И так и подмывает богача Носатого поглядеть, цела

ли под бочонком кожаная сума, полная серебра да

золота, что на дальнем торгу выручено. Поднялся с

оглядкой, приподнял бочонок, заглянул. Нет мошныГ

И грохнул бочонком о палубу так, что разлетелись

по сторонам клепки и обручи.

Вот и стрелка-коса позади, бурлаки с Гараськой

посудину к Почальному оврагу направляют, к почаль-

ным столбам подгоняют и канатом припутывают. А

Федул Носатый как стоял на месте разбитого бочон-

ка, так и застыл истуканом. И не смел сын Гараська

в утешение отцу слова вымолвить, пока старик сам

не заговорил:

— Господи, владыка живота мово! Да за что на

меня беда такая, наказание богово! Украли мошну со

всеми прибытками! Белым днем из-под гузна выкра-

ли!

И понеслась молва по Волге и Оке, по воде и по-

суху, по посадам и городу, что первого богатея Фе-

дула Носатого атаман Сарынь Позолота на воде на-

чисто ограбил. Полную мошну серебряных гривен и

заморских золотых денег из-под гузна у хозяина вы-

дернул! А залетка атаманова в том деле своему ми-

лому помогала, дураков бурлаков и боярина с сын-

ком своими чарами и бесовской красой завлекая.

Застучали по Новгороду низовскому, по нижним и

верхним посадам дубовые запоры, загремели замки

железные да засовы, замыкая накрепко терема и хо-

ромы, дворы и клети. Имя атамана Позолоты всех

знатных и богатых в дрожь вгоняло и по домам за-

гоняло, как грозный звериный рык в час полуночный.

Как забрал ордынец отца с матерью в полон, остал-

ся малолеток Семка один-одинешенек. Возле кузниц

крутился, кузнецам прислуживал, горнило раздувал,

в кузнице дневал и ночевал. И заодно кузнецкое дело

перенимал. Да так перенял, что скоро смекалкой са-

мых умелых перегнал. И стали старые кузнецы са-

мое трудное дело пареньку доверять. По зову бояр да

именитых людей на подворье к ним парня посылали

мудреные замки-запоры починять и разные там хи-

трости подгонять. Где дело мудренее да неотложнее,

туда и Семку, потому что был он на ногу скор и на

работу спор. Вот вырос из отрока парень-паренек. И

скажи ему хозяева-кузнецы: «Жениться, парень, на-

до, да к землице приставать. И ремесло не бросать.

Для дела будет вернее, а для семьи сытнее!» Послу-

шался парень. Добрые люди худому не научат.

Раскопал Семка Смерд в лесу за посадами кулигу

под горох да жито. Одному бы не осилить, так моло-

дая жена Оганька, пока деток не было, во всем помо-

гала. И лес валила, и валы огнем палила, и пеньки

наравне с мужиком выдирала. На нови хорошо, бога-

то уродилось. Такой ли горох вымахал, а жито коло-

сом земле кланялось. Но не успели урожай снять, как

позавидовал бедному смерду боярин Зотей Квашня.

Не вдруг сдался Семен:

— Моя кулига. По два лета вдвоем с бабой над

ней кряхтели, пеньки корчевали, землю мотыгами ко-

пали, комья пятками разминали!

— Кулига-то твоя, да земля под ней моя!

Так и отобрал боярин кулигу с поспевшим горохом

и житом. И никакой у боярина жалости, потому что

сам жил под ордынцем, ханскому баскаку во всем

услужить норовил. Осерчал Семен. И когда боярин с

холопями с его кулиги урожай забирали, выдернул

из земли дубок в оглобельку, да той дубинкой и от-

хлестал всех боярских людей заодно со боярином.

После того долго боярин с ватагой холопей за

Семкой гонялся, чтобы в железы мужика заковать.

Только не дался им в руки Семка Смерд, за Волгу

сбежал и в дальних узольских лесах в зимнице стар-

ца Аксена укрывался. Пока он там от боярской не-

милости хоронился, ханский баскак его жену за Суру-

реку увез. Не одному Семке так «вольготно» в то до-

брое время на Руси жилось. Земля-кулига у боярина,

жена в неволе у басурмана. Старое время — доброе

время.

