Самого же начальника стражи не должно было спускать на землю, дабы он посеву урона не нанес и клятвы своей тем самым не нарушил.

Столь мудрому решению начальник стражи обрадовался, тут же вскочил на носилки и расселся на них, словно папа римский.

Судьи же таскали его по полю до тех пор, покуда он всю скотину не прогнал.

Будь я этим начальником, и я бы согласился, пусть меня хоть целый год по два раза на дню на носилках таскают.

Само собой разумеется, сами судьи никакого урона подрастающей соли не причинили. Потому как судьи всегда об общей пользе пекутся и даже своими слоновыми ножищами никакого вреда драгоценному злаку причинить не могут.

КАК ПОД ГОРОДОМ ШИЛЬДОЙ СОЛЬ В ПОЛЕ ВЫРОСЛА И КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ ПЫТАЛИСЬ ЕЕ ЖАТЬ

Поле под Шильдой зазеленело, потом зацвело, и в конце концов то, что жители города принимали за соль, поспело и, по правде сказать, более всего походило на чертополох, крапиву, одним словом, на бурьян.

Вот однажды шильдбюргеры всем миром пошли в обход своего соляного поля: впереди городской голова, за ним советники, судьи, а потом уж и простой народ. Обошли они поле с одной стороны, обошли с другой и рассудили, что пора за жатву приниматься. И стали они кто серп точить, кто лошадей запрягать, кто телегу ладить, а кто и цепы готовить — надо ж было соль вымолачивать. Однако, как только они приступили к жатве — тут же серпы побросали. Соль-то оказалась до того остра и крепка, что обжигала руки до самых локтей. Надо было бы надеть рукавицы, но шильдбюргеры побоялись, как бы их на смех не подняли, — на дворе ведь лето стояло!

Нашлись и умники, которые предложили соль косой косить, как траву на сено, но тут другой подсказал, что этого делать никак нельзя — колос осыплется. Третьи же предложили: давайте соль пулями из аркебуз сбивать. Но здесь вышла другая помеха: не нашлось среди жителей Шильды метких стрелков, со стороны же они приглашать не пожелали. Боялись, как бы их секрет соль выращивать не похитили. Так и пришлось им всю соль оставить неубранной. И ежели до этой затеи в Шильде мало было соли, то теперь ее осталось совсем ничего: что они сами не съели, то, стало быть, посеяли.

Надо бы им высушить на печке прошлогодний снег и потом его вместо соли пользовать — он тоже крупчатый, да советчика под рукой не оказалось.

И никто из жителей Шильды не мог понять, почему соль так кусается? То ли они неверный севооборот применили, то ли навоза переложили, а может статься, и недоложили…

И поклялись они ухаживать за соляным полем еще лучше.

Я-то знал, что на том поле росла крапива, и шильдбюргеры, приняв ее за соль, здорово обстрекались, однако промолчал: как они шуты есть, так пусть шутами и остаются. К тому же в шутовской моей головушке бродила и другая мысль: не любим мы — и шильдбюргеры тут не исключение, — чтобы наши ошибки нам в строку ставили или на нашу глупость указывали. Известно, не дело ослу осла длинноухим ругать!

КАКОЙ УРОК ИМПЕРАТОР ЗАДАЛ ШИЛЬДБЮРГЕРАМ

Покуда весть о мудрости шильдбюргеров разнеслась по белу свету, прошло немало времени. Зато слух об их шутовстве и глупости словно молния облетел все страны, и очень скоро на земле не осталось никого, кто не был бы наслышан об их проделках. Но по правде говоря, в том нет ничего удивительного. Ведь с тех пор как мы, люди, лишились мудрости и сделались шутами, мы чаще всего и спрашиваем о шутовских проделках, а мудрость нам ни к чему. Так оно и с шильдбюргерами получилось. Чтобы люди прослышали об их уме и мудрости, понадобилось много лет, а вот молва об их шутовстве обошла всех и вся прежде, чем они стали настоящими глупцами.

Как-то раз император той страны, где жили шильдбюргеры, прибыл по своим императорским делам в соседний с Шильдой городок. Местные жители стали рассказывать ему о неслыханных шутовских проделках шильдбюргеров. Император очень удивился — в прежние годы он и сам не раз прибегал к мудрым советам шильдбюргеров. Ну а так как ему все равно надо было ожидать, покуда в городок съедутся все его вассалы, он и приказал отвезти себя в Шильду, дабы самому убедиться, так ли все обстоит, как ему рассказывали, или это лишь пустая болтовня.

