— Вы совершенно правы, — сказал он. — Я признаю свою ошибку. Любой, кто использует в волшебной сказке слово длиннее четырех слогов, ничего не смыслит в своем деле. Больше это не повторится. — И он продолжил простым, но изящным языком рассказывать о старой женщине, которая во времена прадедушки Короля выращивала прекрасные тюльпаны в своем саду, потому что знала, что феи обожают тюльпаны. Феи, в свою очередь, так любили эту женщину, что сбивали для нее масло, убирали ее дом, ухаживали за ее пчелами — короче говоря, делали все то, что феи могут делать для смертных, если только смертные позволяют им это. В обмен на это каждую весну феи свободно пользовались кроватками из тюльпанов. Цветение тюльпанов было важным событием для фей, потому что чашечки цветков были идеальными колыбельками для их малышей. Днем тюльпаны раскрывались, и мамы-феи укладывали своих детей в теплые цветки и нежно баюкали их, раскачивая стебли. Ночью лепестки плотно смыкались, защищая детей от капель дождя и мерзких насекомых, которые могли напугать детей, забравшись внутрь.

К сожалению, старая леди умерла. Хозяином фермы стал противный парень, который вырвал все тюльпаны, выкинул их в реку и посадил на их месте репу. Феи так возмутились, что позаботились о том, чтобы все грядки, которые он засадил, не принесли урожая. Земля его была бесплодной, на ней ничего не росло. Горе-фермер так и не догадался посадить тюльпаны, а ведь это были единственные растения, которым феи позволили бы расти.

— Под конец мне остается только добавить, что мы, — он сказал «мы» потому, что сам участвовал в этих событиях, — до сих пор регулярно ухаживаем за ее могилой, чтобы почтить память старой леди. На ее могиле не растет ни одного сорняка. Ни один крот не роет там землю, трава всегда ухожена и аккуратна, и единственный цветок, которому позволено там цвести, — это белая фиалка. И это конец этой простой сказки.

На этом старый пикси поклонился и сел.

— Славная сказка, но, пожалуй, немного слишком грустная для нашего вечера, — сказал Король.

Ягабог, однако, очень высоко оценил историю. Он поблагодарил Ганса Христиана Андерсена на своем языке, выпил с ним вина и выразил надежду, что рассказ не слишком утомил его.

Следующее объявление Сника гости встретили с радостью, потому что он заявил, что первая часть программы подошла к концу и во время пятнадцатиминутного перерыва гостям предложат закуски и напитки.

После перерыва был танец 350 фей, которые появлялись группками по пятьдесят. На участницах первой группы были украшения с изумрудами, и они мерцали, словно утренний свет, пробивающийся сквозь березовую листву на опушке весной. На участницах второй группы были сапфиры, и они сияли, словно солнечный свет на глубокой синеве моря. Третья группа выбрала топазы, и они поблескивали, как мед в сотах. Четвертая — рубины, и они искрились, словно винно-красные водоросли, струящиеся в волнах прилива. Пятая — опалы, и их красота была подобна мельканию зимородка над рекой. На участницах шестой группы были украшения с сардониксами, и они скользили в мягком свете вечерней зари. На феях из седьмой группы были бриллианты, и они горели ослепительным блеском и холодным морозным огнем остановившихся звезд.

Танец вился, поворачивал, крутился, прыгал и скакал, опускался и снова взмывал, разбиваясь, сливаясь и снова распадаясь на новые фигуры, пока глаза Чарльза и Юнити не заболели от такого количества удивительных цветов. Танец продолжался целый час и сопровождался медленной ритмичной музыкой в исполнении десяти лягушек-басов, которые квакали в тон. Когда великолепный танец драгоценных камней подошел к концу, группки танцовщиц разделились и выстроились в форме букв, сложив слово

Ягабог объявил, что за всю свою жизнь никогда не видел более совершенного танца и добавил, что припоминает всего около дюжины танцев, которые были сопоставимы с этим. Он поздравил танцевальные группы, учителя и учительницу танцев, художника, придумавшего костюмы, тех, кто сделал их, и вообще всех, кто был причастен к тому делу.

