Научные заслуги Афанасьева снискали глубокое уважение и признание не только видных представителей отечественной, но и зарубежной науки[965]. О заочном знакомстве его с Я. Гриммом свидетельствует П. В. Шейн. Во время поездки за границу (конец 50-х годов) в Берлине Шейн встречался с Я. Гриммом. Об этой встрече он рассказал А. Е. Грузинскому. Я. Гримм говорил с собирателем о народной поэзии, радовался появлению сказок Афанасьева и удивлялся тому, что Шейн живет в Москве и не знаком с Афанасьевым: «Непременно познакомьтесь с ним, — сказал Гримм. — Вы передайте от меня приветствие и благодарность за его сказки»[966].
Афанасьев поддерживал связи с известными фольклористами и этнографами Ю. Фейфаликом, В. Маннгардтом, А. Патером, В. Р. Ролстоном и др. О характере этих связей можно судить по нескольким сохранившимся письмам, опубликованным А. Е. Грузинским[967]. Ученые чрезвычайно высоко отзываются в них о трудах Афанасьева, с глубоким уважением говорят о нем как об авторитетном знатоке русской народной жизни и обращаются к нему за советами и помощью в разыскании данных о русском фольклоре и литературе, необходимых для их исследовательских занятий. При обмене научной литературой Фейфалик получает от Афанасьева 3 и 4 выпуски первого издания «Народных русских сказок» — «интересных сказок» (письмо от 17 ноября 1860 г.), а Маннгардт «Поэтические воззрения славян на природу» — «хороший и ценный подарок», «превосходную книгу» (письмо от 15 сентября 1866 г.). Присылка 3-го и 4-го выпусков сказок Фейфалику последовала за его письмом от 14 сентября 1858 г.
«Раз уж я заговорил о Ваших прекрасных народных русских сказках, — говорится в письме, — которые я знаю два выпуска, я не могу высказать Вам своей искренней радости по поводу этой в высшей степени интересной книги. Я позволил себе говорить о ней в одном немецком периодическом издании и воздал ей должную честь. Некоторые же из сказок я поместил в переводе в журналах, разумеется, с обозначением моего источника. Было бы очень желательно, чтобы Вы позволили перевести всю книгу на немецкий язык, и я попросил бы Вас на этот случай указать Ваши условия»[968].
В 1867 г. во время славянского съезда в Москве Афанасьев познакомился, а затем обменивался дружескими письмами с А. Патером. В. Р. Ролстон лично посетил Афанасьева в 1870 г. на его московской квартире. Об этой встрече он рассказал так: «Я провел с ним очень короткое время в его совершенно русском доме, стоявшем посреди такого обширного двора (даже можно сказать пустыря), что легко можно было подумать, будто находишься в деревне, а не в столичном городе. Комната его со всей ее обстановкой была именно в таком роде, в каком можно было надеяться встретить в доме такого истинного ученого — повсюду книги и везде следы и указания на литературный труд. Да и самою личностью своей он выражал идею высокого труженика, труженика не из материальных выгод, но из сердечной любви к своему предмету и из благородного желания извлечь из тьмы и вывести на свет литературные сокровища, так долго скрывавшиеся в малочитаемых хрониках и других неизвестных памятниках, или же кроющиеся в памяти народа, к которой ученые обращаются еще менее. В то время, как я его видел, он казался исполненным жизни и сил; в его наружности не было никаких признаков слабости или недуга, которые бы грозили ему смертью»[969].
Осенью в год посещения его Ролстоном Афанасьев заболевает чахоткой. Летом следующего года он предпринимает лечебную поездку на кумыс под Самару, а через два месяца по возвращении в Москву, 23 сентября 1871 г. умирает. Похоронен А. Н. Афанасьев в Москве на Пятницком кладбище рядом с могилами Т. Н. Грановского, М. С. Щепкина, Станкевича, Кетчера, Коршей. В 1874 г. на его могиле на собранные по подписке деньги воздвигнут памятник работы скульптора В. С. Бровского[970].
