Филифьонка продолжала возиться с завтраком. Она ходила по кухне взад и вперед, стуча каблуками. На душе у нее вдруг стало тревожно.

– А как было при Муми-маме?

– Мама обычно посвистывала, когда готовила, – сказала Мюмла. – Порядка особого не было. Иной раз они брали еду с собой и уезжали куда-нибудь. А иногда и вовсе ничего не ели. – Мюмла закрыла голову лапой и приготовилась спать.

– Уж я, поди, знаю маму гораздо лучше, чем ты, – отрезала Филифьонка.

Она смазала форму растительным маслом, плеснула туда остатки вчерашнего супа и незаметно сунула несколько сильно переваренных картофелин. Волнение закипало в ней все сильнее и сильнее. Под конец она подскочила к спящей Мюмле и закричала:

– Если бы ты знала, что мне известно, ты не спала бы без задних лап!

Мюмла проснулась и молча уставилась на Филифьонку.

– Ты ничего не знаешь! – зашептала Филифьонка с остервенением. – Не знаешь, кто вырвался на свободу в этой долине. Ужасные существа выползли из платяного шкафа, расползлись во все стороны. И теперь они притаились повсюду!

Мюмла села на постели и спросила:

– Значит, поэтому ты налепила липкую бумагу на сапоги? – Она зевнула, потерла мордочку и направилась к двери. В дверях она обернулась: – Не стоит волноваться. В мире нет ничего страшнее нас самих.

– Она не в духе? – спросил Мюмлу Онкельскрут в гостиной.

– Она боится, – ответила Мюмла и поднялась по лестнице. – Она боится чего-то, что спрятано в шкафу.

За окном теперь было совсем темно. Все обитатели дома с наступлением темноты ложились спать и спали очень долго, все дольше и дольше, потому что ночи становились длиннее и длиннее. Хомса Тофт выскользнул откуда-то как тень и промямлил:

– Спокойной ночи.

Хемуль лежал, повернувшись мордой к стене. Он решил построить купол над папиной беседкой. Его можно выкрасить в зеленый цвет, а можно даже нарисовать золотые звезды. У мамы в комоде обычно хранилось сусальное золото, а в сарае он видел бутыль с бронзовой краской.

Когда все уснули, Онкельскрут поднялся со свечой наверх. Он остановился у большого платяного шкафа и прошептал:

– Ты здесь? Я знаю, что ты здесь, – и очень осторожно потянул дверцу. Она вдруг неожиданно распахнулась. На ее внутренней стороне было зеркало.

Маленькое пламя свечи слабо освещало темную прихожую, но Онкельскрут ясно и отчетливо увидел перед собой предка. В руках у него была палка, на голове шляпа, и выглядел он ужасно неправдоподобно. Пижама была ему слишком длинна, на ногах гамаши. Он был без очков. Онкельскрут сделал шаг назад, и предок сделал то же самое.

– Вот как, стало быть ты не живешь больше в печке, – сказал Онкельскрут. – Сколько тебе лет? Ты никогда не носишь очки?

Он был очень взволнован и стучал палкой по полу в такт каждому слову. Предок делал то же самое, но ничего не отвечал.

«Он глухой, – догадался Онкельскрут, – глухой как пень. Старая развалина! Но во всяком случае приятно встретиться с тем, кто понимает, каково чувствовать себя старым».

Он долго стоял и смотрел на предка. Под конец он приподнял шляпу и поклонился. Предок сделал то же самое. Они расстались со взаимным уважением.

Дни стали короче и холоднее. Дождь шел редко. Изредка выглядывало солнце, и голые деревья бросали длинные тени на землю, а по утрам и вечерам все погружалось в полумрак, затем наступала темнота. Они не видели, как заходит солнце, но видели желтое закатное небо и резкие очертания гор вокруг, и им казалось, что они живут на дне колодца.

Хемуль и хомса строили беседку для папы. Онкельскрут рыбачил, и теперь ему удавалось поймать примерно по две рыбы в день, а Филифьонка начала посвистывать. Это была осень без бурь, большая гроза не возвращалась, лишь откуда-то издалека доносилось ее слабое ворчанье, отчего тишина, царившая в долине, становилась еще более глубокой. Кроме хомсы, никто не знал, что с каждым раскатом грома зверек вырастал, набирался силы и храбрости. Он и внешне сильно изменился. Однажды вечером при желтом закатном свете он склонился над водой и впервые увидел свои белые зубы. Он широко разинул рот, потом стиснул зубы и заскрипел, правда, совсем немножко, и при этом подумал: «Мне никто не нужен, я сам зубастый».

Теперь Тофт старался не думать о зверьке, – он знал, что зверек продолжал расти уже сам по себе.

