Мария ГРИПЕ
ДЕТИ СТЕКЛОДУВА
Из чего сделана сказка
Дома строят из камня, хлеб выпекают из муки, а машины делают из железа и стали. «Вот так новость! — удивится кто-нибудь, прочитав это. — Подумаешь, открытия. Это и самому глупому ёжику понятно».
Что верно, то верно. Стоит посмотреть на любую вещь, которая вышла из человеческих рук, и сразу ясно, из чего она сделана. Ну а если попадётся что-нибудь непонятное вроде летающих тарелок, можно спросить у взрослых, не зря же они живут на свете столько лет и столько всего перевидали.
Да, это правда.
Но попробуйте-ка догадаться, из чего сделаны сказки?
Один мальчик, когда его спросили об этом, закричал что было сил: «Из слов! Из слов делают сказки! Чем больше слов, тем больше сказок». Этот мальчик был из тех детей, которые ужасно любят первыми отвечать на все вопросы.
Через три часа несчастный ребенок написал: «У меня болит голова». И это была чистая правда. Но разве кому-нибудь понравится такая сказка?
Так из чего же делают сказки? В чём их общий секрет?
Вы не поверите, но секрет всех сказок заключается в том, что они растут. Они зреют в сердце у сказочника, как яблоки в саду. А терпеливый сказочник дожидается того часа, когда слова соберутся вокруг, сказки и сами попросятся на бумагу. И представьте себе, у каждой сказки это получается по-своему.
Шведская писательница Мария Грипе, которая написала эту книгу, начала придумывать сказки, когда ей было всего десять лет. Она рассказывала их своим младшим сестрам перед сном, и эти сказки потом превращались в их сны. С настоящими сказками такое случается.
Надо сказать, что взрослые иногда бранили Марию за то, что она всё время фантазирует. Им казалось, что из девочки-фантазёрки не получится серьёзного человека. И тогда Мария Грипе решила превратиться в обыкновенную девочку без выдумок и фантазий. Она научилась говорить серьёзно и строго, она окончила университет, где изучала философию и религию, и она совсем перестала рассказывать сказки.
Но настоящие сказки не исчезают. Стоит им дозреть, и они запросятся к людям. И тогда хочешь не хочешь придется сказочнику браться за перо.
А с волшебной историей о детях стеклодува получилось вот что. В начале 60-х годов XX века Грипе с мужем и дочкой отдыхала на юге Швеции в провинции Смоланд среди озер и каменистых холмов. В тех краях, кстати, родилась Астрид Линдгрен.
И вот погожим осенним днём вся семья писательницы отправилась на ярмарку. А надо сказать, что ярмарки в этой шведской провинции проходят уже много-много лет.
Под навесами, где расположились мастера-стеклодувы, сверкало чудесное смоландское стекло — чаши, бокалы… А поодаль на деревьях художники развесили на продажу свои картины. Словом, все было, как обычно.
Но на обочине дороги сидел старичок, похожий на доброго гнома. Казалось, он только что вышел из-за гранитных валунов или из тёмного елового бора. Старичок продавал украшения. Мария выбрала оловянный перстень с зелёным камнем. Этот камень походил на глаз, который смотрел на писательницу так, будто хотел поведать что-то…
А в летнем домике, где жила в ту пору семья, Мария нашла сахарницу с изображением мальчика и девочки. Сами собой появились имена для этих детей — Клас и Клара. Они-то и стали главными героями сказки «Дети стеклодува». После этого сказка сочинилась быстро, точно сама собой. Кроме брата и сестры, вы встретитесь на страницах этой книги с доброй и мудрой прорицательницей Крылатой, её сестрой — глупой и жестокой Наной, Властителем и Властительницей, которые похищают Класа и Клару. А еще там есть Река Забытых Воспоминаний. Ну и, конечно, ворон Разумник, который помогает Крылатой спасти детей и одолеть зло. И дети, и взрослые, однажды открыв эту книгу, не могут от неё оторваться. Недаром сама Грипе говорила, что эта сказка не для детей и не для взрослых. Она для всех.
Не теряйте времени, читайте. Приключения детей вот-вот начнутся…
Л. Брауде
Часть первая
… коли не знать свою судьбу заранее, можно жить беззаботно.
«Речи Высокого» «Старшая Эдда».1
Жили они в старинном городе, его уже нет, — а звался он — Нёда — Город Беспросветной Нужды — и расположен был в приходе Дисеберга — Дымчатая горка.
А были это — Альберт, стеклодув, и его жена. Он — родом из здешних краев, жена его с севера. Ее звали София, и была она красива, как свежая роза. Детей их нарекли — Клас и Клара. Так решил Альберт, он хотел, чтоб они напоминали об его ремесле. «Клас» рифмуется со словом «глас» — «стекло», а «Клара» значит «ясная», «прозрачная», и это также наводит на мысль о нём.
