Почти самый младший хомса полз вдоль забора. Иногда он вдруг замирал, наблюдая сквозь щель между рейками за действиями противника, потом снова полз дальше. Вслед за ним полз его маленький братик — Крошка.

Когда Хомса добрался до овощных грядок, он лег на живот и стал продвигаться вперед между листьями салата. Это была единственная возможность. Вражеские лазутчики наверняка разосланы повсюду, а часть из них даже летает в воздухе.

— Я весь почернел, — заныл Крошка.

— Замолчи, — свирепо прошептал его брат, — если тебе жизнь дорога. А чего же ты хотел, искупавшись в торфяном болоте, — поголубеть? Ты наверняка скоро станешь взрослым, если будешь продолжать в том же духе. Ты станешь таким же, как папа и мама. Так тебе и надо. И тогда будешь все видеть и слышать обыкновенно — я имею в виду, ничего не будешь видеть и слышать. Вот тут-то тебе и крышка.

— Угу, — согласился Крошка и принялся есть землю.

— Она отравленная, — коротко заметил Хомса. — И все плоды, которые растут на этой земле, тоже отравленные. Да и они нас уже заметили только благодаря тебе.

Два вражеских лазутчика пролетели над ними у горохового поля, но Хомса их тут же уничтожил. Задыхаясь от напряженного ожидания, он соскользнул в канаву и замер там, как лягушка. Он так прислушивался, что уши его задрожали, а голова готова была расколоться на части. Остальные враги пока вели себя тихо, но они приближались, они медленно ползли по траве. По траве прерий. Врагов была тьма-тьмущая.

— Послушай, — произнес где-то наверху у края канавы Крошка, — я хочу домой.

— Теперь ты уже больше никогда не попадешь домой, — мрачно ответил его брат. — Твои кости побелеют на солнце прерий, папа и мама будут плакать, пока не утонут в собственных слезах, и все равно от вас ничего не останется, а потом над всеми вами будут выть гиены.

Крошка открыл рот, приготовился и громко завопил.

Хомса понял, что этот крик может длиться бесконечно. Поэтому он оставил своего маленького братика в покое и пополз дальше по дну канавы. Он совсем потерял из виду противника; он даже не знал, как выглядит этот противник.

Хомса чувствовал себя брошенным на произвол судьбы и думал, все больше распаляясь: «Лучше бы младших братьев вообще не было. Они должны рождаться сразу большими или вообще не рождаться. Ведь они ничего не знают о войне. Их надо держать в коробке — пока они не начнут хоть что-нибудь понимать».

Канава была сырая, так что Хомсе пришлось подняться и перейти ее вброд. Это была большая и очень длинная канава. Хомса решил открыть Южный полюс и пошел дальше. Шел он долго-долго и страшно устал; съестные припасы давно кончились, и кроме всего прочего его, к несчастью, укусил белый медведь.

Но вот канава закончилась, и Хомса получил Южный полюс в свое собственное владение.

Теперь он очутился на болоте.

Оно было серо-зеленым с черными окнами, в которых кое-где поблескивала вода. Повсюду, как снег, белели заячьи лапки, уютно пахло болотной затхлостью.

— На болото ходить запрещено, — вслух подумал он. — Запрещено для маленьких хомсят, да и взрослые хомсы никогда сюда не ходят. Но никто, кроме меня, не знает, почему это опасно. По ночам здесь на больших тяжелых колесах разъезжает Карета с Привидениями. Слышно, как она катится где-то вдалеке, но никто не знает, кто ею правит.

— О нет! — воскликнул Хомса и похолодел.

Он вдруг испугался, страх заполз в живот и стал подниматься вверх. Совсем недавно не было еще никакой кареты никто никогда о ней не слышал. Потом он ее выдумал, и вот она здесь. Пока еще где-то далеко и только ждет темноты, чтобы подкатить прямо к нему.

— Я думаю, — сочинял Хомса, — я думаю, что теперь я хомса, который десять лет разыскивает свой дом. И теперь этот самый хомса чувствует, что он живет где-то поблизости.

Он принюхался к ветру и двинулся дальше.

Одновременно он размышлял о Болотных Змеях и Живых Грибах, которые ползут за тобой, и тут же они стали расти и расти, поднимаясь из мха.

«Они могут в один присест съесть Крошку, — подумал он с грустью. — А может, уже съели. Они повсюду. Я опасаюсь худшего. Но есть еще надежда на спасательные экспедиции».

Он пустился бежать.

