Глава I
— Зима в этом году будет не приведи господь, — пророчила тетка Вавржинцова. И произносила свои прорицания довольно громко, так, чтобы было слышно тетке Якубцовой, стоявшей на самом углу площади.
— Но почему, с чего это вы взяли? — встряла в разговор невесть откуда взявшаяся третья кумушка.
Головы сдвинулись, и тетушки загалдели, не прекращая, однако, своих наблюдений за кумом Матеем, который в этот момент двигался по направлению к мастерской шапочника Войтеха.
Кум Матей жил бирюк бирюком и направлялся к шапочнику, конечно, не ради пустой болтовни. Не иначе, шел купить шапку. И если уж скряга Матей, вечно ходивший с непокрытой головой, решился на покупку — то непременно следует ждать суровой зимы. Так рассудили кумушки.
Но как придирчиво осматривал кум Матей предложенный товар и какую выбрал бобровую шапку, этого они уже не могли видеть.
— Отличный мех, не правда ли, кум? — Шапочник Войтех говорил с такой гордостью, будто это у него, а не у бобра выросла столь мягкая шерсть. Потом он подул на мех, так что волоски разлетелись, обнажив узкий пробор, и снова протянул шапку куму Матею. — А уж легкая, просто перышко, да и только.
Кум Матей молчал, не спешил соглашаться. Незачем нахваливать торговцу его товар, он и так всегда готов набавить цену. Но шапку Матей примерял снова и снова, при этом слегка поводил головой, словно желая убедиться, что шапка эта и в самом деле так удобна, как ему бы хотелось.
Я чуть не забыл сказать, что, кроме двух кумов, в лавке шапочника находился и Вит, сын шапочника Войтеха. Глядя на дядюшку Матея, он живо представлял себе, как здорово сидела бы эта роскошная шапка на его собственной голове. Но ведь сапожник ходит без сапог, так и сын шапочника Войтеха обходился без шапки. Да не только на задний двор, даже в школу и в костел бегал среди зимы с непокрытой головой.
Вит вовсе не огорчался из-за того, что у него нет своей шапки. И что тут огорчаться, если вокруг тебя одни шапки: и в лавке, и в отцовских руках, и на головах горожан. Но теперь, когда дядюшка Матей примерял этого красивого бобра, ему впервые захотелось такого же.
— Вам ее до самой смерти не сносить, — уверял шапочник кума Матея.
Теперь дядюшка Матей или будет торговаться, или заплатит, если они уже сошлись в цене. Но этого не случилось. Раздавшееся неподалеку цоканье копыт заставило всех троих встрепенуться и прислушаться.
Звук, поначалу очень слабый, все усиливался. Всадников было не так уж мало, скорее много, даже, наверное, очень много, и они приближались.
Шапочник и кум Матей переглянулись. Вит переводил взгляд с одного на другого, пытаясь угадать, что все это значит, если взрослые как воды в рот набрали. Он схватился было за ручку двери, собираясь выскочить наружу, но отец задержал его.
— Стой, — строго приказал он.
Вит не хотел получать выговор при дядюшке Матее, но ему не терпелось узнать, кто там едет по их улице. С этой целью он пристроился поближе к входной двери и навострил уши.
Конские копыта цокали по мостовой, и Вит представил, как летят из-под них искры.
— Рейтары, — сказал наконец кум Матей.
Скорее даже не сказал, а выдохнул, и Виту показалось, что в его голосе прозвучала такая тревога, какой он прежде не слыхивал.
Отец Вита стоял неподвижно и все еще прислушивался, как будто не желая верить ни Матею, ни звуку, доносившемуся с улицы.
Всадники остановились. Топот стих, но то здесь, то там чей-то беспокойный конь нет-нет да и ударит копытом по мостовой.
Вит опасливо покосился на отца. Мальчик приметил, что тот обеспокоен, а лоб собрался морщинами — отец явно был чем-то озабочен.
— Что за черт… Что это значит? — воскликнул он, как будто хотел отогнать страх, овладевший им против его воли.
Потом подошел к двери и запер ее на ключ.
— Ишь вы какой, куманек, — попытался улыбнуться Матей. — Вы меня запрете, а как же я домой попаду?
От Вита не ускользнуло, что, говоря это, дядюшка Матей напряженно прислушивался к тому, что происходит снаружи: он понизил голос и не спускал глаз с отца.
Шапочник Войтех вернулся от двери к прилавку и сказал:
— Лучше бы вам подождать, пока этот сброд не уберется отсюда. Не стоит попадаться им на глаза.
«Рейтары, — повторил про себя Вит, — что это за злыдни такие, если отец закрывает дверь на ключ, а дядя Матей с удовольствием послал бы их куда подальше?»
