— Рашембур, — произнес король, — бери этот кошелек и под страхом смерти храни нашу тайну.

Рашембур встал на колено и, целуя руку своей госпожи, прошептал:

— Ваше величество, эта — четвертая и четвертый.

Затем, поднявшись, он воскликнул:

— Господь да благословит руку, одаряющую меня!

Спустя несколько минут после этой трогательной сцены Пацца заснула. Король, все еще не успокоенный, разговаривал с маркизой.

— Тетушка, — спрашивал он, — уверены ли вы в том, что Пацца поправится?

— О, — отвечала старая дама, — радость может поставить на ноги даже самую больную женщину. А счастье, разве оно бессильно? Поцелуй королеву, племянник, это принесет ей больше пользы, чем все ваши лекарства.

Маркиза была права (дамы всегда правы, начиная с шестидесятилетнего возраста). Две недели счастья поставили Паццу на ноги и позволили ей принять участие в триумфальном въезде в королевский замок. Бледность ее и рука на перевязи увеличивали еще более ее миловидность и красоту. Прелестник не спускал глаз с королевы, и все следовали примеру своего господина.

Чтобы доехать до замка, нужен был час времени. Обитатели окрестных сел и деревень воздвигли три триумфальные арки. Первая арка была украшена гирляндами из зелени и цветов. Над нею красовалась надпись: «Самому нежному и преданному супругу».

Вторая арка, воздвигнутая более солидно и покрытая коврами, была украшена изображением богини правосудия с повязкой на глазах. Внизу была надпись: «Отцу и покровителю, защитнику слабых и угнетенных».

Последней была громадная арка, составленная сплошь из пушек и носившая надпись: «Храбрейшему и мужественному полководцу».

Я уволю вас от описания обеда, не имевшего конца, и шестидесяти застольных речей, заимствованных ораторами из старинных газет, где их печатали уже несколько раз и куда их каждый раз возвращали для нужд будущих поколений. Нет ничего однообразнее счастья, и поэтому будем снисходительны к тем, кто обязан официально воспевать его. В подобных случаях самый красноречивый — тот, кто говорит меньше всех. Наконец и этот бесконечный вечер подошел к концу.

В полночь Прелестник проводил королеву, на этот раз не в башню, а в роскошно убранные покои. У дверей он обратился к супруге и сказал:

— Без тебя я — ничтожество, моя дорогая Пацца. Всем, что есть во мне, я обязан тебе. Когда тебя нет со мной, я не более, чем тело без души, и я ничего не в состоянии сделать, кроме глупостей.

— О нет, мой дорогой, — прервала его Пацца, — позволь мне опровергнуть тебя.

— Боже мой! — возразил король. — Я не пытаюсь выказать излишнюю скромность! Но с этой минуты я передаю тебе всю свою власть. Твой супруг, моя дорогая Пацца, будет теперь не более, чем первым твоим подданным, верным министром твоих желаний. Ты будешь сочинять пьесу, а я буду ее исполнять. Знаки одобрения будут принадлежать мне, по обычаю, а тебе я их возвращу впоследствии своей любовью.

— Друг мой, не говори так, — сказала Пацца.

— Я знаю, что говорю, — с живостью возразил король. — Я хочу, чтобы ты повелевала, я желаю, чтобы в моих владениях, как в любом доме, ничего не происходило без твоего ведома. Я — король, я этого хочу, я приказываю!

— Ваше Величество, — отвечала Пацца, — я — ваша жена, мой долг — повиноваться.

Они жили долго, счастливо и согласно, очень любили друг друга, и у них было много детей.

Вот настоящий конец всех лучших сказок.

Жил-был некогда король, и звали его «Королем Алых Башен». У короля был единственный сын, которого он любил и берег, как зеницу ока, последняя надежда вымирающей династии. Женить этого блестящего отпрыска, найти ему принцессу, благородную, богатую, красивую и, прежде всего, кроткую и добрую (отметьте в особенности эти последние два качества) было главнейшей заботой престарелого короля. Каждый вечер он засыпал, мечтая об этом, каждую ночь он видел во сне, что он — дедушка, обнимал во сне целую армию внуков, которые проходили мимо него с коронами на головах. К несчастью, несмотря на всевозможные добродетели, Карлино — так звали юного принца — имел большой недостаток: он был необузданнее дикого жеребца. При одном упоминании женского имени он опускал голову и убегал в лес. В чем же состояла печаль короля? Излишне отвечать на это. При одной мысли о том, что его трон останется без наследников, что его роду грозит угасание, он становился печальным, как путешественник, потерпевший крушение. Но он мог отчаиваться, сколько хотел, это не трогало Карлино. Слезы отца, мольбы целого народа, интересы государства — ничто не могло смягчить его каменное сердце. Чтобы уговорить его, двадцать депутатов потеряли свое красноречие. Упрямство составляло всегда привилегию коронованных особ, Карлино не забывал об этом со дня рождения и мог дать любому ослу несколько очков вперед.

