То, что произошло с Васей Фокиным, действительно удивительно, поразительно, невероятно. Он и сам сомневается, было ли это на самом деле, не померещилось ли?

А с другой стороны — в наше время столько чудес в науке и технике! Ведь говорит же учёные: есть такая микрочастица — нейтрино, она прилетает из космоса, пронзает насквозь нашу Землю и снова исчезает в космосе. И происходит это меньше чем за одну секунду. Так почему бы и не поверить учёным, даже если это удивительно, поразительно, невероятно?

А с другой стороны…

А с другой стороны…

И вот так, рассмотрев с разных сторон вопрос, я всё же решил рассказать эту историю.

Но у каждой истории есть свои предыстория. Есть она и в этой истории. И начинается она с того, что пионервожатый Митя Петухов остановил отряд, когда они перешли речку Вертушинку вброд, и спросил:

— А где же Фокин?

Отряд возвращался из однодневного похода по течению Вертушинки. Рюкзаки у ребят были набиты образцами минералов, камнями, ракушками. В руках у них были банки, склянки, где среди водорослей плавали дафнии, циклопы, жуки-плавунцы, тритоны и просто головастики. Петя Щёчкин нёс в кепке ежа У Бор иса Северцева сидел в носовом платке птенец неизвестной породы.

— Семеро одного не ждут, — сказал Митя и нахмурился.

— Последний раз я видела его вон в тех соснах, — сказала Ляля Брыкина, — он погнался за бабочкой.

— Нарушение дисциплины, — произнёс ледяным тоном Митя и уж совсем замёрзшим голосом добавил:

— Он даст мне полный отчёт в письменной форме.

Ребята скинули рюкзаки и начали обуваться. Они притомились, всех клонило ко сну. Вертушинка хоть кого завертит! Только пионервожатый Митя Петухов, выпускник тридцать восьмой школы имени Циолковского, победитель математических конкурсов и шахматных турниров, остался стоять. Он стоял и глядел в сторону трёх сосен на горизонте.

— Северцев, потруби, — сказал Митя.

Северцев в этот момент пытался скормить своему птенцу божью коровку, но тот всё отворачивался, даже глаза закрывал. Северцев тяжело вздохнул, поднёс к губам горн и извлёк из него пронзительный вопрос.

Никто из трёх сосен не вышел.

И тут Лёшик, сын завхоза Софьи Ивановны, самый маленький из отряда, вдруг закричал:

— Смотрите, смотрите, что летит?!

Все подняли головы. На небольшой высоте летел в небе грач и нёс в клюве… красный галстук!

— Был на нём пионерский галстук? — спросил Митя.

Ясно, о ком он спрашивал, и несколько голосов ответило:

— Был!

И Митя, скинув рюкзак, побежал к трём соснам на горизонте. И все побежали за ним.

Пожалуйста, я вас очень прошу: запомните эту предысторию! Потому что в конце всей истории мы к ней вернёмся. А теперь пришло время приступать к самой истории. Пока отряд бежит через поле к трём соснам на горизонте, надо успеть рассказать её всю, от начала до конца… А в ней семь эпизодов.

«Лялька Брыкина сказала правильно: в последний раз она видела меня в трёх соснах, когда я погнался за бабочкой».

(Из отчёта Васи Фокина)

Бабочка выпорхнула прямо у него из-под ног. Это был замечательный экземпляр из семейства парусников, огромный махаон, в размахе крыльев 80, а то и 85 миллиметров. Такого ещё не было в его коллекции. Вася снял с плеча сачок, стал подкрадываться. Хлоп — мимо. Махаон, присевший было на одуванчик, замахал дальше и присел на ромашку. Вася за ним. Покружившись по полянке между трёх сосен, он поймал-таки махаона. Посадил его в специальный баульчик и побежал догонять отряд, да не тут-то было! Хотел пробежать мимо сосны бац! Лбом о сосну. Сделал шаг в сторону, побежал бац! Вторая шишка на лбу. Что такое? Сделал обманное движение в сторону, метнулся в другую — бац! То же самое…

Вася побежал к другой сосне, но и она будто сошла с места и встала на пути, набив ему новую шишку. У третьей сосны повторилась та же история. Тут Вася сказал самому себе:

— Спокойно, Вася, надо изменить тактику.

Вася спокойно огляделся, и всё вокруг успокоилось. И сосны стояли спокойно, как нормальные деревья.

«Влезу-ка я на сосну, — решил Вася, — а спущусь с обратной стороны ствола: и, может быть, так выберусь из этого заколдованного места».

Вася осторожно подошёл к сосне. Сосна стояла спокойно, не двигалась. Подпрыгнул, схватился за ветку, подтянулся, полез. Пока лез, смотреть по сторонам было некогда. Но когда долез до вершины и осмотрелся, то… «Я увидел совершенно незнакомую местность», — написал он после в своём отчёте.

