Глава первая
В деревне Где-никогда-не-дует-ветер появляется малыш
Давным-давно далеко в горах была маленькая деревня. Кругом стояли высокие горы, а деревня лежала внизу, будто на дне глубокой чаши. Никто из жителей деревни и не помнил, чтобы в ней когда-нибудь дул ветер. Поэтому назвали её деревня Где-никогда-не-дует-ветер.
Казалось бы, и жизнь здесь должна быть тихой и спокойной. Однако страшная была жизнь у крестьян.
С Гремучей горы, у которой было девяносто девять крутых вершин, то и дело доносился ужасающий стон, будто разрывалась она на части. И тогда земля в деревне дрожала, а если случалось это ночью, то видно было, как над вершинами горы, озаряя чёрное небо, полыхал таинственный голубовато-лиловый свет.
А иной раз долетали до деревни раскалённые обломки скал и пепел, уничтожались посевы и огороды, и тогда люди в деревне дрожали от страха, ни живы ни мёртвы.
Поэтому говорили в деревне, будто поселились на Гремучей горе чудища, а стало быть, выходить из деревни хоть на шаг иль впускать в неё неведомых путников не следует.
И жили на краю этой деревни старик да старуха. Всю жизнь молили они бога, чтоб послал им дитя, но так и дожили одинокими до старости.
Держали они от скуки одного коня по имени Куро. Конь жил у них дома — на луг его не пускали, потому как в этой тесной деревушке на лошадях не ездили и не пахали, а держали их взаперти, чтоб получать навоз для полей.
* * *
Однажды, в канун Нового года, случилось так, что в доме стариков не нашлось ни зёрнышка проса, чтоб испечь новогодние лепёшки.
К тому же повалил густой снег и сильно похолодало, хотя в их краях снег выпадал совсем редко.
— Охо-хо! Завтра должен Новый год пожаловать, а у нас в доме и лепёшки нет. Печально мы встретим его, — посетовала старуха.
Стало старику горько от этих слов, и обвёл он ещё раз глазами своё жилище: пусто было в доме, только дремал за порогом Куро. Посмотрел на него старик пристально и говорит:
— Сведу-ка я Куро, может, обменяю его на лепёшки.
— Что ты, что ты! Любимого коня менять на лепёшки! Поглупел ты совсем с годами, — возразила старуха.
— Больно стар я стал. Не прокормить мне коня. Отдам его людям — ему же на пользу.
— Всё равно не пущу. В такой снегопад не пройти тебе, в ущелье свалишься или поле чужое истопчешь, чего доброго. Сиди дома.
Так старуха говорила, но не внял ей старик, на своём настоял!
— Отстань, старуха! Для его же счастья стараюсь, — сказал он и увёл коня в снегопад.
А снег всё шёл и шёл, так что не видно было ни пути, ни дороги.
— Ну и снегу навалило! Где же Новый год сейчас? — сказал старик и запел:
— Новый год пожаловал!
Куда же он пожаловал?
К подножью Гром-горы.
На чём же он пожаловал?
На листке юдзуриха,[1]
Как в лодочке качаясь,
В деревню к нам приплыл.
Тут старик споткнулся обо что-то и упал.
— Что это? Сколько лет по этой дороге хожу, ни разу не падал. Да тут и споткнуться-то не обо что! — проворчал он.
Огляделся, видит: сидит в снегу старичок — белая борода, глаза сощурил, смеётся.
— Вот чудеса! Вы откуда будете? И почему в снегу сидите?
— А тут удобно, мягко. Наконец-то спокойное место нашёл. По правде говоря, я уже во все дома стучал, просился переночевать, да никто не пустил, двери не открыл. Вот и присел тут отдохнуть.
— Отдохнуть?! — вскричал старик. — Да в такой мороз и замёрзнуть недолго! Вставайте, вставайте, дедушка, и садитесь на лошадь, поедем в мой дом. — И, забыв о своём деле, посадил он старичка с белой бородой на лошадь, вернулся домой.
Увидела старуха гостя и сказала:
— Вот как! Путник к нам пожаловал.
— Стучал, говорит, во все двери, да не открыли, в снегу сидел… Ну что ж, разведём огонь, поедим солёной редьки да запьём кипятком. Так и встретим Новый год, — сказал старик бодрым голосом, а старуха тем временем в себя пришла.
— Ну конечно! Ну конечно! Хоть и нет ничего, а Новый год встречать надо. Присаживайтесь к огню, — сказала она и подбросила дров в ирори.[2]
А дед с белой бородой достал из мешка, который висел у него на поясе, бутыль глиняную и колобки из риса.
— Вот сакэ и колобки. Вместе встретим Новый год.
