— Да ведь настоятель велел мне траву полоть. Нет, не могу я отправиться в Киото, о-тэнгу-сама. Когда-нибудь в другой раз.
— Нет, нынче же, непременно. Я должен отплатить тебе за твое добро. Покажу тебе, как весело на улицах Киото. А сейчас завяжу тебе глаза. Ну, держись!
Завязал тэнгу служке глаза и посадил его на спину, а потом зашагал вперед — топ-топ-топ — и вдруг взлетел в небо. Со страшной быстротой мчался он по небу и опустился на землю возле моста Годзе.
— Здесь самое людное место в Киото. Это знаменитый мост, полюбуйся. А праздник Гион с древних времен справляется в знаменитом храме. Все жители Киото собираются поглядеть на представление, и ты посмотришь.
Тэнгу показал мальчику столицу, все красивые и знаменитые места, и на празднике они побывали. Вечером купил тэнгу в лавке столичное лакомство: гион-удон [201].
— Вернешься домой с этим гостинцем, и тогда тебе поверят, что ты в самом деле побывал в Киото.
Потом он снова завязал служке глаза и отнес его к храму.
Настоятель как раз воротился.
— Ах ты бездельник! Где ты пропадал? Велел тебе всю траву выполоть, а ты шлялся весь день. Даже ужина не приготовил. Говори, где тебя носило?
— Ах, почтенный настоятель, о-тэнгу-сама взял меня с собой на праздник Гион в столице, загляделся я и запоздал маленько…
— Ты что несешь несуразицу? Разве отсюда, из деревни, можно увидать праздник в столице?
— Да ведь о-тэнгу-сама посадил меня на спину и отнес туда. Вот вам гостинец: удон из Киото.
— Так вот, значит, почему ты все время лопотал что-то перед воротами: о-тэнгу-сама вином угощал! Служка, служка, хоть о-тэнгу-сама божество из самых низших, но и его надо почитать.
С тех пор мальчик продолжал безнаказанно каждый день угощать тэнгу вином.
163. Ноппэрапон
В прежние времена холм Хоккэдзака возле города Кумамото был тихим и пустынным местом. Как-то раз прошел слух, что там появляется ведьма-оборотень.
На самой вершине холма и у его подножия стояло по чайному домику; они были очень похожи. Каждый путник, раньше чем попасть в Кумамото, непременно заходил в чайный домик на вершине холма. Попивая горячий чай, радостный и веселый, он поглядывал вниз на город. А покидая Кумамото, путник непременно заходил в домик у подножия холма и за чашкой чаю мысленно прощался с городом.
Как-то раз один человек дал обет посетить тысячу храмов. После долгих скитаний шел он в Кумамото. На вершине холма паломник остановился и вздохнул с облегчением, увидев внизу крыши города. «Дай немного отдохну», — подумал он и зашел в чайный домик.
Видит паломник: в глубине дома стоит спиной к нему какая-то женщина и трудится над чем-то. Попросил путник у нее, поправляя завязки на своих дорожных сандалиях:
— Хозяйка, дай мне чего-нибудь горячего.
— Сейчас, сейчас, — отозвалась женщина не оборачиваясь.
Захотелось паломнику с ней поговорить. Тут пришел ему на память услышанный им в дороге рассказ.
— Послушай, хозяйка, это ведь холм Хоккэдзака?
— Да, как же, как же, он самый и есть.
— Слышал я, что в прежнее время здесь ведьма-оборотень водилась. Ну, а теперь появляется она здесь?
— Появляется, частенько ее видят!
— Хо! Скажите! Ну, а какова она видом? — спрашивает любопытный паломник, поглядывая на хозяйку.
— Ведьма-то? Какова она видом? А вот такая! — И с этими словами круто повернулась к гостю.
Взглянул он на нее и, завопив от ужаса, бросился вон из чайного домика, позабыв о своем дорожном мешке. У женщины вместо лица был, что называется, ноппэрапон — гладкий шар без единой отметины. Не было на нем ни глаз, ни бровей, ни рта, ни носа.
Мчится паломник вниз по холму. Добежал до подножия и влетел почти без памяти в другой чайный домик. Задыхаясь, ухватился он за столб посреди домика, опомнился немного и кое-как добрел до скамейки. Смотрит: и здесь спиной к входу стоит какая-то женщина и трудится над чем-то.
Стал он ей рассказывать дрожащим голосом про то, что с ним случилось:
— Ах, и набрался же я страху! Первый раз в жизни видел ведьму. А ты, хозяюшка, неужели не боишься жить в таком страшном месте?
