Четверо парней заботились о том, чтоб было в луне масла достаточно, поправляли фитиль и получали за это каждую неделю талер.

Но вот, наконец, сделались они уже дряхлыми стариками, и когда один из них заболел и увидел, что смерть уже близка, он распорядился, чтобы четвёртую часть луны, как принадлежащую ему собственность, положили с ним вместе в гроб. Когда он помер, сельский староста взобрался на дерево и отрезал садовыми ножницами четверть луны и положил её в гроб. И стало лунного света меньше, но это было еле заметно. Когда умер второй, положили ему в гроб вторую четверть, и света стало ещё меньше. Но ещё слабее он стал после смерти третьего, который взял тоже свою часть, а умер четвёртый – и наступила опять прежняя темень. Выйдут люди вечером без фонаря и натыкаются друг на друга лбами.

Когда части луны в преисподней опять соединились, то там, где прежде была всегда темнота, стало светлей, и мёртвые зашевелились и очнулись от сна. Они удивились, что могут снова видеть; лунного света было для них достаточно, ведь глаза у них ослабели, и они не могли переносить яркого солнца. Они поднялись, повеселели и стали опять жить по-прежнему. Одни из них начали играть и плясать, а другие бросились по харчевням, стали требовать себе вина и напились допьяна; начали меж собой ссориться и браниться и пустили в ход свои дубинки, и все передрались. Шум становился всё сильней и сильней и дошёл, наконец, до самого неба.

Святой Пётр, стоявший на страже у небесных врат, подумал, что преисподняя подняла восстание, и он призвал тогда небесные силы, которые должны были прогнать злого врага, в случае если он напал бы на обиталище праведников. Но враг не явился, и сел тогда святой Пётр на своего коня и направился через небесные врата в преисподнюю. Там успокоил он мертвецов, велел им лечь снова в свои гробы и взял с собой луну и повесил её высоко-высоко на небе.

Когда господь сотворил мир и собрался определить срок жизни для каждой твари земной, явился осёл и спросил:

– Господь, как долго должен я жить?

– Тридцать лет, – ответил господь, – этого для тебя достаточно?

– Ах, господи, – ответил осёл, – это слишком долгий срок. Ты подумай про моё горестное существование: с раннего утра и до поздней ночи таскать тяжести, носить на мельницу мешки с зерном, чтоб другие ели хлеб, и получать одни только пинки да побои. Сократи мне часть моей долгой жизни.

Сжалился господь и определил ему жить восемнадцать лет. Ушёл осёл утешенный, а затем явилась собака.

– Как долго ты хочешь жить? – спросил её бог. – Ослу показалось тридцать лет слишком много, а ты будешь этим довольна?

– Господи, – ответила собака, – неужели такова твоя воля? Ты подумай только, сколько мне приходится бегать, ведь такой долгий срок мои ноги не выдержат. А если я потеряю голос и не смогу лаять, и не будет у меня зубов, чтоб кусать, что тогда мне останется? Слоняться из угла в угол да ворчать?

Господь понял, что собака права, и определил ей срок жизни в двенадцать лет.

Затем пришла обезьяна.

– Тебе, пожалуй, хотелось бы жить тридцать лет? – спросил её господь. – Ведь работать тебе не приходится, как ослу и собаке, и ты всегда весела.

– Ах, господи, – ответила обезьяна, – да это только так тебе кажется, а на самом деле иначе. Когда кругом всего вдосталь, у меня не бывает ложки. Я должна всегда делать весёлые гримасы, корчить рожи, чтоб смешить людей, а когда они кинут мне яблоко, оно оказывается кислым. Как часто за смехом таятся слёзы! Тридцати лет я не выдержу.

И бог был милостив и даровал ей десять лет жизни.

Явился наконец человек. Он был весел, здоров и бодр, и стал просить бога, чтобы тот определил ему срок жизни.

– Ты должен жить тридцать лет, – сказал господь, – достаточно ли для тебя этого?

– Какой короткий срок! – воскликнул человек. – Когда я построю себе дом и будет пылать огонь в моём собственном очаге, когда я посажу деревья и они зацветут и станут приносить плоды и я буду радоваться жизни, – тогда-то я и должен умереть! О, боже, продли мне срок моей жизни.

– Я прибавлю тебе восемнадцать ослиных лет, – сказал господь.

– Этого мне мало, – возразил человек.

– Тогда ты получишь ещё двенадцать собачьих лет.

– И этого мало.

– Ну, так уж и быть, – сказал господь, – я прибавлю тебе ещё десять лет обезьяньих, но уж больше ты не получишь.

И человек ушёл, но был недоволен.

