«Я сейчас узнаю, где она находится, — сказал астроном, посмотрел в свою трубу и сказал: — Вон, вижу ее — там, далеко, сидит в море на скале, и дракон стережет ее».

Вот и пошел он к королю, выпросил у него корабль для себя и для братьев и поехал с ними за море к той самой скале, которую увидел в подзорную трубу.

Королевна действительно сидела на скале, а дракон спал, положив ей голову на колени. Егерь сказал: «Не смею стрелять из опасения застрелить и королевну вместе с драконом». — «Ну, видно, мне попытаться надо»,  — сказал вор, взобрался на скалу и украл королевну из-под дракона, да так ловко и тихо, что чудовище ничего и не приметило, и продолжало храпеть.

Обрадованные своей удачей, братья поспешили с королевною на корабль и вышли в открытое море; но дракон, не найдя около себя королевны при пробуждении, в ярости взвился вверх и помчался вслед за кораблем.

Когда уж он подлетел к кораблю и хотел на него опуститься, егерь прицелился в него и прострелил ему сердце. Чудовище рухнуло сверху, но было так огромно и тяжело, что при падении разбило корабль вдребезги.

Кое-как успели они поймать две доски и поплыли на них по морскому простору. Опять угрожала им большая опасность. Но портной  — малый не промах! Вынул он свою диковинную иглу, двумя большими стежками скрепил доски, сел на них, а затем, собрав все обломки корабля, сшил и те тоже, и они преблагополучно могли на том корабле прибыть домой.

Когда король вновь увидел свою дочь, он очень обрадовался и сказал четверым братьям: «Один из вас должен получить дочь мою в супруги, но который — это уж сами решайте».

Вот и затеялся между ними большой спор, потому что каждый высказывал свои притязания.

Астроном говорил: «Кабы я не увидал, где королевна находится, так и все ваше уменье ни к чему бы не привело: значит, мне следует получить ее руку!»

Вор возражал: «И твое уменье ни к чему бы не привело, если бы я не выкрал ее из-под дракона: значит, она моя!»

Егерь заметил: «Всех-то вас вместе с королевною дракон сожрал бы, не будь моей пули: потому королевну следует считать моею».

А портной сказал: «Ну, а если бы я не сшил вашего корабля, так все вы, конечно, потонули бы! Значит, королевна — моя».

Тогда король сказал свое слово: «Вижу, что каждый из вас имеет одинаковые права на руку моей дочери; но так как вы все ее получить не можете, то не получит ее ни один из вас; но зато каждому из вас я дам в награду по части королевства». Это решение короля очень понравилось братьям, и они сказали: «Лучше уж так решить дело, чем нам ссориться».

И вот каждый получил по части королевства и зажили они с отцом счастливо, и жили, пока Бог не послал по их душу.

Жила на свете женщина, у которой были три дочери. Старшая из них называлась Одноглазка, потому что у ней был всего один глаз на середине лба. Средняя называлась Двуглазка, потому что у ней, как у всех людей, было два глаза. А младшая называлась Трехглазка, потому что у ней сверх двух глаз во лбу был третий.

Двуглазку за то, что она походила на всех людей, ее сестры и мать ненавидели.

Они говорили ей с презрением: «Ты со своими двумя глазами нимало не отличаешься от всех остальных людей, ты нам не пара».

Они толкали ее то туда, то сюда, давали ей носить только самые дурные платья, кормили ее только своими объедками и причиняли ей всякое горе, какое могли.

Случилось однажды, что Двуглазке приходилось идти в поле козу пасти, а она была очень голодна, потому что сестры очень мало дали ей поесть.

И вот села она в поле на полосу и стала плакать, да так плакать, что из глаз ее ручьями слезы бежали. И когда она в таком горе своем глянула вверх, то увидела: стоит около нее какая-то женщина и спрашивает: «Чего ты, Двуглазка, плачешь?»

Отвечала ей бедняжка: «Как мне не плакать? Из-за того, что у меня два глаза, как у других людей, мать и сестры меня ненавидят, толкают меня из угла в угол, дают носить только старое, а есть — одни объедки! Сегодня же так мало дали мне поесть, что я совсем голодна».

