Роберт Вайдло
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В КУКАРЕКИИ И НА ОСТРОВЕ СЛАДКАЯ ОТРАДА
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Неожиданное событие
Нарисованный мальчик Пинн едва только вышел из поезда, чтобы сесть в свою машину, как кто-то чуть не сбил его с ног. Это был нарисованный человечек из соседнего дома в высокой черной шляпе. Все нарисованные мальчики звали его дядя Крилло и считали своим другом.
— Виноват! — извинился дядя Крилло и приподнял цилиндр. — Вы оказались передо мной так неожиданно, а я очень спешу.
— Да ничего, мне совсем не больно, — успокоил его Пинн; он заметил, что и остальные прохожие чуть не бегут в одну и ту же сторону и спросил: — Что-то случилось? Или где-то горит?
— Так вы не знаете? — удивился дядя Крилло, и его круглые глаза еще больше округлились, став похожими на большие колеса от кареты. И только он собрался объяснить, как рядом кто-то захихикал.
Это была нарисованная девчонка Сири, ужасно смешная и очень смешливая.
— Ну и ну, ничегошеньки не знает! — заверещала она, давясь от смеха. — Этак можно всю Кукарекию исчиркать, а он и не заметит.
Кукарекия — так назывался городок, в котором все они жили. Его окрестили так, наверно, потому, что на парадной двери самого большого дома в городе был нарисован огромный петух с разноцветными перьями. Да и вообще вся Кукарекия была нарисована и находилась в Стране Рисовании, то есть в детском альбоме для рисования. Ведь ребята, когда что-то рисуют, они живо-живо себе представляют, будто все не понарошке, а по-настоящему. Наверно, потому и в Кукарекии, и во всей Стране Рисовании все было взаправду, как в жизни.
К Сири, Пинну и дяде Крилло подоспела, тяжело дыша, дородная тетенька, которая работала в овощном магазине за углом. Вместе они и растолковали, наконец, Пинну, что произошло в Кукарекии.
Кто-то так исчиркал городскую окраину, где кончалась главная улица Кукарекии, что пройти там стало абсолютно невозможно. Мало того: под этими закаляками угадывалось такое страшилище, что никто не осмеливался и приблизиться к нему.
— Наверняка это работа тупоносиков, — заявила тетя Цирпа. — Кто же еще способен на такое безобразие?!
Тупоносики были ярыми врагами Кукарекии и всей Рисовании. Тупоносиками называли тупые цветные карандаши, которые никогда ничего толком не рисовали, а только марали бумагу. Если они раскрашивали что-либо уже нарисованное, то обязательно вылезали за края, как прутики из сорочьего гнезда.
— Их работа, — согласился дядя Крилло. — Улицу исчиркал Зелёха, а страшилище накарябал Синёха.
Как вы уже догадались, он имел в виду зеленый и синий карандаши.
— Поехали, посмотрим сами, — предложил Пинн. — Может, сумеем помочь.
Надо сказать, Пинн был отзывчивый мальчик, и весь город знал, что он всегда готов прийти на помощь.
Все сразу согласились, потому что Кукарекия была дорога всем ее обитателям.
Вчетвером они влезли в машину Пинна, но едва тронулись — тетя Цирпа захотела поменяться с дядей Крилло местами: одно колесо было нарисовано криво, и машина все время припадала на ту сторону, отчего тетю Цирпу стало укачивать.
Как всякий город со временем становится все больше и краше, потому что строятся новые дома, магазины, школы, так и Кукарекия росла и хорошела. Строили ее остро отточенные цветные карандаши — остроносики, как называли их жители Кукарекии. Остроносиков все уважали, потому что делали они всегда только добрые и полезные дела.
На одном из перекрестков машину остановил автоинспектор, нарисованный здесь недавно. Он поднял жезл, и Пинн затормозил. Инспектор обследовал машину спереди, сзади, с боков. По его хмурому лицу было понятно, что увиденным он недоволен.
— У вашей машины нет фар и стоп-сигналов. Бамперов тоже нет. Словом, автомобиль не в порядке и на нем ездить нельзя.
Пинну стало очень неловко, и он пообещал, что нынче же вечером отправится в мастерскую и попросит остроносиков нарисовать ему недостающие детали.
— А сейчас… Может быть, все-таки позволите следовать дальше? — нерешительно спросил Пинн.
— Тогда возьмите меня с собой. Ведь вы, наверно, едете на место происшествия? — Инспектор приосанился и закончил стихами: Где опасность, где беда, долг мой — следовать туда! — Он вообще любил сочинять стихи и часто говорил в рифму. Инспектор втиснулся на заднее сиденье рядом с тетей Цирпой.
