Торговец недоуменно повертел в руках странные бумажки и вернул их владельцу.

– Возьми себе свои жалкие кусочки папируса, а мне нужны золото и серебро! – презрительно сказал он Ивану Ивановичу. – Если у тебя нет дирхемов, давай динар, я разменяю.

– У меня нет динара и дирхемов, – печально развел руками Гвоздиков. – Я случайно в Багдаде…

– Может быть, ты тогда хочешь что-нибудь продать? – пришел ему на выручку перекупщик. – Например, сапоги?

– Нет-нет… – испугался Гвоздиков. – Только не сапоги!

– А что же тогда? – поинтересовался перекупщик.

Помявшись, Иван Иванович предложил торговцу свою шляпу.

– Один дирхем! – назвал цену торговец.

Гвоздиков протянул пиджак.

– Два дирхема! И только из уважения к твоим сединам, чужеземец!

Порывшись в карманах брюк, Иван Иванович выудил из них зажигалку. Чиркнув два раза и добыв огонь, он поднес зажигалку поближе к лицу перекупщика.

– Еще два дирхема! – прошептал изумленный торговец, уже гадая в уме, сколько динаров он выручит сам за такое чудесное огниво.

Поправив выбившуюся из-под сорочки скатерть-самобранку и схватив покрепче двумя руками злополучные часы с джинном, Гвоздиков поспешил прочь с базара.

– Надумаешь продать сапоги, чужеземец, приходи ко мне! Дам десять дирхемов! – крикнул ему вслед довольный сделкой перекупщик. Но Иван Иванович его уже не слышал: подхваченный нужным течением, он плыл в сторону главных ворот базара.

Видимо, воспитательные речи Гвоздикова возымели какое-то действие на джинна, потому что как только Маруф выскользнул из тикающей ловушки и обрел видимые очертания, он не стал сгибаться в учтивом поклоне перед могущественным владельцем часов и интересоваться, что тот желает, а яростно набросился на бедного Ивана Ивановича с упреками:

– О странный и упрямый чужеземец! Разве не просил я тебя взять вначале лампу и только потом переноситься в Багдад! Зачем ты снял свои уши с гвоздя внимания и пренебрег моими советами? Разве случилось бы тогда то, что случилось?

– Прости, Маруфчик, я не знал, что багдадские воры утащат часы… Надеюсь, ковер с тобой? – и Гвоздиков виновато улыбнулся продолжавшему сердиться джинну.

– Цел твой ковер! – доложил Маруф незадачливому путешественнику. – Но ты получишь его только после того, как вернешь мне лампу. Я хочу жить в лампе, а не в этой болтливой и тесной западне! – и он с презрением ткнул пальцем в гвоздиковские часы.

– Хорошо-хорошо! – поторопился успокоить его Иван Иванович. – Мы сейчас же летим за лампой! Только… где мои девочки: Маришка и Уморушка?

– Ты увидишь их через миг! Но сначала верни мне лампу! – И Маруф снова ткнул пальцем в часы. – Три скорее! И – в путь!

Что было делать бедному Ивану Ивановичу? Он привычным жестом потер крышку часов и тихо, и как-то безвольно прошептал приказание: «Хочу в пещеру, где хранится лампа…»

И в тот же миг он оказался в пещере сорока разбойников. Взял из-под носа обомлевшего атамана Ахмеда и его головорезов медный сосуд, смущенно кивнул членам шайки, то ли извиняясь за свой странный визит, то ли просто на прощанье, и быстро исчез.

– Теперь живо к твоим проказницам! – скомандовал джинн Маруф, когда стопы его ног и ног Ивана Ивановича вновь коснулись священной земли Багдада. – Они здесь рядом – на берегу Евфрата!

Гвоздиков и джинн запетляли по тесным улочкам древнего города и через какую-то минуту оказались в шумном порту.

– Маришка! Уморушка! – радостно крикнул старый учитель и бросив тяжелый медный сосуд джинну Маруфу, широко распростер объятия. Девочки, перестав глазеть на старинные фелюги и легкие парусные суда, как по команде сорвались с места и бросились к Гвоздикову.

– Иван Иванович!.. Мы знали, что вы нас найдете!..

– Иван Иванович!.. Мы больше не будем уходить без спроса!..

– Иван Иванович!.. Милый!.. Дорогой!..

Счастье от долгожданной встречи было так велико, что все невольно прослезились, даже Маруф. Утирая морщинистой рукой горючую влагу со щек, старый джинн уже совсем не сердито попросил Гвоздикова:

– О, достопочтимый!.. Я не стал бы тревожить тебя в такой чудный миг, но я привык доделывать все до конца… Верните мне мое жилище, и я буду молить аллаха, чтобы он послал вам тысячу лет благословенной и счастливой жизни!

– Да-да, – спохватился Гвоздиков, – конечно, дорогой Маруф Маруфович! – И, уже обращаясь к бывшей лесовичке, сказал: – Вот что, Умора, вы совершили с уважаемым джинном необдуманный поступок – поменялись ролями…

– Я не менялась! – воскликнула Уморушка обиженно. – Я только в лампу нырнула, а Маруфыч все дела на меня побросал и улетучился!

– Хорошо-хорошо, – успокоил ее Иван Иванович, – не будем выяснять подробности. Главное, что ты должна сейчас сделать – это уступить милому джинну его вещь.

– Пожалуйста! С нашим удовольствием!

Маруф радостно засмеялся и, взвившись стрелой в небо, упал оттуда тонкой дымовой змейкой в любимую лампу.

– Благодарю вас, добрые чужеземцы! – загрохотал он уже из сосуда. – Я никогда не забуду вашей доброты и щедрости! Просите, что вы желаете, и я исполню все ваши просьбы!

– У нас одно желание, Маруфчик, попасть домой, – сказал Иван Иванович и, вспомнив о ковре-самолете, смущенно напомнил: – и еще хотелось бы получить свой ковер…

– Не пройдет и минуты, как твои желания будут исполнены! – заверил Гвоздикова Маруф. – Три лампу и приказывай!

Иван Иванович сделал несколько шагов к лампе, стоявшей на песке, протянул к ней руку и…

И тут перед его лицом мелькнула какая-то черная тень и жадно схватила драгоценный сосуд.

– Лампа!.. Моя волшебная лампа!.. – закричала тень визгливым мужским голоском. – Сколько лет я ждал этой минуты!.. И вот она моя!.. Моя!.. – и тень разразилась противным, похожим на лай, смехом.

Когда Маришка, Уморушка и Иван Иванович немного опомнились, они увидели, что тень – это худощавый горбоносый мужчина, закутанный с ног до головы в черную, как смоль, ткань. Мужчина крепко держал руками лампу и все никак не мог оборвать свой смех, хотя и видел, что привлекает внимание окружающих.

– Простите, гражданин, но вы, кажется, ошиблись… – первым опомнился Гвоздиков. – Эта лампа не ваша…

– Уж не ваша ли?! – свирепо огрызнулся незнакомец в черном.

– Нет, не моя, – честно признался Иван Иванович, – она принадлежит Маруфу Маруфовичу…

– Это он принадлежит лампе! – внес ясность неизвестный похититель. – А лампа теперь моя, значит, и Маруф – мой! Не так ли, Маруф? – окликнул он джинна.

– Так, о, проклятый магрибинец, твои змеиные уста не лгут… – отозвался со дна сосуда опечаленный джинн.

– Я научу тебя вежливости, Маруф! – злобно сверкнул очами незнакомец. – Потом, не сейчас… – Он перевел гневный испепеляющий взор на седого старика и двух девочек и, подумав, насмешливо произнес: – Сейчас я займусь торговыми делами.

Не обращая внимания на Гвоздикова и его спутниц, умоляющих вернуть им лампу или хотя бы ковер, незнакомец из Магриба подошел к одному из владельцев парусных судов и спросил его:

– По-моему, ты, уважаемый купец, возишь невольников на своем корабле? Не возьмешь ли у меня, в таком случае, по сходной цене трех моих рабов?

И он небрежно ткнул пальцем через плечо в обомлевших горе-путешественников.

– Старика мне и даром не нужно, а девчонок я взял бы по три динара за штуку…

– Мы – свободные люди, а не рабы! – возмутились Гвоздиков и Маришка.

А Уморушка гневно добавила:

– Эх и заколдунила бы я вас в чего-нибудь!.. Да силы чародейной нет…

Магрибинец, который был готов отдать Ивана Ивановича и несчастных девчонок бесплатно, не стал торговаться и уступил Маришку и Уморушку за шесть динаров. Тут же несколько дюжих молодцев подскочили к юным спутницам Гвоздикова и в миг доставили их на корабль.

– Счастливого плавания! – засмеялся злодей-магрибинец и побежал прочь, цепко держа в своих лапах желанную добычу – лампу с джинном Маруфом.

– Отпустите детей! Вы не имеете права покупать и продавать свободных граждан! Я буду жаловаться! – бушевал на берегу Иван Иванович, пытаясь вбежать по зыбкому трапу на невольничий корабль. Но двое стражников в огромных тюрбанах отбрасывали его прочь при всякой подобной попытке.

Наконец, работорговцу надоели крики иноземного старца и он милостиво соизволил изречь:

– Так и быть, неугомонный франк, я готов продать тебе этих двух девчонок. Боюсь, что из них не выйдут хорошие рабыни. Плати десять динаров – и они твои.

– Но ты купил их за шесть! – отчаянно выкрикнул Гвоздиков. – Я же был свидетелем!

– За это время они выросли в цене, – улыбнулся работорговец.

– Но у меня нет десяти динаров! – Гвоздиков готов был заплакать, но понимал, что главное сейчас – спасти детей, а не ронять слезы. – Я готов продать вам часы… скатерть…