Вот и сказала ей ведунья: «Двуглазочка, утри слезы! Скажу я тебе такое, что ты больше голодать не станешь. Стоит тебе только крикнуть своей козочке: Козочка, давай Столик накрывай! и явится перед тобою опрятно накрытый столик, и на нем всякое хорошее кушанье, какого ты пожелаешь, и вволю! А как насытишься и столик тебе не будет более нужен, ты только скажи:

— и он тотчас исчезнет».

И с этим ведунья скрылась. Двуглазка же подумала: «Я тотчас же должна испробовать, правду ли она мне говорила, потому что уж очень я проголодалась».

И она тотчас проговорила:

И чуть только проговорила она эти слова, как явился перед ней столик с белой скатертью, а на нем тарелочка с ножом, вилкой и серебряной ложкой; а кругом стояли на столе лучшие кушанья, и пар от них шел, словно бы они тотчас из кухни на стол попали.

Двуглазка наскоро прочла молитву перед обедом, подсела к столу — и давай уплетать! И когда насытилась, то сказала, как учила ее ведунья:

И тотчас столик и все, что на нем было, исчезло бесследно. «Вот это настоящее дело!» — подумала Двуглазка и была очень весела и довольна.

Вечерком, придя домой с козою, она нашла на столе глиняное блюдце с объедками, которые ей сестры оставили, и, конечно, не прикоснулась к этой еде.

И на другое утро, уходя с козою в поле, она оставила нетронутыми те куски, которые были ей поданы.

В первое время сестры не обратили на это внимания; но затем заметили это и стали говорить: «С Двуглазкой что-то не ладно! Она каждый раз оставляет еду нетронутой, а прежде, бывало, все приберет, что ни поставь ей! Видно, она нашла себе возможность откуда-нибудь пищу получать».

И вот, чтобы дознаться правды. Одноглазка решилась с нею идти в поле за козой и наблюдать, что у ней там творится и не носит ли ей кто-нибудь в поле еду и питье.

Когда Двуглазка опять собралась в поле. Одноглазка подошла к ней и сказала: «Я хочу с тобою идти в поле и тоже присмотреть, чтобы коза хорошо паслась и отъедалась».

Но Двуглазка заметила, что у ее сестры на уме, и вогнала козу в высокую траву, а сама и говорит Одноглазке: «Пойдем, сестрица, сядем рядком, я тебе кое-что пропою».

Одноглазка уселась, утомленная непривычной ходьбой и солнечным жаром, а Двуглазка и стала ей напевать все одно и то же:

Тогда Одноглазка закрыла свой глаз и уснула; увидев это. Двуглазка сказала:

— и уселась за свой столик, и наелась, и напилась досыта, а затем опять сказала:

Тут Двухлазка разбудила сестру и говорит ей: «Одноглазочка, ты хочешь пасти, а сама и заснула; тем временем коза Бог весть куда могла уйти; пойдем-ка домой».

Пошли они домой, а Двуглазка опять-таки своего блюдца не тронула.

Одноглазка же не могла объяснить матери, почему та есть не хочет, и в извинение себе сказала: «Я там в поле приуснула».

На другой день мать сказала Трехглазке: «На этот раз ты ступай и хорошенько высмотри, ест ли Двуглазка в поле и не носит ли ей кто-нибудь со стороны еду и питье. Надо думать, что ест она потихоньку».

Вот Трехглазка и примазалась к Двуглазке, и говорит: «Хочу я с тобою пойти да посмотреть, хорошо ли ты козу пасешь, да даешь ли ты ей отъедаться».

Но та заметила, что у сестры на уме, загнала козу в высокую траву, а ей и говорит: «Мы с тобою там усядемся, и я тебе кое-что пропою». Трехглазка уселась, порядком поуставши от ходьбы и солнечного жара. А Двуглазка опять затянула ту же песню:

Да вместо того, чтобы спеть:

Трехглазочка, усни! — она по рассеянности спела:

Да все так и пела:

И точно, от этой песни у Трехглазки два глаза уснули, а третий не уснул.

Хотя она его тоже закрыла, но только из лукавства, прикидываясь спящей; однако же все-таки могла видеть.

А когда Двуглазке показалось, что сестра ее спит, она, как всегда, сказала:

Попила и поела она вволю, а затем сказала:

И Трехглазка все это видела.