Затем случилось кое-что, что сначала показалось всем несчастным случаем, но в конечном итоге оказалось случаем самым что ни на есть счастливым. Несколько фей, мрачно покачивая головами, прошептали что-то на ухо Снику, после чего он поднялся и сделал следующее объявление:

— Ваши Величества, мистер Ягабог, леди, джентльмены и звери, наш следующий пункт программы, который должен был стать заключительным, не сможет, к моему великому сожалению, состояться. Знаменитый укротитель насекомых, фон Гумбольт, надеялся представить вашему вниманию свою труппу гусениц, но в связи с непредвиденным вмешательством природы все талантливые участники этой труппы в течение ночи превратились в хризалид, и пока они снова не примут форму гусениц, чего стоит ожидать только через значительный промежуток времени, он не сможет дать нам представление. Он очень сожалеет о вашем разочаровании, весьма естественном в сложившихся обстоятельствах, но, как он мудро заметил: «Ничего не поделаешь».

Весь зал огласился печальными возгласами, а некоторые из младших фей даже расплакались. Но затем Ягабог поманил Сника, и через пару мгновений тот снова обратился к собравшимся.

— Я счастлив сообщить вам, что сам мистер Ягабог великодушно согласился занять место гусениц и рассказать нам историю.

Эта прекрасная новость была встречена оглушительными аплодисментами. Ягабог пару раз задумчиво моргнул своими глазами цвета морской волны и приступил к рассказу.

— Если я сейчас скажу, что собираюсь рассказать вам «Истинную историю зайца и черепахи», — начал Ягабог, — я легко могу представить, что вы мне ответите. Вы ответите: «Мы ее уже слышали». Но нет, вы ее не слышали. Даже самые младшие из нас зачастую ошибаются, и поэтому я прощаю вас всех. Настоящая история довольно сильно отличается от той, которую вы знаете, и мораль ее тоже другая. Если на это вы ответите, что не хотите слушать историю с моралью, то я могу только просить у вас прощения: я довольно старомоден, и в дни моей молодости почти все истории были с моралью. Но вы сможете легко простить мне эту мораль после того, как услышите ее. Мораль моей истории ненавязчива и безвредна — она и мухи не обидит.

Итак, сначала я хочу попросить вас обратиться к теме точек. Бывают точки отсчета, точки весеннего равноденствия, точки с запятой и так далее. Но существует одна точка, которая гораздо важнее всех остальных и которая есть у всех нас. Это точка зрения. Именно эта точка — самая важная из всех, и каждый должен, во-первых, иметь свою собственную, а во-вторых, уважать чужую, потому что точка зрения — это очень деликатная вещь.

А теперь обратимся к истинной истории зайца и черепахи. Заяц был славным беззаботным малым, веселым и жизнерадостным. Он не кичился своими достоинствами и никогда не завидовал тем, чьи знания и способности превосходили его собственные. У него было хорошее чувство юмора, как и у всех скромных существ, и сам он радовался своим шуткам не меньше, чем окружающие. Кроме того, у него было доброе сердце, в котором всегда находилось место для любви к ближним. И больше всего он любил черепаху. Он всегда старался развеселить ее, превозносил ее красоту, восхищался формой ее панциря и так далее. Иногда он на время прекращал скакать, просто чтобы немного поболтать с черепахой, отполировать ее спинку или принести ей с дальних лугов какую-нибудь вкусненькую травку.

У черепахи же, как я должен с сожалением заметить, был не слишком приятный характер. Она была очень неправильно воспитана. Она не отличалась широтой взглядов, была завистливой и видела во всех одно плохое вместо хорошего. Она скрывала свои положительные качества, вместо этого выставляя напоказ глупые привычки и неприятные манеры. Одним из ее глубочайших заблуждений была вера в то, что она умеет бегать. Разумеется, именно в беге она была полный ноль. Если бы она сказала, что она чемпион по спанью, никто бы не усомнился в ее словах, потому что она умела сворачиваться внутри своего панциря и беспробудно спать целых шесть месяцев кряду. Это была весьма необычная способность, и у черепахи было полное право гордиться этим. Но, как и многие другие существа, которые пренебрегают своим истинным талантом и вместо этого пытаются добиться успеха в совершенно чуждой им области, черепаха ни во что не ставила свое умение спать; и напротив, ползая со скоростью около ярда в час, она упрямо утверждала, что ни лиса, ни заяц, ни антилопа, ни борзая собака не смогут сравниться с ней, если она всерьез возьмется за дело.

Надо отдать ей должное, сама она искренне верила в свои слова. Когда она шла вразвалку, передвигая ноги со скоростью, с которой ползет минутная стрелка дедушкиных часов, ей казалось, что она летит как ветер. Порой ей удавалось обогнать улитку или слизняка, из чего она сделала вывод, что мчится быстрее автомобиля, и когда окружающие подшучивали над ней из-за этого, она надувалась, прятала голову в панцирь и отказывалась выходить, пока перед ней не извинятся.