчастный старикашка подарил мне золотой да обещал подарить еще два, а то и три, а может быть, и четыре, – как же осыплет меня золотом сам визирь?!
И когда визирь проезжал мимо, Ахмет, прозванный Озорником, подбежал и облил визиря водой с головы до ног. Да избавит аллах визиря от подобных происшествий! Визирь разгневался до пределов своего гнева. И приказал тут же, сейчас же, дать дерзкому двести ударов палками.
Приказания, которые исполняются на глазах у начальника, исполняются хорошо, – и Ахмету во время наказания раза три казалось, что приходит его смерть.
На следующий день я возвращался в Багдад, и, завидев меня, Ахмет бросился, закричал:
– А, проклятый старикашка, негодяй, который подвел меня под удары!
Стащил с осла и стал колотить меня, Ибрагима, сына Мемета.
По силе ударов я мог судить, как же, должно быть, колотили его слуги визиря.
Когда Ахмет кончил меня бить, я встал с земли, развязал кошелек, достал пять золотых и подал ему с поклоном.
– Дело мое кончилось с гораздо большим барышом, чем я ожидал. Я приписываю это только тому, что ты облил меня грязной водой, в которой совершал омовение. Примета оказалась верной. Кстати, скажи мне, добрый человек, ты облил визиря грязной или чистой водой?
– Конечно, самой чистой, ключевою! – ответил мне Ахмет.
– Подумай, самого визиря!
Я схватился за голову.
– О, сын несчастия! Как тяжко быть пришельцем в чужой стране! Что ты наделал?! Слыхал ли ты, что видеть во сне грязь – к деньгам?
– Слыхал! – отвечал мне Ахмет.
– А когда идешь по делу, встретить по дороге арбу с навозом предвещает удачу?
– Слыхал.
– Тебе следовало облить визиря помоями. Облить человека чистой водой, – предвещает несчастие. Ты видел это на себе: облил меня грязной водой – получил шесть золотых; облил визиря чистой, – ничего не получил, кроме палок. Зачем ты не спросил меня тогда, а я тебе не разъяснил!