Тысяча и одна ночь. Том XIV
Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице (ночи 863–894)
Рассказывают также, – начала новую сказку Шахразада, – что был в древние времена и минувшие века и годы один человек – купец, в земле египетской, по имени Тадж-ад-дин, и был он из числа великих купцов и людей верных и благородных, но только он увлекался путешествиями во все страны и любил ездить по степям, пустыням, равнинам и кручам, и морским островам, ища дирхема и динара. И были у него рабы, невольники, слуги и рабыни, и долго подвергал он себя опасностям, и терпел он в путешествиях то, от чего седыми станут малые дети, и был он среди купцов того времени богаче всех деньгами и прекраснее всех речами. Он обладал конями, и мулами, и верблюдами, двугорбыми и одногорбыми, и были у него кули, мешки и товары, и деньги, и материи бесподобные – свёртки тканей из Химса, баальбекские одежды, куски шёлкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы индийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы, турецкие невольники, абиссинские слуги, румские рабыни и египетские прислужники, и были мешки для его поклажи – шёлковые, так как у него было много денег. И был он редкостно красив, с гибкими движениями и, изгибаясь, вызывал желание, как сказал о нем кто-то из описывающих его:
О, вот купец! Я видел – влюблённые
Сражались все из-за него в битве.
И молвил он: «Чего народ тут шумит?»
И молвил я: «Из-за тебя, купчик!»
А другой сказал, описывая его, и отличился, и выразил о нем желаемое:
О, вот купец! Для близости он пришёл,
И взорами смутил он мне сердце.
И молвил он: «Чего ты смущаешься?»
И молвил я: «Из-за тебя, купчик!»
И был у этого купца ребёнок мужского пола по имени Али Нур-ад-дин, и был он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь месяца, редкостно красивый и прекрасный, изящный в стройности и соразмерности. И в один из дней этот мальчик сел, по обычаю, в лавке своего отца, чтобы продавать и покупать, брать и отдавать, и окружили его сыновья купцов, и стал он между ними подобен луне средь звёзд, с блистающим лбом, румяными щеками, молодым пушком и телом, точно мрамор, как сказал о нем поэт:
«Опиши нас!» – изрёк красавец.
Молвил я: «Ты лучше всех!»
И сказал я слово кратко:
«Все прекрасно, знай, в тебе!»
А также сказал о нем один из описывающих его:
Вот родинка на поле его ланиты,
Как точка амбры на мраморной тарелке.
А взоров его меч тому вещает:
«Аллах велик!» – кто страсти не послушен.
И сыновья купцов пригласили его и сказали: «О Сиди Нур-ад-дин, мы хотим сегодня погулять с тобой в такомто саду». И юноша ответил: «Я только спрошусь у отца: я могу пойти лишь с его позволения». И когда они разговаривали, вдруг пришёл его отец, Тадж-ад-дин, и его сын посмотрел на него и сказал: «О батюшка, дети купцов приглашают меня погулять с ними в таком-то саду. Позволишь ли ты мне это?» – «Да, о дитя моё», – ответил Тадж-ад-дин. И затем он дал сыну немного денег и сказал: «Отправляйся с ними».
И дети купцов сели на ослов и мулов, и Нур-ад-дин тоже сел на мула и отправился с ними в сад, где было все, что желательно душе и услаждает очи. Там были высокие колонны и строения, уходящие ввысь, и были у сада сводчатые ворота, подобные портику во дворце, и лазоревые ворота, подобные вратам райских садов, привратника которых звали Ридван, а над ними было сто палок с виноградными лозами всевозможных цветов: красных, подобных кораллам, чёрных, точно носы негров, и белых, как голубиные яйца. И были там сливы, гранаты и груши, абрикосы и яблоки – все это разных родов и разнообразных цветов, купами и отдельно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят четвёртая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что дети купцов, войдя в сад, увидели в нем полностью все, чего желают уста и язык, и нашли там и разноцветный виноград, кучами и отдельно, как сказал о нем поэт:
Виноград вот, а вкус его – вкус напитка,
Цветом мрачен и ворону он подобен.
Средь листвы своей вырос он, и ты видишь –
Пальцам женщин подобен он в тёмной краске.
И сказал о нем также другой поэт:
Вот лозы – с палочек своих свисая,
Они меня напомнят худобою.
Напомнят они мёд и воду в кружке
И, бывши суслом, обратятся в вина.