Альберт хоть был очень беден, но у него имелась собственная лачуга, где они жили, еще стеклодувная мастерская. Лачуга была ужасно тесной. В горнице вдоль одной стены стояли диван да старинные часы. По другую сторону были сундук с откидной крышкой и шкаф, а прямо у окна — стоял стол. Альберт и София спали на диване, а дети — в сундуке.
Очаг был широк и занимал большую часть горницы. Перед ним стояла прялка Софии. Над ней, на двух железных крюках, вбитых в потолок, висела колыбель. Когда-то младенцы по очереди занимали ее, а теперь София хранила там свои заветные вещицы.
Рядом с очагом была дверь в каморку, там помещались только платяной сундук и стол. Вот и все.
Стеклодувная была тоже невелика, однако и Альберту и его подмастерью места хватало, да и Класу с Кларой, когда они приходили посмотреть, — тоже, а важнее этого — ничего не было.
Чудеснее стекла, что здесь выдували, не было на свете — Альберт был мастер выдувать стекло, а вот торговал им из рук вон плохо. Он ездил на ярмарки и осенью, и по весне, но выручал совсем немного. Только-только чтобы сводить концы с концами, но не более того.
Когда наступала пора, София ходила к крестьянам трепать лён. Детей она брала с собой, и их кормили там всех троих. А вместо платы Софии давали кудель да каравай хлеба в день, так что жили они тогда припеваючи.
Клас был младшенький, ему минул только год. Он еще не ходил, но часами смотрел, как отец выдувает стекло. Так же легко, как ребенок выдувает мыльные пузыри, выдувал Альберт блестящие бокалы и сверкающие чаши. И они не лопались как пузыри, а длинными рядами выстраивались, сверкая на полках. Чудо, да и только!
Клас, затаив дыхание, тихонько сидел в своем уголке на полу и смотрел, как колдует Альберт, выдувая один за другим блестящие шары из своей длинной стеклодувной трубки. Мальчику казалось, что шары всё растут и растут и парят у него над головой. В глазах его появлялось томительно-мечтательное выражение, словно он видел что-то далеко-далеко отсюда.
Что же он видел? О чем думал? О небе или, может, о море? Он и сам не знал, он был слишком мал, чтобы найти нужные слова. Но Альберт только улыбался — он-то знал — ведь с ним бывало то же самое. Отец и сын видели Красоту.
Клара была чуть старше. Она тоже любила забегать в мастерскую, но не хотела сидеть смирно — это было не по ней. К тому же, когда она там бывала, случалось, что готовое изделие падало на пол и разбивалось вдребезги, разлеталось на тысячи осколков. Но ее это не очень огорчало, она, танцуя, выбегала из мастерской и мчалась домой. Дома ждала её кудель, и была она для Клары чудом из чудес! А вот Клас, когда стекло разбивалось, становился таким чудным! Сначала, слыша звон разбитого стекла, он ликовал, затем, точно громом пораженный, начинал плакать при виде осколков, лежавших на полу.
Успокоить его было невозможно, и Класа в конце концов уносили из мастерской. Порой Альберта это страшно сердило, но он думал, что постепенно Клас подрастет и привыкнет к тому, что стекло иной раз бьется. Но Клас и не думал привыкать. Наоборот, каждый раз он плакал все горше и горше, и в конце концов Альберт едва осмеливался приносить его в мастерскую.
Вот такая странность отличала Класа, но на неё особо не обращали внимание, и без того было о чем беспокоиться.
Альберт — тот думал о стекле. Только о стекле. О стекле любой формы, о стекле в любом виде. О стекле сверкающем, о стекле блестящем, о стекле отражающем, как зеркало, о стекле звенящем, поющем… словом, о стекле. Всегда о СТЕКЛЕ.
Софии казалось, что Альберт, пожалуй, слишком много думает о стекле. Она считала, что Альберт больше любит стекло, чем ее. Случалось, что солнце всходило и заходило, потом всходил и заходил месяц, а Альберт по-прежнему работал у себя в мастерской. Сидя у окна, София неотрывно вглядывалась в темноту и ждала. Случалось же это — частенько… Клара же всегда была весела. Да и как могло быть иначе, она — Клара — Ясная, Прозрачная, у нее была кудель, чтобы заплетать ее в косу и расчесывать, да еще осколок зеркала, чтобы смотреться в него? Для счастья этого было более чем достаточно!
И маленькая странность Класа так и осталась при нём. Никто не понимал, что малыш попросту предчувствовал: самое прекрасное бывает и самым хрупким. А когда ты мал и ничего не знаешь о стекле, к этому очень трудно привыкнуть да и страшновато. А еще печально, что самое прекрасное так легко разбивается вдребезги!