Современники Афанасьева, все, кто коротко был знаком с ним, высоко отзывались о его личных качествах как человека и ученого. Подчеркивалось его огромное трудолюбие и исключительная работоспособность, неподкупная честность, преданность науке, принципиальность и твердость убеждений, независимость суждений. Высокий ум сочетался в нем, как свидетельствует автор одного из некрологов (П. Бартенев?), с редкими душевными качествами — прямодушием, остроумием и веселостью, что позволяло ему быть «душою общества». При этом, — дополняет автор, — Афанасьев, был «не всегда, может быть, осторожный, иногда чересчур горячий и невоздержанный на язык»[971]. Известие о кончине А. Н. Афанасьева было помещено, еще до появления некрологов в русской печати, в английском журнале. Автором его был Ролстон. Он писал: «Несколько недель тому назад русская литература лишилась одного из наиболее достойных своих деятелей. Преждевременная смерть Афанасьева оставила в рядах славянских ученых пробел, не легко пополняемый ... В специальной области его деятельности его никто не превосходил. Как собиратель и комментатор русских народных сказок он не имел соперников, и никто не сделал для общей пользы так много, как он»[972].
И. С. Тургенев в письме к А. А. Фету от 8 января 1872 г. горестно размышлял: «Недавно А. Н. Афанасьев умер буквально от голода, а его литературные заслуги будут помниться, когда наши с Вами, любезный друг, давно уже покроются мраком забвения»[973].
* * *Любовь к народным сказкам побудила Афанасьева к их собиранию и изданию. Мысль взяться за это кропотливое, трудоемкое и еще мало кем изведанное дело окончательно созрела у него в самом начале 50-х годов в связи с его разработкой и последующей публикацией статей по славянской мифологии, в значительной степени основанных на привлечении фольклорно-этнографических материалов, в том числе сказок. Именно тогда он мог на собственном опыте убедиться в крайней скудости и малой пригодности такого рода печатных материалов[974] и необходимости их собирания и издания с научными целями. Собственно в этом направлении работала мысль не только одного Афанасьева. В эти же годы предпринимались и практические шаги по записи народных русских сказок, прежде всего В. И. Далем, П. В. Киреевским, П. И. Якушкиным, а также менее известными и вовсе неизвестными лицами, работавшими преимущественно по программе (инструкции) Русского географического общества, разработанной Н. И. Надеждиным[975]. Известно также, что еще П. В. Киреевский, по свидетельству Якушкина, хотел, чтобы кто-нибудь взялся за издание сказок, «и потому-то он не отказывал собранных им сказок всякому, кто только собирался их печатать». Киреевский предлагал осуществить такое издание Якушкину и советовал ему обратиться к Далю с просьбою, чтобы тот уступил свое собрание сказок. Но «Даль по неизвестным мотивам в просьбе отказал и задуманное издание не осуществилось»[976].
Начало своему сказочному собранию Афанасьев положил немногочисленными собственными записями, которые он сделал у себя на родине в Бобровском уезде Воронежской губернии во время кратковременных наездов туда в дни каникул и отпусков. Возможно, что эти первые записи и натолкнули Афанасьева на мысль обратиться к А. А. Краевскому с предложением начать публикацию народных сказок в редактируемых им «Отечественных записках». В письме к нему от 14 августа 1851 г. Афанасьев писал: «Издание будет ученое, по образцу издания бр. Гриммов. Текст сказки будет сопровождаться филологическими и мифологическими примечаниями, что еще больше даст цены этому материалу; кроме того тождественные сказки будут сличены с немецкими сказками по изданию Гриммов, и аналогичные места разных сказок указаны. Войдет сюда также сличение сказок с народными песнями. Изданию я предписал бы небольшое предисловие о значении сказок и методе их ученого издания. Одна сказка через три или через два номера — смотря по возможности — не займет в журнале много места»[977].
К предложению Афанасьева Краевский отнесся положительно. Однако вскоре сам собиратель от него отказался, посчитав, очевидно, что такой способ печатания сказок усложнит и чрезмерно растянет сроки их издания. Изыскивая приемлемые пути издания сказок, Афанасьев одновременно предпринимает практические шаги к их накоплению. Так, с просьбой о высылке необходимых материалов он дважды обращается в Русское географическое общество, в архив которого начали поступать записи народных сказок от местных собирателей, начиная с 1847 г. Нам неизвестно, как реагировало Общество на первое его обращение, но что такое обращение было — видно из второго дошедшего до нас письма Афанасьева[978].