Замер на секунду. Лицо его сморщилось. Он прихрамывая подошёл к Ване и доверительно прошептал:

— Сильно ударил. Палец больно.

— А почему шёпотом?

— Да чтобы этот не услышал. Дом, — он помолчал и добавил. — Только он всё равно услышит. Как ни старайся. Хитрый, у-у-у! Хуже фарисеев и книжников!

Он наступил на больной палец стопой здоровой ноги и постоял так, балансируя, как цапля на болоте. Весь вид его выражал серьёзность и озабоченность нынешним положением вещей.

— Ладно, пойду я, — сказал, наконец, Фома.

— Ты куда?

— Матушка твоя форточку открыть не может. Помочь надо. И зачем закрывать-то её вообще потребовалось? На дворе лето, они форточки закрывают. Как дети малые…

И он, кряхтя, исчез под кроватью.

— Что ж это за жизнь… Лучше уж камень на шею да к Урту в омут… — послышалось его затихающее бормотание.

Ваню снова чуть тряхнуло, перед глазами заплясали весёлые мошки. Он улыбнулся. Теперь дом, видимо, смеялся над его матушкой, бессильно дёргающей ручку форточки. Словно вспомнив о чём-то, мальчик подбежал к стене и приложил ухо. Оттуда слышался задорный перезвон колокольчиков, словно внутри каждого бревна забил звонкий родник. Музыка текла невидимыми ручейками сквозь стены, брызгалась прозрачной водой на перекатах, собиралась в лужицы на полу. По лужам шлёпали ни о чём не подозревающие люди. Капли разлетались из-под промокших тапок, но никто этого не замечал. Вода просачивалась сквозь половицы в подпол, капелью и ручейками проливалась на мышей, а те, умеющие видеть незаметное людскому глазу, радовались, попискивали, катались по земле, тёрлись серыми спинками, вертели довольными усатыми мордочками. Прыгали под невидимым дождём, размахивая острыми, как шильца, хвостиками.

Всем было радостно в этот день. Даже взбунтовавшиеся двери никого не огорчали. Люди радовались неслышной музыке, думая, что радуются просто так. Одна лишь бабушка на самом верху дома знала в чём дело. Она улыбалась тихой, как полёт тополиного пуха, улыбкой и чуть покачивала головой, слушая, как смеётся дом.

В комнату Вани вошла Марья Петровна.

— Что ж это с дверями сегодня происходит? На улице жара стоит, а они словно все разом разбухли. Если б это осенью было, ещё понятно. Впрочем, довольно об этом, как наша задача?

Она наклонилась над тетрадью мальчика. Лицо её погрустнело.

— И это всё? Только и успел условие переписать? Ванечка…

Она укоризненно посмотрела на своего ученика.

— Нет, — ответил тот, краснея и смущаясь, — Я ещё успел кляксу поставить. Вот она…

Учительница кивнула головой.

— Да, я вижу. Изрядная клякса.

— На собаку похожа, — прошептал Ваня, низко наклоняясь над листом. — Марья Петровна, скажите, а водолаз и сенбернар это одна порода?

Та со вздохом ответила:

— Нет, это разные породы. А теперь, ma chere, вернёмся к нашим «гостям».

Ваня жалобно посмотрел на неё и стал вслух перечитывать условие.

Марья Петровна рассеянно слушала его, опершись руками о подоконник и глядя в сад. Мальчик спотыкаясь пробубнил условие задачи и замолчал. Дом снова над кем-то засмеялся. Ваня тихо хихикнул следом, представляя, как папа не может выйти из своей комнаты, сердится, теребит очки, долго пытается открыть дверь самостоятельно, потом устаёт и начинает звать кого-нибудь на помощь. Сначала тихо, затем всё громче и громче. И действительно, откуда-то сверху донеслось:

— Эй, кто-нибудь, вызволите меня отсюда! Здесь что-то с дверью. Помогите, ей-богу. Право, мне неудобно, но я сам не в силах. Ау, слышит меня хоть кто-то?

— Ничего, — подумал Ваня, — Фома придёт, поможет.

И действительно, вскоре крики прекратились. Папа оказался на свободе.

И тут Ваня увидел, как беззвучно трясётся спина Марьи Петровны. Он перепугался:

— Марья Петровна, вы что, плачете?

Девушка повернулась и, не в силах больше сдерживаться, засмеялась, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях.

— Ванечка, прости меня. Не знаю, что со мной. Смеюсь с самого утра, как заведённая.

Она постаралась успокоиться.

— Только ты не говори никому, а то меня места лишат. Сумасшедшим не разрешают детей воспитывать.

— Мама говорит, замуж вам надо, — сказал Ваня.

— Что? Замуж?

И она снова беззвучно захохотала.

— Пойдём гулять? — насмеявшись, предложила она.

— А математика?

