Сначала меня это не слишком огорчило. В конце концов, у золотого хомяка есть лапы, которые ему на то и даны, чтобы копать проходы. Не долго думая я приступил к работе и тут же был вынужден остановиться. Острая боль пронзила меня. Я взглянул на свои лапы — они были стерты в кровь. До сих пор я не обращал на это никакого внимания, потому что был слишком занят другими проблемами. Но теперь наш поход по бесконечному подземному лабиринту дал себя знать. Что делать?! Не могу же я тут сидеть и ждать, пока заживут мои раны! Уже хотя бы потому, что мне просто не хватит воздуха. Значит, копать! Копать, невзирая на боль!

Стиснув зубы, я снова принялся разбирать завал. Я рыл, рыл, рыл, но результата пока было не видно. Невеселые мысли вертелись в голове. Ну, допустим, я прокопаю себе лаз. А дальше что? Ведь еще надо выбраться наружу. Сколько мы тогда шли с Эльвирой? Вечность. С моими стертыми в кровь лапами мне ни за что не одолеть этот бесконечный путь!

Но что это?

Я прислушался.

Как будто кто-то скребется! Нет, это кто-то копает с другой стороны! Сначала эти звуки были еле слышными, потом они стали все громче и громче, и вдруг прямо рядом со мной плюхнулся здоровый ком земли, и в завале образовалось отверстие. Потом пошла какая-то возня и…

— Эге-гей! Вот он, наш голубчик! Наш генерал Коротышкин!

Энрико!

— Энрико, — раздался голос Карузо. — Это не генерал Коротышкин, а генерал Книжкин!

— Действительно, — отозвался Энрико. — Как же я мог перепутать и к тому же еще так бестактно наступить на больную мозоль!

— Кстати, о мозолях, — подхватил Карузо, изобразив из себя сочувствующего. — Похоже, нашему генералу пришлось пережить кровавую битву. Хорошо, хоть голова цела осталась! Ведь поэту без головы никуда. Лапы — это что, мелочи, а вот голова — это да!

Признаюсь, что на какое-то мгновение я обрадовался, увидев знакомые физиономии. Я действительно обрадовался им как родным, когда услышал их веселое «Эге-гей!». Но уже после «эге-гей» от моей радости не осталось и следа.

— Послушайте, мальчики, — начал я, стараясь держать себя в лапах. — Вы меня, конечно, спасли. Но это…

— А помнится мне, что к операции допускались только те личности, от которых есть хоть какая-то польза, или я ошибаюсь? — ехидным голосом спросил вдруг Энрико.

— Верно, — подтвердил Карузо. — Каждый участник должен был внести полезный вклад в общее дело. И что же внес наш поэт? Свои нежные лапки! Так что теперь нам его выносить придется! Вот так вклад!

Нет, этих хрипунов ничем не проймешь! Я тут истекаю кровью, а они издеваются! Ну ни стыда, ни совести! Сейчас я им…

— Фредди, дружище, — сказал тут Энрико неожиданно серьезным тоном. — У нас есть дела и поважнее.

Я уставился на дерзкого клоуна.

— Действительно, сейчас не самый подходящий момент для выяснения отношений, — с видом благоразумного существа добавил Карузо. — Главное, поскорее выбраться наружу!

Я чуть не задохнулся от негодования. Умники нашлись! Будут меня еще учить!

Когда мы выбрались наружу, было еще довольно светло. Хотя нам понадобилось немало времени, чтобы сориентироваться в незнакомой местности и найти выход из запутанного лабиринта хомячьих ходов. К счастью, большая пещера почти совсем не пострадала. Во всяком случае, когда мы проходили через нее, она имела тот же вид, что и до неожиданного землетрясения. Все полевые хомяки из нее бесследно исчезли. Включая Фронзо. На возвышении, где стоял горшок, все было чисто-пусто — ни семечка, ни горошинки, ничего.

Конечно, мы вышли совсем не там, где я расстался с сэром Уильямом. Сколько времени нам понадобится, чтобы найти его? А ведь мы четко договорились с Лизой и мастером Джоном, что через час будем на месте. Этот час уже явно прошел.

Тут до моего слуха донесся какой-то непонятный шум. Я прислушался. Странные звуки! Какое-то гудение вперемежку со скрежетом и грохотом.

Карузо и Энрико стояли вытянув шеи и вглядывались вдаль.

— Там какая-то машина! Катается туда-сюда!

— Это бульдозер! — раздался чей-то голос.

Я оглянулся.

— Сэр Уильям! — закричал я во весь голос, не помня себя от радости. — Откуда ты тут взялся?!

— Ну, не трудно было догадаться, что вы появитесь совсем не там, где я с тобой расстался, — ответил он и рассказал, что этот бульдозер появился на поле вскоре после того, как я оправился на поиски Энрико и Карузо. Сэр Уильям едва успел укрыться в надежном месте. Похоже, что строительные работы ведутся здесь круглые сутки. Правда, пока бульдозер обрабатывал дальнюю часть поля.

— Но это только пока, — закончил свой рассказ сэр Уильям. — Времени у нас, прямо скажем, в обрез.

Что верно, то верно.

И вот мы уже несемся в сторону леса. Сэр Уильям решил, кажется, побить все рекорды. Он скачет с такой прытью, что мне приходится крепко держаться, чтобы не свалиться на ходу. Скоро мы уже будем у цели.

Я прекрасно помнил то место, где мы оставили мастера Джона и Лизу. Ведь мы, золотые хомяки, прекрасно ориентируемся в любой, даже совершенно незнакомой обстановке. Так что, по моим расчетам, еще немножко — и мы будем в полной безопасности.

Возвращались мы, надо сказать, одни. Энрико и Карузо отправились назад, в подземное царство полевых хомяков. Они заявили, что им там ничего не грозит, к морским свинкам, дескать, у моих сородичей никаких претензий нет. Непонятно, что они там потеряли? Хотя, ясное дело, они ведь у нас артисты, их ведь семечками не корми, дай выступить. Публику им подавай! Пусть все горит синим пламенем, лишь бы дурака повалять! Ну да хомяк с ними!

За этими мыслями я не заметил, как мы добрались до опушки леса. Когда сэр Уильям остановился, что называется, на полном скаку, я не мог скрыть своего восхищения. Он точно вырулил к тому месту, где мы оставили мастера Джона и Лизу, прямо тютелька в тютельку!

— Фредди, ты уверен, что мы не ошиблись? — остудил мой восторг сэр Уильям. — Что-то я не вижу здесь ни мастера Джона, ни мисс Потемпе.

Я, честно говоря, тоже не видел. Но все приметы совпадали! Вот орешник, вот старый клен, развесистый такой, с развилкой посерединке. Такой ни с чем не спутаешь. Значит, все верно. Да и запахи те же. Вывод один:

— Они были тут, а теперь их нет.

— Точно? — Сэр Уильям покачал головой. — Это катастрофа. — Вдруг он навострился. — Кто-то идет! — Сэр Уильям весь напрягся.

Теперь и я отчетливо услышал. Шаги! Человеческие шаги! Кто-то направлялся прямо сюда, причем этот кто-то был в сапогах. Он шел и… пыхтел! Нет, люди так пыхтеть не могут! Собака!

— Залезай! — скомандовал сэр Уильям, и не успел я прицепиться, как он уже взлетел на клен. Резво добравшись до развилки, сэр Уильям осторожно присел.

— Вон они, идут, — прошептал сэр Уильям.

На опушку вышел молодой человек в форменной одежде черного цвета, которая, впрочем, выглядела на нем как-то несерьезно из-за яркого платка, лихо повязанного на шее, и светлого ремня, не слишком подходившего к строгой форме. Зато пес, который шел рядом с ним на поводке, вид имел более чем серьезный и даже устрашающий. Гигантский ротвейлер не вызвал у меня никакой симпатии. Наше счастье, что мы успели вовремя убраться.

Мы с напряжением наблюдали за парочкой. Скорей бы уж они ушли! Но ничего подобного! Пройдя мимо нашего клена, молодой человек вдруг остановился, подумал секунду, потом вернулся и приземлился прямо, можно сказать, у нас под носом.

— Перекус, — провозгласил он, обращаясь неизвестно к кому, и достал из кармана небольшой сверток.

Перекус? Интересно, как долго он собирается тут перекусывать? Времени у нас не так много!

Пес устроился рядом с хозяином.

— Это — дама! — прошептал мне на ухо сэр Уильям.

Я как раз собирался поинтересоваться, что это меняет в нашем положении, как снизу до нас донеслось:

— Эй вы там, наверху! Я вас давно уже учуяла! — сказала «дама» на чистейшем межзверином языке.

— Неужели в самом деле? — Сэр Уильям изобразил неподдельное удивление. — Ну, и кто же мы такие?

— Ты — кот, — преспокойно ответила собака, — а дружок твой — из грызунов, из этих — мелких. Как их там… Карликовый хомяк!

— Чушь хомячья! — невольно вырвалось у меня. — Я золотой хомяк, а не карликовый!

— Ну, я и говорю хомяк! Какая разница, золотой или карликовый. Хомяк и хомяк, — невозмутимо гнула свою линию ротвейлериха. — Будем знакомы! Меня зовут Гера. Графиня фон Герольдштайн.

— Мое почтение, графиня! — Сэр Уильям прямо чуть не растаял.