Когда они, уже впятером, прибыли на место, картина им открылась безрадостная. Улица была перегорожена бессмысленными штрихами, некоторыми из них были перечеркнуты целые дома. За штрихами же виднелось такое страшенное существо, какое дотоле не встречалось ни в Кукарекии, ни в окрестностях. Оно вроде и было похоже на человека, а вроде и нет. Голова где-то сбоку, ноги такие обрубки, что существо едва могло передвигаться. Зато вместо рук — длиннющие изломанные щупальца, будто на шарнирах. Огромный рот сдвинут к уху. Страшилище не могло нормально разговаривать, а только издавало какое-то «буль-буль-муль». Те, кто первыми прибыли к месту происшествия, так и прозвали страшилище — Буль-Муль.
— Подойду-ка я поближе, — сказал Пинн. Он хотел понять, только ли внешность у страшилища отталкивающая или оно в самом деле злобное и опасное. Потому что обычно, если кто-то нарисован некрасивым нарочно, то и характер у него ужасный, а если случайно, по неумению, то бывает и незлой.
Приехавший вместе с нашими путешественниками милиционер, отрекомендовавшийся в машине сержантом Тирром, не успел и рта открыть, как Пинн уже полез через ограду. Сири сунулась было за ним, потому что очень за него испугалась, но сержант успел ухватить ее за юбку и не пустил.
— Недаром тут ограда — не лезь, куда не надо, — строго отчитал он Сири, а Пинна предостерег, — смотри, а то страшило намнет тебе бока. На что оно способно, не знаем мы пока.
Пинн принял меры предосторожности — предупредил других, чтобы за ним не лезли, а то при отступлении будут мешать друг другу и застрянут. Сержанта Тирра он попросил следить за порядком.
Пинн осторожно приближался к страшилищу, дружелюбно улыбаясь, но чем ближе он подходил, тем более свирепо оно сопело и хрипело. Впрочем, ни длинными своими щупальцами, ни ногами-обрубками пошевелить оно было не в силах. А глаза! Они были разного цвета, зато оба колючие и злые.
Пинн подступил к страшилищу совсем близко, готовый в любую секунду отскочить назад, но Буль-Муль, казалось, был не только не способен на какие-то действия, но и сам нуждался в помощи.
И тут случилось такое, что все застыли от испуга.
Страшилище все время следило за Пинном своими колючими глазами, но не двигалось, а когда он оказался совсем близко, чудище выбросило щупальца, чтобы раздавить Пинна. Если бы Пинн не делал каждое утро зарядку, так и остался бы в этих лапищах. Но он вмиг распластался на земле, так что ужасные лапы только загребли над ним воздух. Не успело страшилище сделать вторую попытку зажать Пинна своими клещами, как тот уже был на ногах за пределами досягаемости Буль-Муля.
— Беги! Беги! — кричали ему из-за скрещенных в беспорядке штрихов. Сири от волнения даже засунула в рот краешек передника.
— Удирай! — взывала она. — Пинн, удирай!
Пинн раньше был октябренком. Теперь у него на шее был нарисован красный галстук, и потому он был смелым и решительным и даже в случае опасности не терял головы.
Вот сейчас он хоть и прыгнул от страшилища, но дальше не побежал, остался стоять. Буль-Муль издавал чудовищные звуки, глаза его сверкали, как молнии. Вдруг он привстал на свои ножки и быстро-быстро засеменил к Пинну. На бегу он старался придерживать голову, чтоб она не перетягивала его набок. Пинн бросился наутек в сторону штрихового завала, надеясь, что страшилище вряд ли одолеет такую преграду.
Смелость только тогда хороша, когда она разумна, когда идет рука об руку с осторожностью. А вот Пинн на сей раз забыл об осторожности. Он зацепился ногой за какую-то загогулину, упал и больно стукнулся коленкой, тут же подхватился, но бежать уже не мог, охромел. Буль-Муль приближался с каждой секундой.
— Немедленно вызвать стирательную машину! — распорядился сержант Тирр, — это уже не шуточки!
Он выломал себе из штрихового завала дубинку и побежал на выручку Пинну. Вслед за ним поспешил и дядюшка Крилло.
Сержант Тирр был моложе и проворнее дядюшки Крилло и прибыл первым, хотя и в последнюю секунду. Он с размаху отвесил дубинкой такой удар, что страшилище, взвыв от боли, сунуло, похожие на разварившиеся сосиски, пальцы в свой кривой рот.
Но замешательство длилось всего мгновение. Еще более рассвирепев, страшилище вновь перешло в наступление.