Не успел он так подумать, как раздались удары в дверь: бух! бух!
В мастерской стояла такая тишина, что можно было услышать, как падает иголка. Это не походило на стук нетерпеливого заказчика — работали кулаки. И снова: бух! бух! Сердце у Вита бешено заколотилось. Бух! Бух! — стучало оно теперь как бы в унисон с ударами в дверь.
— Отворяй, болван, — раздался властный голос, — не то дверь в щепки разнесем!
Вит с тревогой посмотрел на отца. Откроет или нет? Но и пан Войтех не мог решиться; после недолгих раздумий он оставил дверь запертой.
— Нечего им тут делать, — пояснил шапочник. — Здесь все принадлежит мне. Мой дом, моя мебель, моя мастерская, мои шляпы.
— Ваша правда, кум, ваша правда, — тихо поддакивал дядюшка Матей. — А что, если нам подпереть дверь! Ежели навалятся изо всех сил — беда!
И вот он уже подтащил стулья и скамейки, а потом им с паном Войтехом удалось пододвинуть к двери и шкаф, где на полках были сложены товары для продажи. Вит тоже не сидел без дела. Выбравшись из своего закутка, он подтаскивал все что попало, по возможности потяжелее и попрочнее, чтобы как следует подпереть дверь. Работа их отвлекла, они старались превзойти друг друга и даже чуть не позабыли о причине — о разбойниках-рейтарах, стоявших на пороге дома. Виту все это тоже очень нравилось. Работать он мог наравне с отцом и дядюшкой Матеем, поэтому они с радостью приняли его в компанию и обращались с ним как с ровней.
Пока они обеспечивали таким образом свою безопасность, за дверями было тихо. Рейтары выжидали — им вроде как было даже любопытно, чем все это кончится. Конечно, они могли подналечь и выбить дверь, не дожидаясь, пока шапочник доведет до конца свои оборонные мероприятия. Но они были абсолютно уверены в своих силах, эти молодцы из числа герцогских наемников, всегда охочие позубоскалить и позабавиться за чужой счет. Что за интерес прийти прямо на готовенькое, войти в услужливо открытую дверь, забрать то, что им приказано, и исчезнуть? А так они, по крайней мере, хоть немного поупражняются в своем ремесле, где осада и грабеж играют главную роль. В этот проклятый ненастный день не грех и разгуляться, изгнать из-под плащей холод, забравшийся туда вместе с пронизывающим северным ветром, отчего бы и не позабавиться, а заодно и внушить еще больше уважения к герцогу. Сделают они свое дело, и снова у горожанина отнимутся от ужаса руки-ноги — должен ведь он осознать, что желание герцога закон и нет спасения от силы его и власти.
Опершись о высокие луки своих седел, рейтары прислушивались к шуму, который производили шапочник и его помощники, возводя баррикаду.
— Ей-богу, они там вроде как не на шутку за дело взялись, трудятся-надрываются. Тащи еще, приятель, сноси в одну кучу, чтобы нам все разом размолотить.
Они отпускали свои шутки голосами хриплыми, как воронье карканье, и сами над ними хохотали. Офицер, молодой корнет, сынок одного из самых влиятельных горожан, успевшего уже изменить сенату и переметнуться на сторону герцога, спешился и стоял теперь, прислонившись к двери; он отпускал шуточки и смеялся вместе со всеми, стараясь придать своему еще молодому голосу такую же грубую каркающую хриплость.
Но вот осажденные завершили оборонительные работы. Они и впрямь уже не представляли, чем бы еще забаррикадировать дверь. К ней было придвинуто все, что вообще можно было тронуть с места. Шапочник зажег масляный светильник, его чадящий свет озарил всех троих: они стояли и смотрели друг на друга. Что теперь будет? Уйдут или станут ломиться? Тут оба кума вдруг усомнились в прочности возведенных заграждений, и Вит прочел это на их лицах.
— Отец, — сказал он срывающимся голосом, — правда ведь, они сюда не ворвутся? И зачем они вообще к нам пожаловали?
Шапочник молча пожал плечами. Его распирала злоба и мучила неопределенность. Что им, проклятым, здесь еще делать, как не красть?
Перед герцогскими рейтарами трепетал весь город. Где бы ни раздался стук копыт их коней и звон их оружия, мгновенно пустели улицы, поспешно закрывались лавки и окна. И в ту злополучную минуту обезлюдела не только Короткая улочка, на которой находилась мастерская шапочника, но и все прилегавшие к ней; двери домов были заперты, ставни затворены, будто внезапно наступила ночь, а за этими дверями и ставнями спрятались напуганные горожане со своими женами, детьми, подмастерьями и прислугой; они ждали, что же теперь будет, и сердца их трепетали от ужаса.