Обрадовались старик и старуха, как дети:
— Вот радость-то! Вот радость-то!
Подогрели сакэ, испекли колобки, весело стало в доме. И запели они, отбивая такт о край ирори.
— Густое сакэ
В чаши нальём.
Колобки белее снега
В очаге испечём.
Чаши поднимем
И выпьем за счастье!
Новогодняя ночь на дворе.
Пели они и плясали, не заметили, как ночь наступила. Сказал тогда дед с белой бородой:
— Много лет я прожил, но никогда не было мне так весело на Новый год. Хотел бы я подарить вам что-нибудь на память. Нет ли у вас заветного желания?
Переглянулись старик со старухой, и говорит старик:
— Чего бы ты хотела, старуха?
— Ты же знаешь, что хочу я дитя.
— Ну вот, опять за своё. Где ж теперь его взять, дитя-то?
— И то правда!
Засмеялись старик со старухой, а дед с белой бородой кивнул им и говорит:
— Ну что ж, ступайте-ка вы на рассвете в буковый лес, что растёт на Гремучей горе, да зачерпните воды из родника.
Сказал он это и исчез, как будто и не было его вовсе. И только листок древесный, кружась, упал на циновку.
Изумились старик и старуха, слова вымолвить не могут. Наконец взял старик листочек в руки и вскричал:
— Да это же юдзуриха!
— Как? Тот самый листок, на котором Новый год прибывает?
Ну да! Тот самый листок.
— Значит, дед с белой бородой…
И они как шлёпнулись на циновку, так и застыли на месте, будто ноги у них отнялись.
Тут пропел в темноте петух. Надели старик со старухой сплетённые из соломы сапоги, отправились к Гремучей горе. Никто из деревни не ходил к той горе, так как жили там чудища страшные. И старик со старухой прежде, конечно, не ступали туда и ногой. Чем дальше шли они в гору, тем круче становились утёсы, молча глядели они на пришельцев.
«Не раздастся ли тот раздирающий душу стон? Не задрожат ли горы? Не посыплются ли камни?» — думали старик со старухой. Крепко держась за руки, шли они по горной тропе и пришли наконец к буковому лесу.
Тем временем рассвело, и лучи солнца, просачивающиеся сквозь деревья, окрасили в нежно-розовый цвет белый снег.
И услышали они вдруг тонкий голосок: «Уа-уа».
— Старик, что это? Чей-то голос.
— Ну да, кто-то плачет.
Поспешила старуха вперёд на своих слабых ногах.
— Осторожно, старуха, смотри не свались! — крикнул старик.
А старуха кричит:
— Тут родник, а рядом лежит что-то!
Бросились старик со старухой сломя голову к роднику, и вскричала старуха:
— Старик! Да тут дитя лежит!
И был тот младенец завёрнут в полотно, сотканное из лозы глицинии и нитей льна. Лежит себе в снегу, в лучах утреннего солнца, смотрит чёрными глазами, не плачет, не мёрзнет, только разговаривает сам с собой:
— Уа-уа!
— Какой же ты славный! Какой ты милый, — сказала старуха и подняла младенца.
И снова упал тут древесный листок.
— Ой! Юдзуриха!
— Значит, вот он, подарок деда с белой бородой.
— Деда — Новый год!
Опустились старик со старухой на снег, сложили руки в молитве.
Однако подарил им Дед — Новый год и ещё кое-что.
Выпил старик глоток воды из родника у Гремучей горы, и распрямилась его согбенная спина. Выпила старуха глоток воды, и разгладились её морщины. Стали они оба молодыми.
Вернулись в деревню, а там переполох поднялся. Кое-кто побежал родник искать, да не нашёл. И стали поговаривать в деревне, что всё это, мол, проделки чудищ с Гремучей горы. Но старик со старухой никого не стали слушать, воспитанием сына занялись. Имя дали ему Таро.
Глава вторая
Чудище Гремучей горы
Рос Таро в доме помолодевших старика и старухи, называл их отцом, матерью.
С малых лет больше всего любил он коней, не расставался с Куро ни на минуту: то на спину заберётся, то под живот залезет, то за гриву уцепится. А захочет спать, тут же и заснёт подле коня.
Как подрос он немного, стал скакать на своём Куро по узким горным тропкам над пропастями, где впору лишь одному человеку пройти.
А потом и вовсе отбился Таро от рук: носится на коне по деревне из края в край, через людей и поля перескакивает и во всё горло распевает:
— Дуй, ветер, дуй!
Дуй посильней!
Дам тебе мешок зерна
На Гремучей горе.
Унеси меня отсюда
В дальние края!
Ужасаются жители деревни: