– Ах, дай мне чего-нибудь поесть, я так проголодался.

Она отдала ему последний кусочек хлеба и сказала:

– На здоровье, – и пошла дальше.

Шел по дороге ребенок, он жалобно плакал и сказал:

– Холодно моей голове, подари мне что-нибудь, чем бы я мог ее покрыть.

Сняла она свою шапочку и отдала ему. Прошла она еще немного, и повстречался ей опять ребенок, не было на нем ничего, и весь он дрожал от холода, – и она отдала ему свое платье. А потом попросил у нее другой ребенок юбочку, и отдала она ему юбочку. Наконец пришла она в лес, а уже совсем стемнело, и явился еще ребенок, попросил у нее рубашечку. И добрая девочка подумала: «Ночь темная, меня никто не увидит, – можно, пожалуй, отдать и рубашку», – и сняла она рубашку, отдала и ее. И вот стоит она, и нет у нее ничего больше, и вдруг стали падать звезды с неба, а были то не звезды, а новехонькие блестящие талеры; и хотя она отдала свою последнюю рубашку, но появилась на ней новая, да притом из самого тонкого льна. И подобрала она в подол талеры, и хватило их ей на всю жизнь.

Жил один молодой пастух. Очень захотелось ему жениться, а был он знаком с тремя сестрами, и все они были красавицы; трудно ему было сделать выбор, и он не мог никак решить, какой же из них отдать предпочтение. Спросил он тогда совета у матери, а мать ему и говорит:

– А ты пригласи всех троих, поставь перед ними сыр и смотри, как они будут его резать.

Парень так и сделал. Первая из сестер съела сыр вместе с корочкой. Вторая срезала второпях корочку с сыра, и так как была она суетливая, то оставила много хорошего сыра на корке и не стала его есть. А третья не спеша да как следует срезала корку, не слишком много и не слишком мало. Рассказал об этом пастух своей матери, а мать и говорит:

– Возьми себе в жены третью сестру.

Так он и сделал, и жил он с ней вместе в довольстве и в счастье.

Жила однажды девушка, была она красавица, да зато ленивая и нерадивая. Когда ей надо было прясть пряжу, она сердилась, если ей попадался какой маленький узелок на льняной пряже, она вырывала целый пучок прядева, бросала его наземь, словно отбросы какие-нибудь. А была у нее служанка, та была работящая, – подберет она выброшенный лен, очистит его, спрядет его тонко да так искусно; и вот выткала она себе из таких оческов красивое платье. А сватался за ленивую девушку один парень, и должны были праздновать свадьбу. Вечером накануне свадьбы весело танцевала прилежная девушка в своем красивом платье, а невеста и говорит:

Услыхал это жених и спрашивает невесту, что она этим хочет сказать. И рассказала она жениху, что на той вон девушке все платье соткано из льняной пряжи, которую она выбрасывала. Как услыхал это жених, понял, что она ленивица, а та, бедная девушка, работящая, – бросил свою невесту, подошел к той и выбрал ее себе в жены.

В те блаженные времена пошел я раз и вижу: висит на маленькой шелковой ниточке Рим и Латеран, и бежит безногий человек быстрей самого резвого коня, а острый меч мост пополам рассекает. Потом видел я еще молодого осла с серебряным носом, бежит он и гонится за двумя быстрыми зайцами; и стоит липа такая ветвистая, и растут на ней горячие оладьи. И видел я тощую старую козу, тащила она на себе целых сто возов сала и шестьдесят возов соли. Ну, что, мало наврал? И видел я, как плуг пахал сам без коней и быков, а годовалый ребенок четыре мельничных жернова кинул из Регенсбурга до самого Трира, а из Трира прямо в Страсбург; а ястреб плыл через Рейн, – это правда, а то как же он мог бы на берег другой перебраться?

И слышу я: затеяли рыбы такой шум промеж себя, что слышно было до самого неба, а мед тек целой рекою, с глубокой долины на высокую гору, – вот уж, что и говорить, диковинные дела! Да еще там два ворона луг косили; и приметил я двух комаров, что мост строили. А два голубя волка разорвали, двое ребят козочек вверх бросали, а две лягушки зерно молотили. А потом я видел, как две мыши епископа в сан посвящали, а две кошки медведю язык вырвали. Прибегает тогда улитка, убивает двух диких львов. А тут стоит брадобрей, женщине бороду подстригает, а двое грудных детей матерям замолчать велят. А еще видал я двух гончих собак, тащили они мельницу из воды, а старая кляча стоит и им говорит: «Так вам и надо». И стоят во дворе четыре коня и зерно из всех сил молотят, а две козы печь топят, а рыжая корова хлебы в печку сажает. Тут как запел петух: «Ку-ка-ре-ку!» Вот и сказке конец, ку-ка-ре-ку!