И действительно в той стороне, где извивалась Вертушинка, текла теперь большая полноводная река. А там, где их отряд только что вышел из леса, тоже виднелся лес, но намного выше и гуще того леса.

— А у, ребята, где вы-ы?! — закричал Вася. Но ему ответило только эхо. И странное эхо: Вася кричал звонким, высоким голосом, а эхо ответило грохочущим басом:

— Де-вы, евы, вы, вы, вы!!! — и Васе захотелось плакать.

«Сейчас зареву, — подумал Вася, — вот сниму галстук, чтоб не позорить, и зареву!»

Он и в самом деле снял свой пионерский галстук, повесил на ветку и… нет, не от страха, конечно! В своём отчёте он специально это подчёркивает: «Плакал я от обиды, а не от страха». И почему бы нам ему не поверить? Ведь и правда обидно: отряд, может быть, уже пришёл в лагерь, ребята сидят за столами под навесом, уплетают блинчики с вишнёвым вареньем (они были обещаны по случаю воскресенья), а тут сплошные синяки и шишки.

И вот сидит Вася на сосне, плачет и вдруг слышит чей-то весёлый голосок:

— О чём плачешь, красавица?

— О чём плачешь, красавица?

Под сосной стоял смешной старичок на ходулях и, задрав бородёнку, смотрел на Васю.

— Я не красавица, — обиделся Вася, — я мужчина.

— Виноват. Мужики-то редко плачут, а всё больше красавицы. Вот и подумалось: с чего это красавица забралась на сосну и плачет? Зовут-то как?

— Никак, — грубо ответил Вася, хотя старичок всё больше ему нравился.

— Никак, — повторил старичок. — Плохо дело! С именем — Иван, а без имени — чурбан.

— Я не чурбан, а Вася, — опять обиделся Вася.

— Вася? Трудное имя, с морозу не выговоришь!

«С какого моро…» — хотел было сказать Вася, да не успел: вдруг замело, задуло, всё стало белым-бело.

— Эй, Вася! — закричал старичок. — Просквозит тебя в одной рубашонке-то! Скачи ко мне за пазуху, соскакивай!

— Да как же я соско… — и опять не договорил Вася: ветка, на которой он сидел, обледенела, он соскользнул с неё, полетел вниз и, как ни странно, очутился у старичка за пазухой.

— Вот и ладно, — воскликнул старичок, — поехали с орехами!

Снаружи, Вася чуял, всё мело и дуло. А за пазухой тепло, уютно! И правда, оказалось много спелых лесных орехов. Так что он, словно белка, сидел и орехи грыз. А старичок всё бежал, приговаривая что-то вроде чего-то:

— Эх, бежал я по тюх-тюх-тю, нашёл я валюх-тюх-тю, кабы не эта валюх-тюх-тя, съела бы меня тюх-тюх-тя!

«Чудной старичок, — думал Вася, — бежит на ходулях, да ещё меня тащит. Кто он такой? При чём ходули?»

А старичок угадывал его мысли:

— Я — пословица, и зовут меня Старый друг лучше новых двух. А ходули при том, что я пословица нужная, расхожая: всюду поспеть надо.

Вася так пригрелся у Старого друга за пазухой, что даже орехи грызть перестал. задремав. Очнулся он, когда что-то загремело, осветилось и на Васину макушку упало несколько капель. Неужели гроза?

— Гроза и есть, — ответил на его мысли Старый друг, — зима-то уж давно на лето повернула. Уф! Сойди-ка, Вася, дай отдышусь…

Вася спрыгнул и огляделся. Зимы как не бывало! Сияло солнце, зеленела свежая травка, цвели жёлтые одуванчики.

«Где же я и что всё это значит?» — подумал Вася, но Старый друг опять разгадал его мысли:

— Ты, друг Вася, находишься в Стране Пословиц и Поговорок. Уж не знаю, каким чудом ты сюда попал. А ещё непонятней, как ты отсюда выберешься.

— А что? — спросил Вася, и сердце у него ёкнуло.

— Да ведь границы в нашей стране заколдованные.

— Что ж делать-то? — голос у Васи дрогнул.

Старый друг сдвинул шапку на лоб и почесал в затылке.

— Делать нечего, кроме как к царю на поклон идти. Поклонишься, может, он границы и расколдует.

— Нет, ни к какому царю я на поклон не пойду, — решительно сказал Вася, а сам подумал: «Сюда бы космическую ракету, я бы выбрался».

— Ничего такого у нас нет, — вздохнул в ответ на его мысли Друг, — одни телеги да тарантасы.

— На таком транспорте при царе Горохе ездили, — горько усмехнулся Вася.

— Так ведь мы при нём и живём, Вася, — опять вздохнул Старый друг, — наш царь и есть царь Горох.