И потом юноши пришли к беседке в саду и увидели Ридвана, привратника сада, который сидел в этой беседке, точно он, Ридван, – страж райских садов. И они увидели, что на этой беседке написаны такие стихи:
Аллах, напои тот сад, где кисти свисают вниз,
И ветки, упившись сильно, с ними склоняются.
Когда ж заплясать заставит ветки рука ветров»
Украсит их дождь с небес жемчужными точками.
А внутри беседки они увидели такие написанные стихи:
Войдём с тобой, приятель, в прекрасный сад –
Заботы ржу снять сможет он с сердца нам.
Там ветерок, идя, запинается,
И все цветы в руках улыбаются.
И были в этом саду плоды разнообразные и птицы всех родов и цветов: вяхири, соловьи, певчие куропатки, горлинки и голуби, что воркуют на ветвях, а в каналах его была вода текучая, и блистали эти потоки цветами и плодами услаждающими, подобно тому, как сказал поэт:
Ветерок в ветвях пролетел его, и сходство есть
В них с красавицей, что в одежде пышной качается.
А ручьи его нам мечи напомнят, коль вынут их
Руки витязей из теснины ножен, хранящих их.
И также сказал о нем поэт:
Под ветвями струй протянулся ток, и вечно он
Отражает образ прекрасный их в глубине своей.
Но, смекнувши, ветер из ревности полетел к ветвям,
И сейчас же их от сближения отклонил он с ним.
А на деревьях в этом саду было каждого плода по паре, и были в нем гранаты, похожие на кайраванские шарики, как сказал поэт и отличился:
Вот гранаты с тончайшей кожей; сходны
С грудями девы, выступят коль округло.
Когда очистишь их, они покажут
Нам яхонты, смущающие рассудок.
А также сказал о них поэт:
О круглая! Всякому, кто к ней в глубину проник,
Покажет она рубины в складках из Абкара.
Гранат! Я его сравнил, когда увидал его
С грудями невинных дев иль с мраморным куполом.
Больного в нем исцеленье, здравие для него,
О нем изречение пророка пречистого.
О нем говорит Аллах – высоко возвышен он! –
Слова столь глубокие в писанье начертанном.
И были в этом саду яблоки – сахарные, мускусные и даманийские, ошеломляющие взор, как сказал о них поэт:
Вот яблоко двух цветов – напомнит смотрящему
Любимого с любящим ланиты, что встретились.
На ветке они блестят, в чудесном несходные.
Один из них тёмен, а другой – в нем сияние.
Обнялись они, и вдруг доносчик их испугал:
Один покраснел, смутясь, другой побледнел в тоске.
И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна и Айн-Таба, и сказал о них поэт:
Вот абрикос миндальный – как влюблённый он,
Когда пришёл любимый и смутил его.
А влюблённого в нем довольно качеств, поистине:
Лицом он жёлт, и разбито сердце всегда его.
И сказал о них другой и отличился:
Взгляни на абрикос ты: цветы его –
Сады, чей блеск глаза людей радует.
Как яркие светила, блестят они,
Гордятся ветки блеском их средь листвы.
И были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от недугов и отводящий от головы жёлчь и головокружение, а смоквы на ветвях – красные и зеленые – смущали разум и взоры, как сказал о них поэт:
И мнится, что смоквы, когда видно в них белое
И вместе зеленое среди листвы дерева, –
То румов сыны на вышках грозных дворцов стоят,
Когда опустилась ночь, и настороже они.
А другой сказал и отличился:
Привет наш смоквам, что пришли
На блюде в ровных кучках к нам,
Подобны скатерти они,
Что свёрнута, хоть нет колец.
А другой сказал и отличился:
Насладись же смоквой, прекрасной вкусом, одетою
Дивной прелестью и сближающей внешность с сущностью.
Вкушая их, когда ты их попробуешь,
Ты ромашки запах, вкус сахара почувствуешь
Когда же на подносы высыпают их,
Ты шарам из шелка зеленого уподобишь их.
А как прекрасны стихи кого-то из поэтов:
Сказали они (а любит сердце моё вкушать
Другие плоды, не те, что им так приятны):
«Скажи, почему ты любишь смокву?» И молвил я:
«Один любит смоквы, а другой – сикоморы».
Но ещё лучше слова другого:
Мне нравится смоква лучше всяких других плодов,
Доспеет когда, листвой обвившись блестящей.
Она – как молящийся, а тучи над ним дождят,
И льют своих слез струи, страшатся Аллаха.
И были в этом саду груши – тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно…»