Хочу я вам кое-что рассказать. Видал я раз, как летели две жареных курицы. Летели они, надо сказать, быстро, животы свои к небу задрали, ну а спины прямо в преисподнюю повернули; а наковальня с мельничным жерновом через Рейн плыла, да так уж тихо, медленно-премедленно; а лягушка сидела и лемех ела, – было дело на льду, в Троицын день. И стояло тут еще трое парней; случилось, что собрались они зайца поймать, а шли они на костылях и на ходулях; один был глухой, другой – слепой, третий – немой, а четвертый – и ногой вовсе двинуть не мог. Может, вы хотите узнать, как все это кончилось? Слепой – тот первый увидел, что по полю заяц бежит; немой крикнул хромому, а хромой – хвать зайца, да прямо за шиворот. А вот было еще: собралось несколько человек плыть по земле – натянули они паруса и поплыли себе по широкому полю; переплыли через высокую гору, и что ж? – утонули бедняги. А рак гнался за зайцем; и лежала высоко на крыше корова, – она взлетела туда. А мухи в тех краях большущие-пребольшущие, все равно как у нас козы.

А теперь открой-ка окошко, чтоб все небылицы в него улетели.

Были обращены три женщины в цветы, они росли на поле, и один из цветков мог бывать по ночам дома. И вот, когда начало уже светать, говорит раз женщина своему мужу, – а ей пора уже было идти опять к своим подружкам на поле и сделаться опять цветком:

– Если ты придешь нынче до полудня на поле и меня сорвешь, я буду расколдована и буду опять жить с тобой.

Так и случилось. Но вот спрашивается, как же муж узнал ее? Ведь цветы были похожи друг на друга и различить их было нельзя.

Ответ: «А вот как: ведь она-то ночевала у себя дома, на поле ее не было, и роса на нее не упала, как на те два других цветочка, и поэтому муж мог ее узнать».

Жила бедная вдова одна в своей избушке, а перед избушкой был у нее сад; росло в том саду два розовых деревца, и цвели на одном белые розы, а на другом – алые; и было у нее двое детей, похожих на эти розовые деревца, звали одну – Белоснежка, а другую – Алоцветик. Были они такие скромные и добрые, такие работящие и послушные, что таких еще и не было на свете; только Белоснежка была еще тише и нежней, чем Алоцветик. Алоцветик все больше прыгала и бегала по лугам и полям, собирала цветы и ловила бабочек; а Белоснежка – та больше сидела дома возле матери, помогала ей по хозяйству, а когда не было работы, читала ей что-нибудь вслух. Обе сестры так любили друг друга, что если куда-нибудь шли, то держались всегда за руки, и если Белоснежка, бывало, скажет: «Мы всегда будем вместе» – то Алоцветик ей ответит: «Да, пока мы живы, мы никогда не расстанемся» – а мать добавляла: «Что будет у одной из вас, пусть поделится тем и с другой».

Часто девочки бегали в лесу одни, собирали спелые ягоды, но ни один зверь их не трогал, и все доверчиво подходили к ним. Зайчик ел у них с руки капустный лист, дикая коза паслась рядом с ними, весело прыгал около них олень, и птицы оставались сидеть на ветках и распевали разные песни, какие только знали. И ни разу никакой беды с сестрами не случалось. Если они, бывало, в лесу задержатся и наступит уже ночь, они лягут рядом на мягком мху и спят так до утра; мать знала об этом и никогда о них не беспокоилась. Однажды заночевали они в лесу, проснулись на рассвете, видят: сидит рядом с ними чудесное дитя в белом сверкающем платьице. Оно встало и ласково на них поглядело, но ничего им не сказало и ушло в глубину леса. Оглянулись они и увидели, что спали они как раз на самом краю пропасти и, должно быть, упали бы в нее, если бы в темноте сделали хоть один шаг. И вот мать им объяснила, что то, должно быть, был ангел, охраняющий добрых детей.

Белоснежка и Алоцветик держали избушку в такой чистоте, что в нее приятно было заглянуть. Летом за домом присматривала Алоцветик. Каждое утро, пока мать еще спала, ставила она у ее постели цветы – с каждого деревца по розе. Зимой Белоснежка затапливала печь, подвешивала к очагу котел на крюке; и медный котел блестел, точно золото, так хорошо он был вычищен. Вечером, когда падал белыми хлопьями снег, мать говорила: