Разговаривая, она двигала ими вокруг, но единственным последствием было чуть заметное колыхание далекой зеленой листвы.

Так как, по-видимому, у нее не было никакой возможности приблизить руки к голове, то она попробовала приблизить голову к рукам и была очень обрадована, найдя, что ее шея легко изгибается во всех направлениях как змея. Едва Алисе удалось изогнуть шею изящным зигзагом и она уже готовилась нырнуть в море листвы (Алиса заметила, что это были всего лишь верхушки деревьев, под которыми она только что бродила), как вдруг резкий свист заставил ее откинуться назад: большой Голубь подлетел к самому ее лицу, нанося жестокие удары крыльями.

— Змея! — пищал Голубь.

— Я — не змея! — негодующе воскликнула Ллиса. — Оставьте меня!

— Змея, я повторяю! — снова запищал Голубь, по уже более мирно и добавил с чем-то, похожим на рыдание: — Я испробовал все, и, кажется, ничего невозможно поделать!

— Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — сказала Ллиса.

— Я испробовал корни деревьев, и берега, и изгороди, — продолжал Голубь, не слушая ее, — но эти змеи! От них никуда не денешься!

Алиса недоумевала все больше и больше, но подумала, что нет никакого смысла что-нибудь говорить, пока Голубы не кончит.

— Как будто мало хлопот высиживать яйца, — сказал Голубь, — так из-за змей я еще должен быть настороже днем и ночью! Три недели я ни на секунду не могу сомкнуть глаз.

— Мне очень жаль, что вам не дают покоя, — сказала Алиса, начиная понимать, что он имеет в виду,

— И вот, как только я выбрал самое высокое дерево в лесу… — продолжал Голубь, поднимая голос до крика, — и вот, только я подумал, что наконец избавился от них, они находят нужным, извиваясь, валиться с неба! Уф! Змея!

— Но я — не змея, говорю вам, — сказала Алиса. — Я… я…

— Хорошо! Кто же ты вообще? — спросил Голубь. — Я вижу, ты что-то стараешься выдумать.

— Я… я — маленькая девочка, — сказала Алиса с некоторым сомнением, так как вспомнила все превращения, которые она пережила в течение этого дня.

— Милая история, в самом деле! — произнес Голубь тоном глубочайшего презрения. — Я за свою жизнь достаточно видел маленьких девочек, но ни одной с такой шеей, как эта! Нет-нет! Ты — змея! Отрицать бесполезно. Я полагаю, что ты еще будешь меня убеждать, что не пробовала ни одного яйца!

— Я пробовала яйца, конечно, — ответила Алиса, которая была очень правдивым ребенком. — Но, видите ли, маленькие девочки едят почти так же много яиц, как змеи!

— Не верю, — возразил Голубь. — Ну, а если они это делают, тогда маленькие девочки — только другая порода змей. Вот и все, что я могу сказать!

Подобная мысль была для Алисы настолько новой, что она молчала минуту или две, и это дало Голубю возможность добавить:

— Ты ищешь яйца — вот что я хорошо знаю. И какое значение имеет для меня, маленькая девочка ты или змея?

— Имеет очень большое значение для меня! — поспешно возразила Алиса. — Я не ищу яиц, как вам кажется, а если бы искала, мне эти не нужны: я не люблю сырых яиц!

— Ну, и проваливай тогда! — воскликнул Голубь сердито, снова садясь в гнездо.

Алиса стала пробираться среди деревьев, пригибаясь как можно ниже, так как ее шея запутывалась в ветвях. Алиса то и дело останавливалась и распутывала ее. Вскоре она вспомнила, что все еще держит в руках куски мухомора, и с большой осторожностью принялась за работу, надкусывая то один, то другой и делаясь то выше, то ниже, до тех пор. пока ей не удалось довести себя до своей обычной вышины.

Это продолжалось так долго, что когда она добилась чего-то вроде своего настоящего роста, то сначала почувствовала себя немного странно. Но она в несколько минут привыкла к этому и, как всегда, начала разговаривать сама с собой:

— Ну вот, половина моего плана теперь уже выполнена! Как нелепы все эти превращения! Я совсем не уверена, кем я стану в следующую секунду! Однако я достигла моего настоящего роста. Теперь прежде всего мне надо войти в прекрасный сад, но только как — хотела бы я знать!

Сказав это, она внезапно очутилась на открытой поляне, на которой стоял маленький дом, около четырех футов высотой.

«Кто бы здесь ни жил, — подумала Алиса, — невозможно явиться к ним, будучи такого роста: ну, они сошли бы с ума».

