– Я бы никому не советовал выходить сегодня за дверь! – крикнул он им. – Как Бог свят, тот не вернется назад. Ведь сегодня ночью Голландец Михель рубит в лесу новый сруб на плот.

Молодежь удивилась. Правда, они уже слыхали о Голландце Михеле, но теперь начали просить деда рассказать о нем еще разок. Петер Мунк, который только смутно слышал рассказы о Голландце Михеле, живущем по ту сторону леса, присоединился к ним и спросил старика, кто этот Михель и откуда он.

– Он хозяин этого леса. Так как вы еще не знаете этого в вашем возрасте, то я могу вывести заключение, что вы, должно быть, родом с той стороны еловой рощи или даже еще дальше. Так я расскажу вам о Голландце Михеле что знаю и как о нем говорит предание.

Лет сто тому назад, так по крайней мере рассказывал мне мой дедушка, на всей земле не было народа честнее шварцвальдцев. Теперь, когда в стране так много денег, люди стали недобросовестны и дурны. Молодые по воскресеньям пляшут, буйствуют и бранятся так, что ужас. Тогда было по-другому, и если бы даже сейчас Голландец Михель заглянул сюда в окошко, все-таки я скажу и буду говорить постоянно, что это он повинен во всей этой порче. Так вот, лет за сто или больше жил богатый сплавщик, у которого было много рабочих. Он вел обширную торговлю вниз по Рейну и имел в своих делах удачу, потому что был человек благочестивый.

Однажды вечером к его дому подошел какой-то мужчина, подобного которому он еще никогда не видал. Одежда у него была, как и у прочих шварцвальдских парней, но он был на целую голову выше всех. Еще никто никогда и не подозревал, что могут быть такие великаны. Он попросил у сплавщика работы, и сплавщик, видя, что он крепок и может носить большие тяжести, сговорился с ним насчет платы. Они ударили по рукам. Михель оказался таким работником, какого у сплавщика еще не было. В рубке деревьев он был за троих, и когда за один конец дерева тащили шестеро, он один нес другой конец.

Порубив с полгода, он раз явился к хозяину и обратился к нему с просьбой. «Уж я нарубил здесь достаточно деревьев. Мне бы хотелось теперь увидеть, куда идут мои стволы. Поэтому нельзя ли, если вы позволите, отправиться мне хоть раз на плотах?» Сплавщик отвечал: «Мне бы, Михель, не хотелось идти против твоего желания посмотреть немного свет; хотя для рубки мне нужны сильные люди, как, например, ты, а на плоту нужна ловкость, но пусть будет по-твоему».

Так и было. Плот, на котором он должен был уехать, был в восемь звеньев, и в последнем звене были огромные стропила. Что же случилось? Накануне вечером Михель спустил на воду еще восемь бревен, таких толстых и длинных, каких еще никто не видывал. Он тащил их на плече так легко, как будто это был шест от плота, так что все поразились. Где он их вырубил – до сих пор никто не знает. У сплавщика сердце радовалось при виде такого зрелища, так как он высчитал, сколько могут стоить такие балки. Михель же сказал: «Вот эти годятся мне на плаванье, а на тех щепках я не далеко уехал бы».

В благодарность за это хозяин хотел подарить ему пару речных сапог, но он швырнул их в сторону и принес пару таких, каких нигде нельзя достать. Мой дедушка уверял, что они весили сто фунтов и были в пять футов длиной.

Плот отплыл, и если раньше Михель приводил в изумление дровосеков, то теперь поразились и сплавщики. Действительно, плот, состоявший из огромных балок, казалось бы, должен был идти по реке тише. На самом деле он полетел как стрела, лишь только вступили в Неккар. На поворотах по Неккару сплавщики прежде прилагали много усилий, чтобы удержать плот посредине и не наткнуться на камни или мель. Теперь же Михель всякий раз соскакивал в воду, одним духом сдвигал плот налево или направо, и плот безопасно скользил дальше. Если же место было ровное, то он бежал на первый плот, заставлял всех брать шесты, упирался своим огромным шестом в камень, и от одного его толчка плот летел так, что земля, деревья и деревни так и мелькали. Таким образом они прибыли в Кельн, где продавали раньше свой груз, за половину того времени, которое обыкновенно употребляли на это расстояние. Но здесь Михель сказал: «Купцы вы, по-моему, хорошие, а свою выгоду упускаете. Неужели вы думаете, что кельнцы сами потребляют весь лес, который идет из Шварцвальда? Нет! У вас они покупают его за полцены, а сами продают его в Голландию гораздо дороже. Давайте продадим здесь небольшие бревна, а с большими поедем в Голландию. Что мы выручим сверх обыкновенной цены, то будет в нашу собственную пользу».

Так говорил лукавый Михель, и остальные ничего не имели против: одни охотно посетили бы Голландию, чтобы посмотреть ее, другие же из-за денег.

Только один-единственный человек оказался честным и советовал им не подвергать опасности хозяйское добро и не вводить хозяина в обман более высокими ценами. Но его не послушались и его слова забыли. Не забыл их только Голландец Михель. Поехали с лесом вниз по Рейну. Михель вел плоты и быстро доставил их в Роттердам. Там им предложили вчетверо против прежней цены; особенно большие деньги были заплачены за громадные балки Михеля. При виде таких денег шварцвальдцы едва могли опомниться от радости.

Михель отделил одну часть хозяину, а три остальных поделил между работниками. Тут они засели вместе с матросами и разным сбродом в трактирах и промотали все свои деньги. А честного работника, отговаривавшего их, Голландец Михель продал торговцу невольниками и о нем больше ничего не слыхали. С тех пор для шварцвальдских парней Голландия стала раем, а Голландец Михель – королем. Сплавщики долго ничего не знали об их похождениях, а тем временем из Голландии незаметно приходили деньги, брань, дурные обычаи, пьянство и игра. Когда эта история обнаружилась, Голландец Михель куда-то пропал, но однако не умер. Около ста лет он изощряется в своих штуках живя в лесу, и говорят, что он уже многим помог сделаться богатыми, но только ценою их несчастных душ. Больше я ничего не могу сказать. Только известно, что и по сие время в такие бурные ночи он выбирает себе в еловом лесу, где никто не рубит, самые лучшие ели. Мой отец видел, как он сломал одну такую, в четыре фута толщины, как тростинку. Ими он наделяет тех, кто, отвратившись от честного пути, идет к нему. В полночь они сносят срубы в воду, и он плывет с ними в Голландию. Но если бы я был повелителем и королем Голландии, я приказал бы разбить его картечью, потому что все корабли, в которых находится хоть одна балка от Голландца Михеля, должны погибнуть. Отсюда и происходит, что так часто слышно о кораблекрушениях. Как может, в самом деле, прекрасное, крепкое судно величиной с церковь пойти ко дну? Но всякий раз как в бурную ночь Голландец Михель срубает в Шварцвальде ель, одно из срубленных им бревен выскакивает из корпуса корабля, вода тотчас же проникает туда, и корабль с людьми и со всем грузом погибает. Таково предание о Голландце Михеле, и это истинная правда, что все зло идет от него. О, он может обогатить! – прибавил старик с таинственным видом. – Но я ничего не желал бы иметь от него. Ни за какие деньги я не согласился бы торчать в шкуре Толстого Эзехиеля или Длинного Шморкера! Да и Король Танцев, должно быть, продался ему!

Во время рассказа старика буря утихла. Девушки боязливо зажгли лампы и ушли. Мужчины положили Петеру Мунку на лежанку мешок с листьями вместо подушки и пожелали спокойной ночи.

Никогда еще угольщику не снились такие тяжелые сны, как в эту ночь. То он видел, будто угрюмый великан Михель с шумом распахивает окно и своей огромной рукой протягивает кошелек, полный золотых монет, встряхивает их, и они звучат звонко и заманчиво. То он видел, будто маленький приветливый Стеклянный Человечек въезжает в комнату на длинной зеленой бутылке, и ему казалось, что он снова слышит сиплый смех, как в еловом лесу. То в его левом ухе раздавалось:

То снова в правом ухе ему слышалась песенка о хозяине сокровищ в зеленом лесу и нежный голос нашептывал ему:

«Глупый угольщик Петер, глупый Петер Мунк, ты не можешь подобрать ни одной рифмы к слову «стоять», а еще родился в воскресенье в двенадцать часов. Подбирай же, глупый Петер, подбирай!..»

Он во сне вздыхал и стонал и весь измучился, подыскивая рифму, но так как в своей жизни он не сочинил ни одного стиха, то труд его во сне был напрасен. Когда он на заре проснулся, сон показался ему очень странным. Стиснув руки, он сел за стол и стал думать о нашептываньях, которые засели у него в ушах. «Подбирай, глупый Петер, подбирай!» – говорил он про себя, стуча пальцем по лбу, но все же ни одна рифма не приходила ему в голову.

В то время как он сидел, мрачно глядя перед собой и придумывая рифму на «стоять», мимо дома в лес проходили три парня. Один из них на ходу пел:

Словно яркая молния пронизала эта песенка слух Петера, и он, вскочив с места, бросился из дома, полагая, что не особенно хорошо расслышал ее. Догнав трех парней, он быстро схватил певца за рукав.