Вот, пожалуйста: несильный удар по лбу — и дедушка Пузан отключается.
Тут Полная Луна подобрал бы пару подходящих кремней и — бац — вырвал бы зуб в один присест, давно проверенным способом.
Но Березка колеблется, знает, как трепетно относится дедушка Пузан к своим зубам, как любит их и лелеет, ни дать ни взять, словно нежная мать — ребятишек. И он вообще-то прав, ибо зубами больше всего и работает!
— Попытаюсь изгнать злого духа, — решает наша целительница и острым-преострым осколком кремня разрезает десну. Потом вливает старику в рот такую вонючую, отвратительную смесь, что если бы дедушка Пузан пришел в чувство, то сбежал бы подальше с прытью двадцатилетнего.
Но лечение отлично помогает: вечером, когда дедушка Пузан приходит в себя, он уже настолько бодр и свеж, что собирается сразу же идти на охоту!
Остается вторая проблема, которую я вам уже назвал, а именно географические записи Уголька.
В наше время записи редко состоят из многих страниц.
Страниц мало, зато они тяжелые!
В самом деле, страницы — это каменные таблички; будь они хоть сколь угодно тонкими, если сложить их вместе, получится том весом с медведя, с полтора медведя, а иногда даже и с два медведя.
У Уголька есть географическая жилка, а поскольку он прекрасно рисует, то хочет запечатлеть все места, в которых мы побывали во время нашего взаправдашнего похода, чтобы по возвращении прочесть цикл лекций по данному вопросу.
Вначале, когда страниц было всего пять, он спокойно тащил их на себе. Когда их стало десять, он уже опасно раскачивался на ходу, а когда Буйволенок водрузил ему на спину двадцатую страницу, бедняга просто рухнул.
Все сбежались.
— Скорее, он сейчас задохнется!
— Уголек, ты меня слышишь?
— Ты не ушибся?
— Видишь, я же тебе говорил: опасно делать такие длинные записи!
— Не зря я терпеть не могу книги, — замечает Свисток.
— Прекратил бы уже рисовать, это у тебя просто какая-то мания.
— Но я… я хочу запечатлеть… все, что мы видели… — вздыхает Уголек.
— Мы можем оставлять страницы на дороге, — предлагает Умник. — На обратном пути захватим их и понесем по очереди.
— А если… если их украдут?
— Да что ты! Кому это нужно — красть книги! — смеется Мячик.
Решив и эту проблему тоже, мы быстрым шагом направляемся в горы. Ага… горы!
Не знаю, как вы представляете себе горы; какие картины вызывает в вашем воображении это слово. Может быть, зеленые луга, красивые ели, приветливые долины…
Ну так забудьте об этом, потому что наши горы совсем-совсем не такие.
Лучше представьте себе бескрайнюю мерзлую тундру; скользкие, покрытые льдом скалы; непроходимые ледники, а в них — глубокие расщелины; неприступные вершины; резкий холодный ветер; снежные бураны; лавины, несущиеся вниз с оглушительным шумом; полярный мороз…
Короче говоря, это вам не курорт!
Пройдя пустынное плоскогорье, мы остановились перед высоченной стеной льда.
— Ради всех замерзших комаров… какая высокая!
— И что теперь?
— А теперь у нас будет замечательный урок скалолазания, — каркает дедушка Пузан. И добавляет: — Пусть только попробуют сказать эти старые пни, которые хотят закрыть мою школу, будто такие походы, как этот, никого не волнуют, будто я вас ничему не могу научить…
— Мы этого никогда не говорили, дедушка Пузан, — заверяет Молния.
— Твои походы даже слишком волнуют, — добавляет Блошка.
Мы становимся лагерем у подножия стены, ставим хижину, а потом учитель велит начинать подъем, во время которого падают: Щеголек, Свисток, Мячик, Молния, Рысь, Неандерталочка, Буйволенок, Березка, Кротик и я — именно в таком порядке.
Хорошо еще, что от подножия стены дальше вниз идет пологий склон, так что мы, сверзившись, благополучно докатываемся до самой хижины.
Зато дедушка Пузан лезет по стене проворно, как белка.
— Почему же толстяк не падает? — задается вопросом Щеголек.
— Это против всех законов природы, — замечает Умник, почесывая бородку.
— Нет, смотрите: тут своя хитрость, — вскрикивает Рысь. — Видите: у него в руке обломок оленьего рога. Он делает выбоины во льду, а потом цепляется за них руками.
— И поглядите-ка на шкуры, которыми обернуты у него ноги, — подмечает Неандерталочка.
