– Стой! Стой! – еще громче закричал Хвощ, выбираясь из сена. – Стой, тебе говорят!
– Что случилось? – удивился Петр, притворясь, будто только что его услышал.
Вылез Хвощ из сена и, глядя в упор на мужика, спросил:
– А не врешь?
– Чего мне врать? Сущая правда!
– Вдоволь еды, говоришь?
– Ешь сколько влезет!
– И жирная?
– Сало так с бороды и течет.
– А миски большие?
– Да с луну будут!
Луна как раз заходила.
– Коли так, – сказал Хвощ, оборачиваясь к королю, – я остаюсь здесь, ваше величество!
Он припал к королевским стопам, попрощался с товарищами и, вскочив на борт телеги, крикнул крестьянину, чтобы поворачивал к деревне. Петр, торопясь исполнить приказание, наехал на камень. Телега накренилась, подпрыгнула, и Хвощ, вылетев из нее, шлепнулся на землю. К счастью, он не очень ушибся: рыхлый, глубокий песок, как перина, смягчил удар. Но Хвощ все равно заорал благим матом, разбудив всех собак в деревне, и они залились громким лаем.
На лай отозвался один гусак, за ним другой; проснувшись, загоготала какая-то чуткая гусыня, за ней другая, третья, потом еще десять, двадцать – и во дворах и хлевах такой шум и гам поднялся, словно на пожаре. – Ой, косточки мои, косточки! – ощупывая бока, вопил Хвощ, испуганный лаем и гоготаньем; но голос его тонул в этом шуме. Петр стегнул клячу, и она побежала рысью. Хвощ встал и, оглядевшись, увидел, что рядом на песке еще кто-то барахтается. В это время из-за туч выглянула луна, и он, к величайшему своему удивлению, узнал ученого летописца.
– Не может быть! – воскликнул он. – Это ты, ученый муж?
– Я, братец, я!
– Неужели и ты вывалился из телеги?
– Нет! Я выпрыгнул сам, с разрешения короля. Видишь ли, братец, где гогот, там и гуси. Ясно?
– Ясно как день!
– А где гуси, там и перья. Верно?
– Как дважды два – четыре!
– А будут перья, будет и новая книга, и ко мне вернется моя слава. Так или нет?
– Конечно! – горячо подтвердил Хвощ.
С готовностью поддакивая товарищу, он в глубине души не очень-то был рад, что придется делиться с ним жирными кусками. И немного погодя Хвощ сказал:
– Знаешь что? По-моему, ученому не пристало со всяким мужичьем якшаться, с неучами из одной миски хлебать. Так недолго и репутацию погубить. Давай сделаем вот как: я пойду в деревню, а ты – в лес. А ночью, когда все заснут, я приведу тебя в хату, и ты подкрепишься чем бог послал. Не беда, если не всегда будет густо, ведь не хлебом единым жив человек; зато своего достоинства не уронишь. Разве это не самое важное?
– Спасибо за добрый совет, братец! – воскликнул растроганный Чудило-Мудрило и, бросившись Хвощу на шею, стал его обнимать и целовать. У Хвоща было доброе сердце, и ему стало немного не по себе. Уж больно легко Чудило-Мудрило дал себя провести. Но жадность заглушила добрые чувства, и, быстро подавив угрызения совести, Хвощ обнял ученого, проводил его до леса и распрощался с ним, пожелав мудрых мыслей. А сам крадучись задами стал пробираться к самой богатой с виду хате. Но каково же было его разочарование!
В чулане хоть шаром покати, мышь и та с голоду сдохнет; в квашне вместо теста отруби; ни окорока, ни каши, а салом и гусятиной даже не пахнет! В горшки заглянул – пусто; не похоже, чтобы в них и вчера-то что-нибудь варилось. Осмотрел миски, сковородки – ничего. Хвощ – бежать из хаты. Шмыгнул в другую – и там не лучше. Домов с десяток обежал – везде одно и то же.
А спящие люди худы, как скелеты.
Ни постели, ни утвари сносной, даже лошади или коровы хорошей ни у кого нет. Многие хаты совсем завалились и стоят, подпертые жердями, как калеки на костылях. Не лучше и дом старосты.
Вот как туго всем пришлось перед новым урожаем. – Ах ты, обманщик! – обозлившись, крикнул Хвощ и сжал кулаки. – Вот это надул! А я-то, дурак, попался на удочку! Да ведь это сущая Голодаевка! А он, негодяй, наплел, будто деревня Обжираловкой зовется и у каждого здесь сало с бороды каплет! Вот тебе и сало! Вот так ешь сколько влезет! Да я здесь как жердь высохну! Хоть бы хлеба корочку раздобыть, колбаски кусочек или мисочку борща!
Уже светало, и нищета деревни проступила совсем ясно, когда Хвощ остановился перед столбом на распутье и, задрав голову, стал по складам читать надпись на дощечке.
Читал и глазам не верил. Что за наваждение?