Но иногда в течение одного часа случается больше событий, чем в течение ста лет. Никто не может сказать: «Вот путь, на который я никогда не ступлю». Однажды утром, когда все сидели за столом, а принц, которого, как всегда, журил отец, занимался рассматриванием мух, кружившихся в воздухе, он забыл, что держит в руке нож, и во время одного неосторожного движения уколол свой палец. Показалась кровь, несколько капель упало на тарелку с кремом и произвело в ней причудливую смесь белого и алого цветов. Счастливый случай или божья кара, кто знает, но безумный каприз пришел на ум принцу.

— Отец, — сказал он, — если мне удастся вскоре найти девушку, такую же белую, такую же алую, как этот крем, окрашенный моей кровью, я сойду с ума. Подобная нимфа, подобная красавица должна где-нибудь существовать. Я люблю ее, я теряю из-за нее рассудок, она мне нужна, я ее желаю. Для смелого сердца нет ничего невозможного! Если вы хотите, чтобы я остался в живых, отпустите меня в погоню за моей мечтой. Иначе я завтра же умру.

Кто пришел к изумление, слушая эти нелепости? Бедный Король Алых Башен. Ему казалось, что весь дворец обрушился на него. Он бледнел, краснел, лепетал, плакал, наконец, вновь получив дар слова, воскликнул:

— Мой сын! Опора моей старости! Кровь моего сердца! Жизнь моей души! Какую мысль вбил ты себе в голову? Уж не потерял ли ты свой рассудок? Вчера ты заставлял меня умирать от скорби, не желая жениться и подарить мне наследников, сегодня же, чтобы сжить меня со свету, ты вбиваешь себе в голову новую химеру! Куда ты стремишься, несчастный? Зачем покидать свой дом, свой очаг, свою колыбель? Знаешь ли ты, каким опасностям, каким бедствиям подвергается путешественник? Гони от себя эти опасные мечты, оставайся со мной, мое дитя, если ты не хочешь отнять у меня жизнь и разрушить свое королевство.

Эти и другие, не менее мудрые, слова произвели на Карлино не больше впечатления, чем какая-нибудь официальная речь. Карлино, с неподвижным взглядом, с нахмуренными бровями, ничего не слышал. Все, что ему говорили, входило в одно его ухо и тотчас же выходило из другого, это было красноречие, носимое ветром. Когда король-старик, утомленный мольбами и слезами, понял, что легче смягчить свинцового петуха, чем избалованного ребенка, одержимого капризом, он глубоко вздохнул и решил отпустить Карлино. Дав ему советы, которые сын вовсе не слушал, вручив ему полные кошельки и двух преданных слуг, король простился со своим непокорным сыном. Он прижал его к своей груди и отпустил, а сам с бьющимся сердцем поднялся на самую высокую башню, чтобы взглядом проводить неблагодарного, который его покидал.

Когда Карлино скрылся за горизонтом, бедный король подумал, что у него вырвали сердце. Он закрыл лицо руками и зарыдал, не как ребенок, а как отец. Детские слезы — это летний дождь: большие капли, которые даже не смачивают землю. Слезы отца — это осенний дождь: они текут медленно и долго не высыхают.

В то время, как король сокрушался, наш путешественник с развевающимися перьями на шляпе и с легким сердцем в груди ехал верхом на коне — настоящий Александр Македонский. Найти то, что он искал, было вовсе не легко, его странствия продолжались более месяца.

Карлино путешествовал по горам и долам, проезжал через королевства, герцогства и графства, заезжал в города, села, замки и лачуги, рассматривал всех девушек. Но как он ни искал, старушка Европа не подарила ему желаемое сокровище.

В конце четвертого месяца он прибыл в Марсель, решившись сесть на корабль, отплывающий в Индию. При виде бушующего моря его добрые и верные слуги заразились болезнью, которую врачи называют мудреным именем по-латыни, а греки — медвежьей болезнью. К крайнему сожалению этих добрых малых, им пришлось покинуть своего молодого господина и остаться на суше, тепло укутавшись одеялами, в то время как Карлино на хрупком судне отправился бороздить моря и океаны.