Куда осиротевшему смерду податься? Не жить

ему своим гнездом на горном берегу, а гулять по всей

Волге-реке, а лютой зимой в глухих лесных зимницах

отсиживаться. Для таких горемык река могучая су-

лила быть и кормилицей, и родной матерью. Не на-

прасно прозвали Волгу матушкой.

Играет волной матушка Волга, в неведому даль

спешит. Не отстает от нее время безжалостное, новиз-

ну открывает, старое прахом заносит, снегами засы-

лает. Вот и про Семку Смерда, что с боярином на-

смерть поразмолвился, затихла молва. А уснула ли

в непокорном сердце лютая ненависть к грабителю

боярину и насильнику баскаку, о том догадывайся.

Казалось людям городовым и посадским, что мо-

лодецкая вольница и людом прибывала и повадками

с каждым днем смелела. Иные молодцы не только в

посады, средь бела дня за городской вал-огородь за-

ходили и бояр да торговых людей тормошили. Тряс-

ли, как по выбору: кто перед ханами и баскаками

угодничал, того не обходили. Нижегородские княжи-

чи, сыновья Борисовы, и те стали опасаться. По но-

чам вокруг подворья двойную стражу выставляли и

в ворота никого не впускали.

Потом молва дошла о новом атамане разбойной

вольницы, что сверху по Волге спустился с ватагой

удальцов смелых и безжалостных. На бояр да на бо-

гатых татар налетал коршуном, баржу-посудину ос-

танавливал, грозным голосом «сарынь» кричал. И

страшно стало боярам да баскакам и по Волге плыть,

и посуху ходить. Только за зимними морозами при-

шли покой да тишина за городьбу Новгорода земли

низовской.

По зиме перед масленицей пришла на боярский

двор девка краса, тихая такая, в разговоре умная, си-

ротой назвалась и к боярину Квашне в стряпухи на-

нялась. И на другой же день такими-то блинами бо-

ярскую семью накормила, и полбяными, и гречушны-

ми, каких Зотей Квашня отродясь не едал. Ну, блины-

то блинами, да не только из-за них боярин начал к

стряпухе наведываться. Все на ее красу-породу лю-

бовался и где такая уродилась, дивовался. И по речи,

и по ухваткам ее догадывался, что не холопье отродье

ему блины печет. «Эх, с такой-то милашкой, чай, и

старость бы погодила!»

В последнее утро масленицы к боярской стряпухе

черноризник незваный ввалился. В рясе да скуфейке

монашеской, с посохом и сумой для подаяния. Девка-

краса в тот час как раз блины пекла, боярина под-

жидая. А чернец свой посох в угол поставил, тяже-

лый кистень из-под рясы достал и на стену повесил.

И по-хозяйски за стол уселся. Только успела стряпу-

ха чернецу пару блинков подать, как сам боярин вва-

лился. Молодка, не будь проста, с него шубу-охабень

сняла и на крюк поверх кистеня повесила. И за стол

хозяина усаживает:

— Не гнушайся монахом, боярин, он из божьих

людей, вот поест блинков и уйдет восвояси!

А боярин монаха глазами так насквозь и простре-

ливает :

— Это что тут за навозный жук за чужим столом

сидит? Где-то видал я тебя. Не из Печерской ли оби-

тели?

— Как меня не видать. Передом всей братии »

соборе стою, когда «Отче наш» пою! Хожу вот, бро-

жу, на обитель подаяние прошу, грешных людей на

путь наставляю!

Вот подала молодуха к блинам братину браги-ме-

довухи, сестит и монаха и хозяина. Приложился

Квашня к братине, пососал, но не осилил и полови*

ны. После него чернец к братине потянулся:

Что боярин не осилит,

То монаху по плечу!

И осушил братину до донышка. После того как

другую посудину опорожнили, боярин перед молоди-

цей похваляться начал:

— Вот я знатный какой! Пока здесь бражничаю,