Тут он поступил, как один хороший подмастерье. Тот тоже хотел все увидать сам, и однажды, заручившись обещанием, что жена его будет держать язык за зубами и никому ничего не расскажет, шепнул ей по секрету, будто сосед их снес яйцо. Не прошло и получаса, как жена, разумеется, тоже по секрету, поведала о том своей соседке, но речь, конечно, шла уже о паре яиц. Та тоже по секрету рассказала об этом своей невестке, правда добавив еще одно яйцо. И так оно пошло: чем дальше — тем больше. Не успела наступить ночь, как уже вся деревня знала, что сосед того подмастерья снес за один день дюжину яиц. А ведь поначалу говорилось только об одном яйце.

Умудренный опытом император сперва отправил в Шильду гонца с известием о своем скором прибытии. При этом он велел передать шильдбюргерам (должно быть, хотел проверить, подлинные они шуты или только прикидываются), что он не только подтверждает давние права и вольности города Шильды, но предоставит им еще большую свободу, ежели горожане на его приветственную речь, с которой он первым обратится к ним, ответят присказкой и в лад. Пусть они, мол, покамест поразмыслят над этим уроком, а когда он прибудет в Шильду, то встретят его полу-верхом-полупешком.

У бедняг шильдбюргеров поджилки затряслись при таком известии — перепугались они пуще кошки, приметившей еще издали живодера. Более всего они боялись, что император разгадает их уловку: известное дело, господа и видят-то куда дальше простых смертных, и руки-то у них длиннющие, и, как бы ты далеко ни был, обязательно тебя сцапают. И кто его знает, может, император, разгневавшись, заставит шильдбюргеров сбросить шутовские колпаки и придется им все начинать сначала.

А причина для такого беспокойства у них ведь была: шуточное ли это дело — самим, по собственной воле, не спросив высочайшего соизволения, заделаться шутами и всерьез валять дурака!

Испугавшись, шильдбюргеры вспомнили о своей былой прозорливости и очень скоро нашли выход из беды.

Прежде всего навели они порядок в хлеву и на кухне — это чтобы встретить императора самым достойным образом. Потом они задумались над тем, как им быть с городским головой. Прежний до того лихо разыгрывал из себя шута, что для разумных горожан он уже не годился — надо было выбирать нового. Ну а чтобы никого не обижать, шильдбюргеры приняли такое решение: раз императору придется отвечать присказкой и в лад, то городским головой они назначат того, кто к утру придумает самую ладную присказку.

С тем и разошлись по домам. И надо сказать, не было среди них ни одного, кто бы в эту ночь в мечтах своих не видел себя городским головой.

Пуще же всех одолела эта мысль свинопаса. «Я же давно привык свиным стадом командовать. Неужели же с шильдбюргерами не сумею управиться?» Всю-то ночь он с боку на бок ворочался, жену совсем затолкал. А она была женщина хозяйственная и от своего прежнего ума припасла кое-что на черный день. Вот и спрашивает мужа, чем это он, дескать, так обеспокоен. Долго свинопас отмалчивался, наконец не выдержал и поведал ей о своей мечте.

Узнав, отчего муженек ее так закручинился, жена свинопаса возмечтала стать женой городского головы.

— Дорогой мой муженек! — сказала она. — Не мучай ты себя понапрасну, а лучше скажи, что ты мне подаришь, ежели я тебе самую складную из складных присказок подскажу?

— Шубу подарю! — выпалил свинопас.

Жена давно вздыхала по шубе. Наклонилась она к его уху и стала нашептывать:

И чтобы муж не забыл этой присказки, она повторила ее ровно девяносто девять раз.

Тем временем рассвело, и пора уже было идти в ратушу.

А там сколько в Шильде было жителей, столько они принесли с собой присказок! И мне только жалеть приходится, что не все они у меня в памяти сохранились.

Первым выступил самый старый шильдбюргер. Он сказал:

— А лучше ты ничего не мог придумать? — закричал на него другой шильдбюргер. — Проваливай! Я хочу быть головой! Слушайте мою присказку!

Гансом с детства звали меня,

— И только-то? — скривил губы третий шильдбюргер. — Этак я, пожалуй, тебя переплюну. А ну, слушайте, что я сочинил:

Но эта присказка не понравилась четвертому. Отпихнул он третьего и говорит свое: