Мы бежали. Год, показавшийся неделей, одарил меня счастьем, о котором я не смел и мечтать. Я жил одним дыханием со своей возлюбленной. После того как мы покинули жилище Блонделен, мир реальности принял нас и дал вкусить всех радостей, которые только были возможны.

Помимо всего прочего, я стал подозревать, что Блонделен все-таки заморочила мне голову своей страстью к тайнам. Из некоторых бесед со своей подругой я вынес впечатление, что ее происхождение отнюдь не так волшебно, как представляла ведьма. Не желая рассеивать очарования сказки, я все-таки нашел объяснение случившемуся. Моя возлюбленная искала меня с той же настойчивостью, что и я ее, и это привело ее к Блонделен. Старая гадалка заставила ее надеть костюм дамы червей так же, как меня наряд валета. Все, что следовало за этим, уже без труда можно было отнести к миражам. Безоблачным стояло над нами небо, — но вот тень Рока пересекла мой путь.

Как-то возвращаясь к дому, я свернул в таверну, где встретил своего старого приятеля. Мы выпили за встречу, и я захмелел. Когда разговор стал иссякать, он вытащил колоду карт.

— Ты говорить, тебе повезло в любви? Давай проверим твою удачу в картах.

С тех пор как я покинул дом Блонделен, игра перестала меня интересовать, тем более что тайный страх мести за червового валета преследовал меня. Но демон-искуситель подтолкнул меня, и я согласился сделать ставку.

Счастье, оказывается, не покинуло меня. Я легко обыграл своего партнера. Несколько людей, бывших в таверне и привлеченных игрой, предложили мне продолжить с ними. Вновь и вновь я выигрывал, но глупое тщеславие мое не могло удовлетвориться. Я пил вино и почти не глядя тасовал колоду.

Внезапно удача мне изменила. Мой противник, молодой человек, скрывавший свое лицо, поднялся с места. Он сдал все карты, а в моих руках еще оставалась одна. Я проиграл и в бешенстве порвал оставшуюся карту… В обрывках ее мелькнуло лицо моей возлюбленной, дамы червей.

— Я отомщен, — шепнул мой противник, склоняясь над столом.

Только тогда я заметил, что страшная печать ожога безобразила его внешность. Блестящие черные волосы зловещим отблеском полыхнули в мои глаза. Валет!

Сломя голову я бросился в дом. Нет, не миражом оказалось все происшедшее. Моя возлюбленная лежала на постели, залитая кровью, и ее сердце отсчитывало последние минут жизни. Она остановила меня, когда я кинулся помочь ей.

— Жизнь моя утекает, и ты не сможешь ничего сделать. Но выслушай меня, пока я еще могу говорить. Я не виню тебя, ибо ты уплатил долг, и все, что случилось, должно было случиться неминуемо. История наша только повторила происшедшую раньше. Послушай! Жила когда-то счастливая пара. Любовь соединила их, но они были такими разными. Он — воплощение разума и долга, она — само сердце, безудержное в своих чувствах и мятеже. Тяжким оказалось бремя их союза, особенно для женщины. Она первая нарушила обет верности — не потому, что жаждала новизны, но из-за протеста, из-за нежелания повиноваться воле супруга. Дерзость завела ее в слишком опасную игру с королем — и вот суд приговорил ее к смерти, а мужа — к изгнию. Накануне казни исчез старый палач, исполнявший волю суда, но тут же объявился новый. По традиции, принятой в стране, ему надели на лицо маску, которую он не должен был никогда снимать. Ночью палач явился к приговоренной. Вне себя от ужаса, женщина бросилась перед ним на колени, умоляя спасти ее. «Хорошо, — ответил он, — если вы согласитесь стать моей рабой, я постараюсь сохранить вам жизнь». Она согласилась, и вот наутро восковая голова, до тончайших черт повторявшая лицо женщины, была отрублена и показана народу. Сама же преступница навечно поселилась в доме палача. Угрызения ли совести, вновь разгоравшаяся любовь ли к покинутому супругу, отвращение ли к молчаливому господину, чьи руки изо дня в день обагрялись кровью, заставили ее пойти на отчаянный шаг. Однажды она подсыпала палачу яд, и он умер. Жгучее любопытство, победив страх, толкнуло женщину, прежде чем покинуть дом, снять с него маску… Перед ней явилось лицо ее мужа, к которому она собиралась бежать. Вот все, что я хотела тебе рассказать. То были я и ты. Теперь мой черед, и я наказана за прошлое, но ты не должен грустить, я не умираю, но ухожу в твое сердце. Туда, откуда пришла. Помни об этом, мой возлюбленный, мы едины, и пусть твой разум не тяготится одиночеством. Только закрой глаза и обратись ко мне — ты тотчас услышишь мой голос.