— Правда-правда: там вроде бы камешки… или мне кажется…
Забравшись на самый верх, этот непревзойденный скалолаз взирает вниз с насмешливой ухмылкой, поторапливает нас громовым басом:
— Видали, сопляки? Это не так трудно. Ну, вперед, по моим выбоинам.
Он бросает нам роговой крюк, и мы по одному начинаем восхождение.
На этот раз действительно легче — только, конечно, не для Кротика, который не видит выбоин, даже уткнувшись в них носом. Мы с Молнией делаем связку и поднимаем его наверх.
Поднявшись, мы оглядываемся вокруг: необъятная ширь голубого льда отделяет нас от перевала, который виднеется вдалеке, чуть ниже самой высокой вершины.
Снежный наст сверкает на солнце так, что режет глаза.
Хорошо еще, что у нас, неандертальцев, такие выступающие надбровные дуги и густые брови: чуть взъерошить их — и, пожалуйста, глаза прикрыты козырьком, который сама природа нам подарила.
— А… а это что такое? — лепечет Блошка, совершенно ошеломленная.
— Ледник, — отвечает дедушка Пузан. — Небольшой, незначительный ледничок.
— Небольшой?
— Незначительный?
— Ой!
— Но… как мы по нему пройдем?
Уголек, наш географ, уже зарисовывает это чудо природы.
Умник сверяется с дубинкой для записей и просвещает нас:
— Ледником называется пространство, покрытое льдом. Ледник обычно занимает более или менее обширную впадину. Лед, сползая вниз, трескается, образуя очень глубокие расщелины…
— Что еще за расщелины?
— Ракита… рама… расщелина. Расщелиной называется щель, которая образуется во льду. Красиво звучит!
— Не до красоты сейчас, объясни толково! — ворчит Щеголек.
— Здесь говорится, что некоторые расщелины такие же глубокие, как Пещера Без Дна, — заключает Умник.
— А… если… кто-нибудь… туда… сва… свалится? — заикается Блошка.
— Если кто-нибудь туда свалится, то разобьется, как яйцо, — объявляет наш учитель, — но мы не свалимся, потому что будем обуты в знаменитые башмаки для хождения по льду модели дедушки Пузана!
— Башмаки… для хождения но льду?
— Ну да. Это мое изобретение. Итак, достаньте по два куска твердой кожи…
Мы достаем.
— А теперь, — продолжает учитель, — нам нужны медвежьи зубы. Ожерелья, которые носят девчонки, отлично подойдут…
Бусы из медвежьих зубов в большой моде среди ледниковых женщин, они к тому же очень дорогие: за иные дают две, а то и три шкуры росомахи.
Мы смотрим на ожерелья из зубов, а также на их владелиц; девочки в свою очередь бросают на нас косые взгляды.
Ясное дело, что они вовсе не намерены расставаться с украшениями.
— А если мы их не отдадим? — щебечет Неандерталочка.
— Не отдадите, и не надо, — бурчит дедушка Пузан. — Без медвежьих зубов вы не сможете изготовить башмаки для хождения по льду, поскользнетесь, попадаете в расщелину, и поминай как звали…
Блошка первая протягивает мне ожерелье, ее примеру нехотя следуют остальные девочки.
Тут дедушка Пузан учит нас, как изготовить эти знаменитые башмаки.
Вырезается кусок кожи по размеру стопы, острым кремниевым наконечником проделывается множество отверстий, и в каждое вставляется медвежий зуб; по бокам приделываются два кожаных ремешка и крепко обвязываются вокруг щиколотки.
Мы пробуем идти по льду.
Удивительно: с этими зубастыми подошвами, привязанными к нашей обычной обуви, мы больше не скользим.
Теперь мы готовы встретиться с ужасными расщелинами!
Мы идем гуськом по узким языкам льда. По обе стороны разверзаются пропасти, такие глубокие, что не видно дна.
— Не смотрите туда! — предупреждает дедушка Пузан. — Представьте себе, что вы гуляете по лугам вокруг стойбища. Спойте-ка лучше Песню Жизни — она вас развеселит, отгонит тяжелые мысли.
Мы поем. Но наши голоса срываются и дрожат, а взгляды так и притягиваются к темным ущельям.
И все же шаг за шагом мы продвигаемся по этому голубому аду. Тридцать крохотных черных точек, тридцать муравьев, движущихся к своей цели — к заснеженному хребту, разделяющему две долины.
Но вдруг…
Вдруг мы слышим радостный крик Кротика:
— Эй, глядите, пещера!
Потом — леденящий вопль, от которого волосы встают дыбом.
Когда мы оборачиваемся, Кротика больше нет — в единый миг расщелина поглотила его.