А на дощечке стояло: «Голодаевка».
Он еще раз перечитал: «Го-ло-да-ев-ка». Черным по белому написано.
– Голодаевка!
Хвощ всплеснул руками и остался стоять посреди дороги.
А солнышко медленно поднималось из-за леса.
Он еще раз с тоской взглянул на столб, прочел: «Голодаевка» – и вздохнул.
VНочь была холодная, и Чудило-Мудрило, прохаживаясь по лесу, чтобы согреться, набрел на довольно высокий песчаный холмик, под которым виднелась глубокая дыра. Каждый с первого взгляда понял бы, что это лисья нора.
Но наш ученый весь свой век просидел над книгами и ничего не смыслил в таких вещах. Он остановился как вкопанный и стал раздумывать, что бы это могло быть.
«Гора? Крепость? – гадал он. – Уж не языческий ли это храм наших предков? Весьма вероятно! Весьма вероятно!»
И он с величайшим вниманием стал обходить холм. А из норы между тем осторожно высунулась рыжая мордочка клинышком, с горящими глазами и крепкими, острыми зубами. Высунулась, спряталась, опять высунулась, и наконец из норы вылезла поджарая лисичка Сладкоежка. Она сразу же узнала ученого, но виду не подала, а, напустив на себя важность, сделала шажок ему навстречу и спросила:
– Кто ты, незнакомый странник? И что привело тебя в сию обитель науки и добродетели?
– Придворный летописец короля Светлячка из Хрустального Грота к вашим услугам, – вежливо ответил Чудило-Мудрило.
– Ах, это вы, сударь! – воскликнула Сладкоежка. – Какой счастливый случай привел вас сюда?… Как! Неужели вы не узнаёте меня? Я автор многих научных сочинений Сладкоежка, которую вы недавно почтили своим посещением.
Чудило-Мудрило хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Как же! Помню, помню! На меня просто минутное затмение нашло.
Покорнейше прошу простить, сударыня.
Он сказал «сударыня», решив, что не подобает называть такую важную даму просто на «вы».
Они сердечно поздоровались. Потом Чудило-Мудрило сказал:
– Я был бы бесконечно признателен вам, сударыня, если бы вы сообщили, что это за холм. Но может быть, я кажусь вам слишком назойливым? – Нет, что вы, помилуйте! – ухмыльнувшись, сказала Сладкоежка. – Я велела насыпать этот холмик, чтобы всегда иметь под рукой достаточно песку для присыпания моих рукописей.[2] – Она потупила взор, потерла лоб лапой и скромно добавила: – Я много работала в последнее время, очень много… А как подвигается ваше сочинение, уважаемый коллега? – спросила она с любезной предупредительностью.
– Ох! – простонал Чудило-Мудрило. – Лучше не спрашивайте! Меня постигло самое ужасное несчастье, какое только может постигнуть ученого: моя книга погибла, а перо сломалось!
– Сломалось? – подхватила Сладкоежка, и глазки ее загорелись, а зубы плотоядно блеснули. – Да ведь нет ничего проще, как достать новое, и не одно! Пять, десять… Да что я говорю – сотни перьев готова я раздобыть для вас, уважаемый коллега, если только вы окажете мне одну маленькую, малюсенькую, вот как эта песчинка, услугу! Но ваша помощь понадобится мне сегодня. И очень скоро! Через час!
Она подхватила ученого под руку и, прохаживаясь с ним взад и вперед, заворковала ему на ухо:
– Видите ли, здесь неподалеку живет один пес, которого я просто не выношу. Сама не могу понять, что меня в нем так отталкивает. То ли уродливая внешность, то ли дурные наклонности: целыми днями он сидит, ничего не делая, возле какой-то жалкой семерки гусей, которым не угрожает ни малейшей опасности. Короче говоря, я терпеть не могу этого бездельника и рада была бы избавиться от него хоть на несколько минут. Но он, как назло, изо дня в день является сюда с маленькой оборванной девчонкой и с этими гусями, на которых и смотреть-то тошно – кожа да кости! Устроются здесь на полянке, как раз напротив моего жилища, и отравляют своим присутствием часы, посвященные научным трудам! Так вот, когда они явятся сюда сегодня, подразните, пожалуйста, немного этого пса, дорогой коллега, пусть он за вами погонится и отбежит в сторону, а я тем временем закончу сочинение, над которым давно работаю. Если вы исполните мою просьбу, я преподнесу вам целый пучок отменнейших перьев, которые обладают одним чудесным свойством: уснешь вечером с таким пером в руке, а утром глядь – уже четверть книги написано. Вот какие перья!
У Чудилы-Мудрилы глаза заблестели от радости. Он проглотил слюну и воскликнул:
– С удовольствием, с превеликим удовольствием! От всего сердца рад помочь вам, сударыня! Я весь к вашим услугам! Располагайте мною! И он стал кланяться, шаркая то правой, то левой ножкой, и сердечно пожимать лисе обе лапы.