Клянусь вам моей жизнью, джентльмены, что после этих слов она исчезла, и я не мог найти тело ее, чтобы придать земле.

Блонделен не ошибалась. Ее колыбель и ее могила были в моем собственном сердце.

Как за речкой, за рекой солнышко садилось. Солнышко садилось, в небе чистом без числа звездочек родилось. Засияли, замерцали, как церковные лампады, лику Божьему во славу, сердцу верному в отраду…

Чуден мир на небесах, чуден и на землях… не смыкай глаза, душа, внемли сновиденьям.

Жил когда-то на Руси мальчонка без роду, без племени. В глухую, осеннюю пору чье-то горе подкинуло его на крыльцо добротного дома, где жила семья зажиточная. Вместе с ребенком был крестик и белая рубашка. На грудке красной нитью вышивка — ветви рябины и птицы клюют ягоды. И странно: мальчик рос — и рубашка вместе с ним. Носил он ее не снимая, а сносу ей не было.

Из-за птиц, на рубахе вышитых, дали подкидышу прозвище — Снегирек. И видно, неслучайно так получилось: птичий мир любил мальчика и доверял ему. Стоило Снегирьку выйти на улицу, как к нему слетались пернатые, садились ему на руки, плечи, голову и пели, как на ветках дерева. А он кормил их хлебом, помогал строить гнезда, а зимой отогревал в сенях и на чердаке.

Отчим Снегирька был возничим, ездил по перегонам из одной деревни до другой. Леса были в те времена дремучие, дороги глухие, опасные — то волки набегут, то лихая погода колею спрячет. И часто ямщик брал с собой в помощь мальчика: и глаза у него острые, и лес хорошо знал и любил, а главное — удачлив был, словно судьба ему всегда руку протягивала в трудные минуты. Не было случая, чтобы Снегирек путь потерял.

Как-то под вечер шум поднялся по деревне: царский обоз въехал. В иной бы раз весь народ сбежался, а тут, напротив, все по домам попрятались. Никто не хочет ехать, на ночь глядя дорогу указывать: буря над лесом собирается, облака все небо обложили, с дороги сбиться— в два счета… Да только царевна чужеземная и слушать ничего не хочет. Торопит слуг в дорогу, никаких денег не жалеет. Вот соседи и указали на дом Снегирька. Отчим в это время в отъезде был, а мальчонку не пришлось уговаривать. Надел он свою рубашку вышитую, перекрестился на иконы и сел на облучок кареты, вместе с возницей. Слуги верхами на коней — ив путь.

Вот, как и ждали, гроза приблизилась. Сверкает небо зарницами, а темень такая, что руки протянутой не видать. Гром все ближе гремит, дождь накрапывает. Вдруг свист раздался, такой — аж деревья согнулись. А вслед за ним топот тяжелый, будто кто бежит сквозь чащобу, не разбирая дороги. Поднялся дикий ветер, град с дождем ударили — и вдруг из чащи вылетает ступа железная, запряженная двенадцатью котами черными, огромными. Из шерсти искры сыплются, из глаз зеленые молнии летят. В ступе, от скачки раскаленной, старуха стоит. Седые космы развеваются, на лице морщин не меньше, чем на голове волос, изо рта волчьи клыки торчат. Глаза огромные — застывшие, как две бездны, а из них лучи изумрудные льются, дорогу освещают. И кажется, что глаза бабы словно чужие, не с ее лица, и силы, и глубины, и чар в них столько, что, будь они на девичьем лице, красоте девицы той самые гордые царевичи поклонились бы. Баба Яга, встретив взгляд Снегирька, усмехнулась, бросила ему помело — и тут же исчезла во мгле.

Не успела одна напасть пройти, вторая грянула. Видать, за царевной погоня шла — вылетели на дорогу всадники с факелами в руках, и пошла сеча. Во главе нападавших статный воевода, обликом — царевич, белокурые локоны по плечам вьются, с лица хоть росу пей, и — тоже глаза какие-то странные: грусть в них неизбывная да страдание безутешное.

— Стой! — крикнул он Снегирьку. — Слезай с кареты!

А царевна наперекор:

— Гони коней!

Мальчонка взмахнул, щелкнул кнутом — карета понеслась вперед.

— Выручайте, соколики! — шепчет Снегирек, а погоня не отстает.

Тогда бросил он помело Бабы Яги позади себя на землю — и вдруг преследователи остановились. Карета невидимой стала! Только под утро добрались до деревни. Царевна подарила Снегирьку колечко и поцеловала его.

— Расти скорей, а потом ищи меня. Искать ищи, да за мной не ходи! Я тебя подожду.

— А как хоть звать тебя? — спрашивает мальчик.

— Услада, Снегирек, Услада.

Вот прошло время, вырос Снегирек и пошел царевну искать. много дорог истоптал, много сапог износил.