Тофту было очень трудно засыпать по вечерам, не рассказав что-нибудь себе самому, ведь он так привык к этому. Он все читал и читал свою книгу, а понимал все меньше и меньше. Теперь шли рассуждения о том, как зверек выглядит внутри, и это было очень скучно и неинтересно.

Однажды вечером в чулан постучала Филифьонка.

– Привет, дружок! – сказала она, осторожно приоткрыв дверь.

Хомса поднял глаза от книги и молча выжидал.

Филифьонка уселась на пол рядом с ним и, склонив голову набок, спросила:

– Что ты читаешь?

– Книгу, – ответил Тофт.

Филифьонка глубоко вздохнула, придвинулась поближе к нему и спросила:

– Наверно, нелегко быть маленьким и не иметь мамы?

Хомса еще ниже начесал волосы на глаза, словно хотел в них спрятаться, и ничего не ответил.

– Вчера вечером я вдруг подумала о тебе, – сказала она искренне. – Как тебя зовут?

– Тофт, – ответил хомса.

– Тофт, – повторила Филифьонка. – Красивое имя. – Она отчаянно подыскивала подходящие слова и сожалела, что так мало знала о детях и не очень-то любила их. Под конец сказала: – Ведь тебе тепло? Тебе хорошо здесь?

– Да, спасибо, – ответил хомса Тофт.

Филифьонка всплеснула лапами, она попыталась заглянуть ему в мордочку и спросила умоляюще:

– Ты совершенно уверен в этом?

Хомса попятился. От нее пахло страхом.

– Может быть... – торопливо сказал он, – мне бы одеяло...

Филифьонка вскочила.

– Сейчас принесу! – воскликнула она. – Подожди немного. Сию минуту... – Он слышал, как она сбегала вниз по лестнице и потом поднялась снова. Когда она вошла в чулан, в лапах у нее было одеяло.

– Большое спасибо, – поблагодарил хомса и шаркнул лапкой. – Какое хорошее одеяло.

Филифьонка улыбнулась.

– Не за что! – сказала она. – Муми-мама сделала бы то же самое. – Она опустила одеяло на пол, постояла еще немного и ушла.

Хомса как можно аккуратнее свернул ее одеяло и положил его на полку. Он заполз в бредень и попытался читать дальше. Ничего не вышло. Тогда он захлопнул книгу, погасил свет и вышел из дома.

Стеклянный шар он нашел не сразу. Хомса пошел не в ту сторону, долго плутал между стволов деревьев, словно был в саду первый раз. Наконец он увидел шар. Голубой свет в нем погас; сейчас шар был наполнен туманом, густым и темным туманом, почти таким же непроглядным, как сама ночь! За этим волшебным стеклом туман быстро мчался, исчезал, засасывался вглубь, кружился темными кольцами.

Хомса пошел дальше, по берегу реки, мимо папиной табачной грядки. Он остановился под еловыми ветвями возле большой топи, вокруг шелестел сухой камыш, а его сапожки вязли в болоте.

– Ты здесь? – осторожно спросил он. – Как ты чувствуешь себя, малыш нумулит?

В ответ из темноты послышалось злое ворчанье зверька.

Хомса повернулся и в ужасе бросился бежать. Он бежал наугад, спотыкался, падал, поднимался и снова мчался. У палатки он остановился. Она спокойно светилась в ночи, словно зеленый фонарик. В палатке сидел Снусмумрик, он играл сам для себя.

– Это я, – прошептал хомса, входя в палатку.

Он никогда раньше здесь не был. Внутри приятно пахло трубочным табаком и землей. На баночке с сахаром горела свеча, а на полу было полно щепок.

– Из этого я смастерю деревянную ложку, – сказал Снусмумрик. – Ты чего-то испугался?

– Семьи муми-троллей больше нет. Они меня обманули.

– Не думаю, – возразил Снусмумрик. – Может, им просто нужно немного отдохнуть. – Он достал свой термос и наполнил чаем две кружки. – Бери сахар, – сказал он, – они вернутся домой когда-нибудь.

– Когда-нибудь! – воскликнул хомса. – Они должны вернуться сейчас, только она нужна мне, Муми-мама!

Снусмумрик пожал плечами. Он намазал два бутерброда и сказал:

– Не знаю, кого из нас мама любит.

Хомса не промолвил больше ни слова. Уходя, он слышал, как Снусмумрик кричит ему вслед:

– Не делай из мухи слона!

Снова послышались звуки губной гармошки. На кухонном крыльце хомса увидел Филифьонку. Она стояла возле ведра с помоями и слушала. Хомса осторожно обошел ее и незаметно проскользнул в дом.

На другой день Снусмумрика пригласили на воскресный обед. В четверть третьего гонг Филифьонки позвал всех к обеду. В половине третьего Снусмумрик воткнул в шляпу новое перо и направился к дому. Кухонный стол был вынесен на лужайку, и хемуль с хомсой расставляли стулья.