— Никто в мире ещё не умер от того, что не знал математики. Пойдём.

— А куда?

— О, Господи, городской ребёнок. Ты в окно то хоть раз смотрел, видел, какая там вольница? Иди куда хочешь. С ищейками не найдут, — и она, кружась, будто в вальсе, сделала несколько шагов по комнате. — Па-рам па-рам па-рам-пам-пам…

Дверь снова не открылась. Ваня попробовал справиться сам, но безуспешно. Фома тоже не являлся, видимо, ему и без того хватало работы.

— Не получается ничего, — виновато сообщил мальчик.

— Полезли в окно, — вдруг бесшабашно предложила выпускница Смольного.

— Ну и денёк сегодня! С учительницей в окно! Сплю я что ли? — подумал про себя Ваня, а вслух удивлённо и недоверчиво спросил: — Вы, Марья Петровна, со мной в окно полезете?

Та с готовностью кивнула головой. Ваня увидел, как в глазах её прыгают крошечные светящиеся комарики.

— Только уговор — никому! — сказала она, сделав большие глаза.

— Могила, — крестясь, заговорщицки заверил её Ваня и первый перевалил через подоконник.

Марья Петровна откинула за спину косу, озорно улыбнулась и лихо спрыгнула в сад.

— Ловко вы! — восхитился Ваня.

— Это ещё что! Ты бы видел, как я на лошади скакать умею! — потом по-девчоночьи прыснула в руку и добавила: — Ну а теперь, вперёд, в пампасы!

Они выбрались в сад и услышали, как в доме хлопнула входная дверь. Весёлая, раскрасневшаяся маменька тащила за собой упирающегося Ваниного отца и приговаривала:

— Пойдём гулять, увалень ты этакий! Смотри день какой, как птицы поют!

— Ну куда, куда? — вяло отнекивался отец. — Я бы вздремнул немного после обеда. Такая вялость в теле, право… Вздремнуть бы…

— Успеешь ещё, выспишься, медведь. Ах, запахи-то какие! — она вдохнула полной грудью и засмеялась. «Совсем как Марья Петровна только что», — подумал Ваня. — «Это на них, видно, дом так действует».

— А как же варенье твое? — хватался папенька за последнюю соломинку.

— Да уж готово, остывает. Так что, не отвертеться тебе Арсений от прогулки на реку.

Папенька решительно встал посреди двора.

— Никуда я не пойду. Не хочу.

— Ах не хочешь? Тогда поговори с Глазичевским и иди на железную дорогу работать. Нам долги платить надо.

— И к Глазичевскому не пойду.

Маменька оглянулась вокруг и, убедившись, что никто их не видит, упёрлась руками в широкую спину отца и стала толкать его перед собой. Некоторое время «увалень» не хотел замечать её усилий, но потом всё же сдался, сделал несколько неохотных шагов и маменька потащила его куда-то в сторону Ягодной Рясы. Он лишь посмеивался и вздыхал, мирясь со своей участью.

Марья Петровна, глядя на них сквозь вишнёвые заросли, тихо хохотала в ладошку и крутила головой так, что её коса летала из стороны в сторону.

Отец с матерью вернулись с прогулки ближе к вечеру. Папенька нёс маму на руках. Из карманов его пиджака торчали женские летние туфли.

— Я ногу натёрла! — почти с гордостью заявила маменька домашним, с тревогой ожидавшим их на крыльце. — Мы чуть не до Сибирякова леса дошли, и тут я вдруг поняла, что дальше идти не смогу. Пришлось Арсению Александровичу меня, как полонянку, на руках нести.

— Это ж верст пять, не меньше! — изумилась Наталья.

— Меньше, — заметил папенька усаживая маму в своё любимое кресло-качалку.

— Тяжело, наверное? — уважительно спросила кухарка. — Как у вас руки не оторвались?

— Слава Богу, у нас Глафира Сергеевна не больше воробья весит, так что ничего с моими руками не случилось, — усмехнулся он в бороду и присел на лавку.

— Медведюшко ты мой, — ласково посмотрела на него мама. — Наталья, готов ужин? Мы проголодались, хуже волков.

Вскоре в столовой зажгли лампы, постелили новую белоснежную скатерть, расставили тарелки с голубцами. Воссоединившаяся семья резво заработала ножами и вилками, мимоходом вспоминая события прошедшего дня и поминутно смеясь.

На десерт Ване принесли тарелку остывших пенок от земляничного варенья.

Серьёзный разговор. — Мама узнаёт, что Ваня хочет стать дикарём. — Отчего вздыхают лошади.

— Ваня, ну почему ты так плохо учишься? — спросила мама, усадив мальчика прямо перед собой в кожаное кресло с витыми ручками. Сама она устроилась на корточках перед сыном.

— Я стараюсь, у меня не получается ничего, — опустив глаза и вздохнув ответил тот.