И она снова начала грызть кусок, который держала в правой руке, и до тех пор не делала попыток подойти ближе к дому, пока не уменьшилась до девяти дюймов.

инуту или две она стояла, глядя на дом и недоумевая, что делать дальше. Вдруг неожиданно из леса показался бегущий лакей в ливрее (она решила, что это лакей, потому что он был в ливрее; иначе, судя только по его лицу, она назвала бы его рыбой) и громко постучал в дверь дома костяшками пальцев. Ее открыл другой лакей в ливрее, с круглым лицом и большими глазами, словно у лягушки. У обоих лакеев, как заметила Алиса, напудренные волосы были в сплошных завитках. Ей очень хотелось узнать, что все это значит, и она, выйдя из лесу, подкралась немного ближе, чтобы лучше слышать.

Лакей Рыба принялся вытаскивать  из подмышки огромное письмо почти такой же величины, как он сам, и потом вручил его другому, сказав торжественно:

— Герцогине! Приглашение от Королевы на партию в крокет.

Лакей-Лягушка, только немного изменив порядок слов, повторил тем же торжественным тоном:

— От Королевы! Приглашение Герцогине на партию в крокет.

Затем они оба поклонились друг другу, и завитки их перепутались.

Алиса так сильно смеялась над всем этим, что должна была убежать назад в лес из страха, что они ее услышат. Когда она снова выглянула, Лакей Рыба уже ушел, а другой сидел на земле у дверей, глупо уставясь в небо.

Алиса робко подошла к двери и постучала.

— Бесполезно стучать, — сказал Лакей, — и по двум причинам: во-первых, потому, что я нахожусь по эту сторону двери, там же, где и ты, и, во-вторых, потому, что они внутри дома так шумят, что никто не может тебя услышать.

И действительно, из дома доносился невероятный шум — непрерывное завывание, чихание и время от времени страшный грохот, как будто блюдо или горшок разлетались вдребезги.

— Будьте любезны, скажите, — спросила Алиса, — как в таком случае мне войти?

— Еще мог бы быть некоторый смысл стучать, — продолжал Лакей, не обращая на нее внимания, — если бы дверь была между нами. Например, если бы ты находилась внутри. Ты могла бы постучать, и я мог бы тебя выпустить, знаешь ли…

Разговаривая, он по-прежнему все время смотрел в небо, и Алиса подумала, что это совсем невежливо. «Но, кажется, он не может иначе — сказала она себе: — его глаза находятся почти на самой макушке. Однако он мог бы отвечать на вопросы».

— Как мне войти? — громко повторила она.

— Я буду сидеть здесь, — заметил Лакей, — до завтра…

Тут на мгновение дверь распахнулась, и большая тарелка, брошенная изнутри дома, полетела в голову Лакея; она задела его по носу и разбилась в куски, ударившись о дерево позади Лакея.

— …или, возможно, до послезавтра, — продолжал Лакей тем же тоном, как будто ровно ничего не случилось.

— Как я могу войти? — спросила Алиса еще громче.

— Пустят ли тебя туда вообще, — сказал Лакей, — вот, знаешь ли, первый вопрос.

Это, несомненно, было так. Но Алисе не понравилось, что с ней разговаривают подобным образом. «Вот уж правда, — пробормотала она про себя, — у этих созданий ужасная привычка вечно противоречить. Вполне достаточно, чтобы любого свести с ума!»

Казалось, Лакей счел этот момент удобным, чтобы повторить свое замечание с некоторыми изменениями.

— Я буду сидеть здесь, — сказал он, — и сейчас и потом, дни за днями…

— Но что буду делать я? — спросила Алиса.

— Все, что тебе угодно, — ответил Лакей и начал свистеть.

— О, нет никакого смысла с ним разговаривать! — безнадежно сказала Алиса. — Он совершенный идиот! — И она открыла дверь и вошла в дом.

Дверь вела в большую кухню, доверху наполненную дымом. Посредине нее на трехногом табурете сидела Герцогиня и нянчила грудного ребенка. Наклонившись над очагом, Кухарка помешивала в котле, который, по-видимому, был полон супа.

— Безусловно, в этом супе слишком много перца, — сказала себе Алиса, страшно чихая.

Действительно, весь воздух вокруг был пропитан горечью перца. Даже Герцогиня то и дело чихала, а ребенок чихал и завывал попеременно, не умолкая ни на секунду.

Из находившихся в кухне не чихали только Кухарка и большой Кот, который лежал у очага и улыбался от уха до уха.