«Бедный Крошка, — думал Хомса. — Такой маленький, такой глупый. Если Болотные Змеи его схватили, у меня не будет больше маленького братика, и тогда я буду самый младший…»

Он зарыдал и побежал уже изо всех сил, его волосы взмокли от страха, он перекатился через пригорок, промчался мимо дровяного сарая, взлетел на крыльцо и закричал:

— Мама! Папа! Крошку съели!

Мама Хомсы была большая и озабоченная, она всегда чем-то озабочена. Тут она так резко вскочила со стула что горошины из ее фартука рассыпались по всему полу и закричала:

— Ну? Ну же! Что ты говоришь! Где Крошка? Разве ты за ним не присматривал?

— Ах, — понемногу успокаиваясь, произнес Хомса, — он свалился на болоте в нору Болотной Змеи. И почти тут же из норы вылезла Змея, обвилась вокруг его толстого животика и откусила ему нос. Вот так все и было. Ясное дело, я просто вне себя, но что поделаешь? Ведь Болотных Змей на белом свете куда больше, чем маленьких братиков.

— Змея?! — закричала мама.

Но папа сказал:

— Успокойся. Он нас дурачит. Сейчас ты убедишься, что он врет.

Папа быстро выглянул в окно и, чтобы не волноваться, посмотрел на пригорок — там сидел Крошка и ел песок.

— Сколько раз я тебе говорил, что врать некрасиво, — сказал папа, а мама немного поплакала и спросила:

— Может, вздуть его хорошенько?

— Пожалуй, — решил папа, — но я как-то не в состоянии сделать это сейчас. Пускай пока согласится хотя бы, что лгать нехорошо.

— А я и не врал, — сказал Хомса.

— Ты сообщил, что твой маленький братик съеден, а на самом деле его никто не съел, — пояснил папа.

— Но ведь это же хорошо! — сказал Хомса. — Разве вы не довольны? Лично я ужасно доволен, и мне стало легче. Такие Болотные Змеищи могут кого угодно съесть в один присест… понятно? И тогда на всем свете никого не останется — одна пустота, и в этой пустоте по ночам будут хохотать гиены.

— Ох, славный ты мой, — расчувствовалась мама. — Славный.

— Значит, все хорошо, — заключил Хомса. — Есть у нас десерт на ужин?

И вот тут папа Хомсы внезапно рассердился и сказал:

— Сегодня вечером ты десерта не получишь. Ты не получишь и обеда до тех пор, пока не осознаешь, что врать нельзя.

— Так это и ежу ясно, что нельзя, — удивленно возразил Хомса. — Это очень плохо.

— Вот видишь, — сказала мама. — Ну а теперь пусть ребенок ест. До него все равно ничего не доходит.

— Ну уж нет, — стоял на своем папа. — Раз я сказал, что он останется без обеда, значит, он останется без обеда.

Потому что бедный папа решил про себя, что Хомса больше никогда не поверит ему, если он возьмет свои слова обратно.

Пришлось Хомсе пойти и лечь спать до заката солнца. Он чувствовал горькую обиду на маму и папу. Вообще-то они часто вели себя скверно, но так глупо, как сегодня вечером, еще никогда. Поразмыслив, Хомса решил уйти из дому. Не для того, чтобы их наказать, просто он вдруг очень устал оттого, что они совершенно не способны улавливать и понимать все важное и опасное.

Они просто проводили черту между всем на свете и говорили, что по одну сторону находится все, чему можно верить и употребить, а по другую — только выдуманные и бесполезные вещи.

— Я бы очень хотел, чтобы они в один прекрасный день столкнулись нос к носу с Хотомомбой, — бормотал Хомса, спускаясь украдкой по лестнице и пробираясь на задний двор. — Вот бы они удивились! Или, на худой конец, с Болотным Змеем Я запросто могу им такого отослать, в коробочке, только накрою ее стеклянной крышкой, — ведь я вовсе не хочу, чтобы их съели!

Хомса побрел назад к запретному болоту — чтобы доказать самому себе, какой он самостоятельный. Теперь болото было синим, почти черным, а небо — зеленым. Вдали над горизонтом горела золотисто-желтая лента заката, из-за которой болото казалось ужасно большим и печальным.

— Я не врун, — произнес Хомса и зашлепал по грязи дальше. — Все правильно. И Враги и Хотомомба, и Болотные Змеи, и Карета с Привидениями. Они точно так же есть на свете как например, соседи, или садовники, или куры, или самокат.

Тут Хомса забрел в осоку, остановился и прислушался.

Где-то там, на другом конце болота, катилась Карета с Привидениями. Она расплескивала красный свет над вереском, она поскрипывала, потрескивала и мчалась все быстрее и быстрее.

— И не надо было выдумывать, будто карета есть на самом деле, — упрекнул себя Хомса. — Она уже есть. Беги!