— Я-то? Вот уж нисколько, — отвечает женщина не оборачиваясь.
— Неужели? А я так чуть не умер от страха. Стоит вспомнить, так сразу холод пробирает.
Вдруг женщина спросила:
— А ведьма эта, поди, на меня похожа? — и повернулась к путнику. Взглянул он на хозяйку, а у нее тоже вместо лица — ноппэрапон — ни глаз, ни рта, ни носа, словно рыбий пузырь на шее качается.
У путника от ужаса волосы встали дыбом. Трясясь всем телом, стуча зубами, выскочил он опрометью из чайного домика и помчался к городу, прочь от страшного холма.
А вот что еще рассказывают в городе Кумамото. Возле храма Хоммёдзи есть пустынная поляна. Как-то раз поздно ночью шел по ней один человек с фонарем в руках. И попался навстречу ему паломник.
— Постой минутку, посвети мне фонарем, — просит паломник.
— Зачем тебе?
— Да у меня ноговицы спустились, надо их хорошенько подтянуть.
— Что ж, посвечу, дело нетрудное.
Поднес прохожий фонарь к самым ногам паломника, а у того на голых икрах множество страшных глаз так и сверкают. Уставились они все, не мигая, на него. Кинулся прохожий бежать. Бежал, бежал, вдруг увидел одинокий домик. То была харчевня, где по ночам лапшой торгуют. Бросился прохожий к хозяину харчевни, от страха так в него и вцепился.
— Что с тобой стряслось? — спрашивает хозяин.
— Ах, ужас такой, опомниться не могу! Встретил я сейчас паломника. Попросил он посветить ему фонарем: дескать, ноговицы у него спустились. Посветил я ему, а у него на голых икрах всюду глаза, глаза… И все сразу на меня вытаращились! И не помню, как сюда добежал! — задыхаясь, рассказывает прохожий.
— Вытаращились, говоришь? Вот так или еще сильнее?
Тут хозяин обнажил свои ноги и показал их прохожему.
Взглянул прохожий — а у хозяина на икрах тоже сверкают страшным светом множество глаз — еще страшнее, чем у паломника.
Тут, говорят, подкосились у прохожего ноги. Упал он и только к утру опомнился.
Вот что в старину бывало.
164. Каменный Дзидзо со шляпой на голове
Жили в старину бедняк с женой. Наступил канун Нового года, но нет у них ничего на ужин, нечем проводить старый год.
Жена и присоветовала:
— Напряла я тяжкими трудами пряжу-окасэ из крапивы, продай два мотка и купи риса.
Взял бедняк пряжу и пошел продавать. Исходил весь город, и Нижний и Верхний, потряхивая мотками:
— А вот пряжа-окасэ! Кому надо окасэ? Окасэ! Окасэ!
Торговля перед праздником шла бойко, но никто даже не взглянул на пряжу из крапивы. Неходовой, видно, товар. Но бедняк все равно до самого вечера ходил по городу и кричал во весь голос:
— А вот пряжа-окасэ! Окасэ! Окасэ!
Все впустую, не нашлось покупателей. Медленно побрел он из города, и на самой окраине повстречался ему старик. Несет старик плетеные шляпы-каса от дождя и снега и тоже кричит изо всей мочи:
— А вот шляпа-каса! Каса, каса!
— А вот пряжа-окасэ! Окасэ, окасэ!
— Каса, каса!
— Окасэ! Окасэ!
Сошлись они лицом к лицу, поглядели друг на друга.
Старик осерчал немного:
— Эй, парень, ты и сам ничего не продаешь, и от других покупателей отпугиваешь! Что, не идет торговлишка?
— Да, нет спроса, — усмехнулся бедняк.
— Вот оно что! Видно, в канун Нового года никто не польстится на наш товар. Я вот тоже целый день брожу, горло надсадил, охрип, а ничего не продал, — посетовал старик.
— Да, все хотят купить рыбы или риса.
Поглядел бедняк на лавчонки по обе стороны улицы, где раскупали нарасхват всякую снедь, и громко захохотал.
— Тут не до смеху, — с огорчением попенял ему старик. — Нет у тебя сочувствия к чужому горю. Посуди сам, как я вернусь домой с нераспроданным товаром? Хорошее начало для Нового года — такая неудача! Давай лучше обменяемся: ты мне пряжу, а я тебе плетеную шляпу. Хоть принесем домой что-то новое на счастье.