Итак, живёт человек семьдесят лет. Первые тридцать лет – это его человеческие годы, они быстро проходят; в эту пору человек бывает здоров, весел, работает с увлечением и радуется своему бытию. Потом наступает восемнадцать ослиных лет; тогда на него ложится одно бремя за другим: он должен таскать зерно, которое кормит других, и в награду за верную службу он получает только пинки да побои. Потом наступает двенадцать собачьих лет; и лежит тогда человек в углу, ворчит, и нет у него больше зубов, чтоб разжёвывать пищу. А когда пройдёт и это время, наступает, наконец, десять лет обезьяньих; тогда человек становится чудаковатым и слабоумным, делает глупости и становится посмешищем для детей.

В стародавние времена шёл раз один великан по большой дороге, вдруг выскочил ему навстречу какой-то незнакомец и крикнул:

– Стой! Ни шагу дальше!

– Эх, – сказал великан, – ты ведь козявка, я мог бы тебя раздавить пальцем, как смеешь ты мне преграждать дорогу? Кто ты такой, что осмеливаешься говорить так дерзко?

– Я смерть, – отвечал незнакомец, – против меня никто устоять не может, ты должен тоже подчиняться моим приказам.

Но великан отказался и вступил со смертью в борьбу. Была между ними долгая, яростная борьба, наконец великан одержал верх и сбил кулаком смерть, и она рухнула наземь у придорожного камня. Пошёл великан своей дорогою дальше, а смерть осталась лежать побеждённая и стала такая бессильная, что не могла и на ноги подняться.

– Что же получится, однако, – сказала она, – если я останусь лежать здесь без помощи? Никто не будет на свете умирать, и мир наполнится людьми так, что не хватит места даже стоять человеку рядом с человеком.

Проходил в это время по той дороге один молодой парень, он был здоровый и сильный, распевал песню и поглядывал по сторонам. Увидел он еле живого, беспомощного незнакомца, пожалел его, подошёл к нему, поднял его, влил ему в рот из своей фляги вина и стал ждать, пока тот снова придёт в себя.

– А знаешь ли ты, – спросил, подымаясь, незнакомец, – кто я такой, кому ты помог подняться на ноги?

– Нет, – ответил юноша, – я не знаю тебя.

– Я смерть, – сказал тот, – я никого не щажу, и для тебя исключения делать не стану. Но, чтобы ты знал, что я тебе благодарен, обещаю тебе, что не настигну тебя невзначай, а прежде чем к тебе явиться и тебя забрать, пришлю к тебе своих посланцев.

– Ладно, – сказал юноша, – оно всё ж будто бы лучше, если я буду знать, когда ты явишься, – по крайней мере буду тебя остерегаться.

Он отправился дальше, был весел и бодр, и жил себе беспечно. Но молодости и здоровья хватило ему ненадолго; вскоре появились болезни и всякие страданья, они мучили его каждый день и не давали ему спокойно спать даже ночью. «Сейчас я не умру, – молвил он про себя, – ведь смерть пришлёт прежде ко мне посланцев, и мне бы хотелось только одного, чтоб мрачные дни болезни поскорей миновали». И только он почувствовал себя снова здоровым, как начал жить по-прежнему, в своё удовольствие. Но кто-то ударил его однажды по плечу. Он оглянулся, видит – стоит сзади его смерть и говорит:

– Следуй за мной, наступил час проститься тебе с жизнью.

– Как? – ответил человек. – Ты собираешься нарушить своё слово? Разве ты мне не обещала, прежде чем явишься сама, прислать своих посланцев? Я ни одного из них не видел.

– Молчи, – возразила смерть, – разве я не посылала к тебе одного за другим посланцев? Разве не являлась к тебе лихорадка, не нападала на тебя, не трясла, не бросала тебя в постель? Разве не приходило к тебе головокружение? Разве не дёргала тебя всего ломота? Разве не шумело у тебя в ушах? Не терзала тебе щёки зубная боль? Разве не темнело у тебя в глазах? И не напоминал разве тебе обо мне каждый вечер сон, мой родной брат? Разве не лежал ты ночью, будто совсем мёртвый?

И нечего было человеку возразить, он покорился своей судьбе и пошёл вслед за смертью.

Был мастер Пфрим человек маленький, худощавый, но бойкий, и не имел он ни минуты покоя. Его лицо, на котором торчал один только вздёрнутый нос, было рябое и мертвенно бледное, волосы седые и взъерошенные, глаза маленькие, они бегали у него беспрестанно по сторонам. Всё он замечал, всё всегда ругал, всё знал лучше всех и во всём всегда был прав. Если он шёл по улице, то всегда сильно размахивал руками, так что выбил раз у девушки ведро, в котором та несла воду, и оно взлетело высоко на воздух, и при этом он был облит водой.